Милорд, вонтаю ай ту ю один квесченз задать: ху ю ты такой есть итыз?
— Какие вы, люди, грубые, — посетовал Мутило. — Первый раз видишь Милорда, и сразу такие гадостные словеса развел… Языки бы вам повырьшать!
Известно — нечисть не терпит человеческих ругательств.
Но Милорд был такой глупый, что ни капельки не обиделся, улыбнулся и открыл рот: — У меня, джентльмены, всегда было доброе имя, и мне нож острый, когда теперь, всякий раз, стоит мне перешагнуть порог дома, как то один, то другой настырный лихоимщик хватает меня за рукав: «Вы не забыли о моем счете, сэр? За вами должок — тысяча фунтов. Надеюсь, сэр, вы не заставите с ним долго ждать». А приятно мне, когда ростовщики обмениваются моими векселями в пивных и кофейных?
Жихарь худо-бедно язык Милорда понимал, про Колобка и говорить нечего — одно слово, Гомункул! Мутило же и мужики недоуменно глядели друг на друга, как бы ища поддержки.
Разговор про долги да займы богатырю не понравился: сразу вспомнилось, как закладывал кабатчику Невзору свою славу. Поэтому он попробовал повернуть беседу в другую сторону:
— А нау ли ю кинга вашего, какой ту ми бразером приходится?
И получил достойный ответ:
— Людям, особенно сангвинического темперамента, свойственно предаваться надеждам, и среди различных перемен в ходе общественных событий надежды эти редко не имеют под собой почвы; даже в безысходных обстоятельствах, когда, казалось бы, нет никаких оснований на что-либо рассчитывать, они тем не менее склонны делать вид, будто не все еще потеряно, и стараются заставить противника думать, что располагают неведомыми ему ресурсами. Именно такую позицию заняли в последние месяцы те, кого, за неимением лучшего выражения, мне приходится называть членами поверженной партии. С момента ее падения помянутые джентльмены тешат себя надеждами, действительными и мнимыми.
Когда убрали графа Сандерленда, они надеялись, что ее величество не пойдет на дальнейшие изменения в составе кабинета, и осмелились исказить ее слова, адресованные иноземным державам. Они надеялись, что не найдется человека, который осмелился бы предложить роспуск парламента. Когда же произошло и это, да к тому же еще некоторые перемещения при дворе, они попытались нанести удар по государственным кредитам…
— Хватит! Хватит! Стоп! — закричал Жихарь. — Ай ю про кинга аскаю! Как хи там ливствует, здоров ли?
Милорд недоуменно прокашлялся и сказал:
— Подданный далеко не всегда властен над поступками своих монархов и не всегда может спросить, каких людей те понимают, какие партии приближают к себе. Так пусть они не нарушают конституцию, пусть они правят по закону, чтобы тот, кто им служит, не был замешан ни в одном противозаконном действии и чтобы от него не требовали ничего не совместимого с правами и законами его страны…
— Вот говорил я побратиму: как станешь королем, так и начнешь не по правде жить, — вздохнул Жихарь. — Не такой уж этот Милорд глупый, как может показаться.
— Оставь его в покое, — посоветовал Колобок. — Речи его вполне разумны; жаль только, что он не всегда отвечает впопад. Так уж их в ихнем парламенте учат. По этому Милорду гадать хорошо, а разговаривать с ним толку нет.
— Кто это у вас в суме? — спросил младший.
— Вот такому же сопленосу любопытному башку отрезали, а она все не унимается, — сказал Мутило и подмигнул старшему. Старший кивком одобрил воспитательный ответ.
Поблагодарили мужиков за предупреждение, пожелали доброй дороги, помогли взгромоздить Милорда на плечи.
— Вы его мне берегите, кормите овсом и пудингом! — посоветовал напоследок Жихарь.
Впереди ждала встреча с грозным Кидалой. Поганить княжеский меч разбойничьей кровью Жихарь не хотел, но и с подбитыми глазами гулять по ярмарке не собирался. Мало ли какой ценой достанется победа?
— Хорошо бы подвернулся поблизости бочажок с вешней водой, — сказал Мутило, размышлявший примерно о том же. — Тогда бы я его в два счета утопил.
— Не годится, — ответил Жихарь. — Я ведь сам разбойничий выкормыш. Сирота я, небаюканный, нелюлюканный…
— А ты об этом почаще вслух говори, — сказал водяник. — Тогда будет у тебя такое родословие…
— Твоя правда, — согласился Жихарь. — Надо выломать дубину…
Но выламывать дубину недостало времени: из колючих кустов выполз предреченный Кидала и встал во весь немалый свой рост. Морда у него была щедро поцарапанная, одежда прирванная: видно, не всегда получалось у него кидать прохожих людей в колючки, временами и самого туда кидали.
