– По правде говоря, я не знаю, кто там сейчас, – смутилась Мадлен Вионне.
– Наверняка какая-нибудь страхолюдная носатая герцогиня, – предположила актриса со смехом. И, не удержавшись, выскользнула в коридор, а затем приоткрыла дверь первой примерочной.
В следующее мгновение она увидела даму в светлом шелковом платье, которая стояла к ней спиной, а в углу за столиком – девочку лет семи, восхищенно глазеющую на нее. Совершенно успокоившись, Лантельм затворила дверь и вернулась к себе. Разумеется, мать такого большого ребенка никак не могла соперничать с ней самой. Эта мысль привела актрису в необыкновенно хорошее настроение, и она объявила Мадлен, что берет все ее модели[1].
А Амалия, которая не обратила никакого внимания ни на приотворенную дверь, ни на мелькнувшие в щели темные глаза, полные жгучего любопытства, уже рассматривала эскизы полосатого платья, которое нарисовал для нее Дусе. Хотя моя героиня была предубеждена против полосок, клетки и прочих геометрических рисунков в одежде, она не могла не признать, что модель получилась на редкость удачной и эффектной, и, конечно, она произведет фурор в любом месте.
– К такому платью нужна отдельная сумочка, – заметила только Амалия. – И веер, также в полоску.
Дусе понял, его модель одобрена, и сказал, что сумочку они, разумеется, сделают, а насчет веера обратятся в фирму Кееса или Дювельруа, где их изготавливают. Одним словом, никакой проблемы.
– В таком случае, – кивнула Амалия, – я рассчитываю на вас, мэтр… Когда мадемуазель Оберон закончит с отделкой сегодняшнего платья, дайте мне знать.
– Разумеется, сударыня, – ответил Дусе, кланяясь.
И он проводил Амалию с Ксенией до выхода, пообещав, что баронессе позвонят, едва наряд будет совершенно готов.
Глава 2 Явление дуэлянта
Стоял восхитительный солнечный день, как раз такой, когда особенно приятно ехать в открытом автомобиле и предаваться рассеянным мечтам. Шофер Антуан уверенно управлял машиной, и Амалия подумала, что через несколько минут они будут дома, а к обеду придет старший сын Михаил, который тоже сейчас находится в Париже. Маленькая ручка Ксении лежала в ее ладони, и Амалия, поймав взгляд дочери, улыбнулась.
– Все хорошо? – спросила она. Просто так, без всякой причины.
Ксения заулыбалась в ответ и тряхнула головой, продолжая рассматривать подаренную ей ящерицу. Мысли Амалии меж тем текли своим чередом. «О портрете я уже договорилась… Может быть, он согласится нарисовать нас с Ксенией вдвоем? Хотя, наверное, ему будет тяжело – она такая непоседа… Или подождать, пока будет готово новое платье, эскизы которого мне показали сегодня? Или…»
Автомобиль подъехал к дому, в котором жила баронесса. Так ли важно платье для нового портрета, который она собиралась заказать у Ренуара? Еще не решив для себя этот вопрос, Амалия увидела, как к машине поспешно подходит ее консьерж, Жан Бле. Мужчина придержал дверцу, помогая хозяйке спуститься на тротуар, и та вдруг ощутила легкое беспокойство: что такое, почему Жан встречает ее здесь?
– Госпожа герцогиня, – почтительно промолвил консьерж, – я полагаю, вы должны знать, – ваш сын только что приехал.
– Михаил?
Хм, тут нет ничего особенного. Совершенно непонятно, отчего Жан так взволновался.
– Нет, госпожа герцогиня. Месье Александр. И из Англии прибыла телеграмма.
Консьерж протянул конвертик.
Между Амалией Корф и Жаном Бле уже несколько лет шла глухая, но тем не менее упорная борьба, в которой она никак не могла одержать верх. Дело в том, что, с точки зрения консьержа, баронский титул могли иметь только немцы и евреи – две категории людей, которых мужчина, как патриот и добрый католик, не слишком жаловал. Уяснив, что хозяйка не принадлежит ни к одной из этих категорий, он решил проблему просто – стал величать ее герцогиней, причем не только обращаясь к ней лично, но и перед третьими лицами. Напрасно Амалия пыталась повлиять на Жана и втолковать ему, что вовсе не является герцогиней и, кстати сказать, не собирается ею быть, консьерж твердо стоял на своем. Более того, даже стал называть ее «ваша светлость». Если бы месье Бле дерзил ей или как-то иначе пытался выразить свое непочтение, его было бы легко поставить на место. Но что, скажите на милость, можно сделать с человеком, который преисполнен искреннего уважения и выражает его столь необычным способом? В конце концов Амалия смирилась и махнула рукой на консьержа, а заодно на почтальона и торговцев по соседству, которым Жан внушил, что его хозяйка герцогиня и требует соответствующего обращения. Впрочем, надо признать, что дело было не только в месье Бле: Амалия Корф держалась так, что ее действительно очень легко было представить герцогиней, а то и принцессой крови.