— Матки-матки, чей допрос: смерть или живот? — предложил разбойник свой немудрящий выбор.
— Живот! Живот! — закричал Мутило и наступил Жихарю на ногу, чтобы не вмешивался.
Богатырь покраснел от стыда, но спорить не стал.
— Вот коня бери! — предложил Мутило, ловко снимая с Налима уздечку. — Видишь, какой конь — хоть продать, хоть самому красоваться!
— А сума-то? — встревожился за третьего товарища Жихарь.
— Не пропадет твоя сума. Бери коня, не сомневайся, добрый человек, не прогадаешь! Только нас не трожь, оставь на икру!
Красавец Налим так понравился пешему Кидале, что злодей даже не стал тратить время на его хозяев: разбежался и прыгнул коню на спину. Налим попереступал копытами по грязи, потом рванул в сторону от дороги.
Разбойник от неожиданности завопил, но крик его перебило верещание увозимого Колобка, а потом все звуки заглушил треск лесного бурелома.
— У тебя по глоточку-то есть? — спросил Мутило. — Пока нашего кругляка нет, а то разворчится, что, мол, пьяный не торговец…
— Как не быть, — откликнулся Жихарь. — Я же не лиходей себе.
Скляница была невелика, зато содержимое забористо.
— Сам Беломор делал, — выдохнул богатырь после глотка.
Они еще посидели на травке, потолковали о том, сколько рыбы можно вылавливать в Гремучем Виру без ущерба для рыбьего поголовья, потом даже начали беспокоиться за Налима и Колобка, но беспокоились недолго: водяной конь выломился из леса на дорогу, весь в обрывках разбойничьего платья.
— Свиньи вы сивобрысые! — ругался из сумы Колобок. — Вы почему меня-то не вытащили? Я же говорил — все герои сволочи!
— Остынь, — сказал Жихарь. — Сам подумай: начал бы я тебя на белый свет тягать, а Кидала это увидел. Вдруг он умный и враз бы догадался, что ты дороже всякого коня?
Сума задергалась — Колобок кивнул.
— Точно, — сказал он. — Умный был — одних мозгов четыре лопаты… Зато вы-то каковы: злодея ухайдакали, а казну его не забрали! Иди теперь ищи ее в чащобе по монетке! Нас же на ярмарку без денег не пустят, не говоря уж про торги. Надо вам в товариществе пай уменьшить…
Жихарь и Мутило заслуженно пригорюнились.
— Колобочек, — ласково сказал водяной. — Не может того быть, чтобы ты без гроша путешествовал.
— Сам же говорил — ни кошелей, ни карманов, — огрызнулся Колобок. — Ладно, выручу вас на этот раз, но из барыша вычту. Придется денежку со счета снимать…
С этими словами он у себя в суме заерзался и закряхтел, и кряхтел долго.
Потом наконец высунул ручонку с пригоршней серебра.
— Ваше счастье, что я без туловища, вот и пользуетесь, — сказал он. — Но чтобы лапоточки мне нашли! Да смотрите у меня — до торгов ни капелюшечки!
— Само собой, — сказал Мутило, признавая его старшинство.
— Зелено вино ведь тоже на хлебе ставится, вот он и учуял, — объяснил Колобкову догадливость богатырь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Людей на дороге стало густо: иные шли навстречу, иные догоняли. Знакомых лиц пока, к счастью, не попадалось.
— Деньги ты при себе держи, — сказал Жихарь. — А то у меня, мнится, дыра в горсти — улетают денежки неведомо куда. Ведь я в Вавилоне взял добычу великую, еле допер! И где она теперь?
— Надо было смету составлять, — сказал Колобок. — На хозяйство, на дружину, на непредвиденные расходы…
— У меня все расходы получились непредвиденные, — вздохнул Жихарь. — Кабы предвидел, разве я так бы казной распорядился?
— Про твое княженье даже под водой наслышаны, — наябедничал Мутило Колобку.
— Недоимки народу простил, от налогов на год избавил… Куда только жена смотрела?
— Всю душу вынула, — сказал Жихарь. — Говорит: вы, многоборцы, привыкли прохладно жить — вином полы моете, блинами избы конопатите, всякий прохожий бродяга за дорогого гостя. Да уж не как вы, кривляне, отвечаю, у вас от скупости уже все зубы смерзлись, вы с камня лыко дерете, из блохи голенище кроите, из осьмины четвертину тянете, кашу едите — и то держите ложку над горсточкой… Как мне было не дать людям леготу после Жупелова княжения, Невзорова управления? В годину народных бедствий?