Хмурясь, Амалия разорвала конверт, пробежала глазами текст телеграммы. И хотя баронесса привыкла владеть собой, на лице ее отразилось недовольство.
– Какие будут приказания, ваша светлость? – благоговейно осведомился консьерж, вытягиваясь в струнку.
– Александр уже наверху? Он приехал с вещами?
Глупый вопрос, тут же рассердилась на себя Амалия. Судя по только что прочитанному, сын должен был явиться с вещами, это уж само собой разумеется.
– У него были только два чемодана, я помог занести их в дом.
– Когда именно Александр приехал?
– Полчаса назад, – сообщил Жан и поторопился объяснить: – Я полагал, что вы его не ждали, ваша светлость, поэтому взял на себя смелость встретить вас у машины, чтобы заодно передать вам телеграмму.
Амалия вздохнула.
– Все в порядке, месье Бле… Спасибо.
Ксения с любопытством смотрела на нее снизу вверх, прижимая к себе ящерицу. Амалия взяла девочку за руку и повела в дом. Заметив, что все еще держит в свободной руке злосчастную телеграмму, скомкала ее и сунула в карман.
Ах, Александр, Александр! Ну что за характер, в самом деле! И что же ей теперь предпринять?
В прихожей навстречу ей поднялся сидевший до этого на чемоданах высокий юноша лет двадцати, и Амалия рассердилась еще больше. Почему не унесли чемоданы? Словно здесь зал ожидания какой-то! Но тут Ксения заметила брата и искренне обрадовалась.
– Здравствуй, здравствуй! – защебетала девочка. – А мы смотрели платья… Гляди, что мне там подарили! Это ящерица, – пояснила Ксения, счастливо улыбаясь.
– Э… – пробормотал Александр, косясь на мать, – не ящерица, а прямо саламандра какая-то!
– А что такое саламандра? – тотчас же заинтересовалась Ксения.
– Это волшебная ящерица, – пояснил Александр серьезно.
– А у тебя есть волшебная ящерица?
– Нет, – сокрушенно ответил брат.
– Хочешь?
И малышка уже протягивала ему свою разноцветную бархатную игрушку с глазами-бусинками, от которой не могла оторваться во время поездки в автомобиле.
– Нет, я не умею обращаться с волшебными ящерицами, – честно признался Александр. – И потом, она все-таки твоя.
Тут, к счастью, в прихожей материализовалась только что вернувшаяся Аделаида Станиславовна, мать Амалии. Женщина тотчас заметила чемоданы, напряженное лицо дочери, сконфуженный вид Александра и немедленно объявила, что чрезвычайно рада его видеть, что он обязательно останется у них, надо выделить ему комнату с витражами. И хотя Александр не любил эти витражи, сделанные по эскизам модного художника, он не стал спорить и покорился.
– Вся семья вместе! Очаровательно! – вскричала экспансивная Аделаида Станиславовна и увлекла за собой Амалию.
Однако, войдя в кабинет баронессы и закрыв дверь, польская дама сразу же отбросила легкомысленный тон:
– В чем дело? Почему Саша здесь, а не в Оксфорде?
– Смотри сама, – сухо сказала Амалия, протягивая ей телеграмму.
Пробежав глазами строки, Аделаида Станиславовна остолбенела, но только на мгновение.
– Бедный мальчик!
– Он уже не мальчик, – стальным голосом возразила дочь. Баронесса опустилась на стул, но сразу встала и принялась мерить шагами комнату. – По крайней мере, в его возрасте пора представлять себе последствия своих поступков! Что еще за дуэль? Почему его исключили?
– Ну ничего же страшного не произошло. Была дуэль, но…
– Тут написано, что он чуть не убил человека! – вспылила Амалия. – А если бы его самого убили? Или хотя бы ранили?
– Ну, дорогая, это же не повод так смотреть на ребенка.
– А как я на него смотрю?
– Коршуном, – не моргнув глазом, сообщила старая дама. – Немудрено, что он растерялся.
Амалия воздела руки к потолку, хотела сказать что-то резкое, но сдержалась.
Хотя многие знакомые баронессы отказывались верить, что ей уже больше тридцати лет, на самом деле Амалия была гораздо старше. Двое ее сыновей были уже взрослыми людьми. Старший, Михаил, пошел по стопам отца и сделался военным, а младший, Александр, собирался получить образование в Англии, и оба стали для матери источником постоянного беспокойства. С Михаилом, похоже, произошло то, что нередко бывает с детьми слишком блестящих родителей: он терялся на их фоне, а его покладистый характер, по мнению матери, не слишком соответствовал карьере, которую он для себя избрал. С Александром все обстояло совсем иначе. Молодой человек носил фамилию Тамарин, и хотя формально Амалия его усыновила, ни для кого не составляло тайны, что он ее родной сын. Если Михаила можно было упрекнуть в излишней мягкости, то Александр из-за своего вспыльчивого характера постоянно ввязывался во всевозможные истории. Он был чудовищно упрям, невероятно злопамятен и обладал совершенно невыносимой, с точки зрения Амалии, способностью раздувать любое мелкое происшествие до вселенских масштабов, причем страдая от этого гораздо больше, чем остальные.