— Может, я смогу помочь?.. — начал Ахшеддин.
— Ты не успеешь, — оборвал Фрай. — Да и тебя не хватит на защиту всего полка. А меня можно не прикрывать, на устойчивость к ментальным атакам меднолобости хватит. — Генерал усмехнулся. — Да, и не вздумайте докладывать королю, не надо его волновать. Если я справлюсь, не о чем будет и докладывать. А нет… тогда уж зовите Конвент.
— Так точно, генерал.
— Да, и Шуалейде не говори до послезавтра. Все равно ей нельзя отлучаться от отца. Ты понял, ни слова!
— Так точно, генерал, — отчеканил капитан, не скрывая неудовольствия.
— А сейчас бегом поднимать донесения с севера. Наверняка у тебя есть хоть что-нибудь про этого пророка. Через час доложишь.
Ничего нового через час капитан не сказал. Только то, о чем Фрай и так догадывался: до недавнего времени пророк был обыкновенным сумасшедшим фанатиком. И лишь с пару недель назад к нему вдруг стал стекаться народ, над бредовыми измышлениями перестали смеяться и начали им верить, а вместо единственного, не менее сумасшедшего последователя, у пророка образовалось с десяток учеников — Чистых братьев.
«Слишком много совпадений, — размышлял Фрай, подписывая приказ о начале учений. — Король едва жив, Дукриста услали в Хмирну, придворный маг сбежал. Безмозглому троллю ясно, чьи уши торчат из этого куста».
Наутро, едва рассвело, полк под командованием генерала Фрая шер Флома покинул Луаз и направился к Тиспе, на маневры.
436 год, 17 день Тёрна. Луазский тракт.
До половины дороги Фрая преследовало видение запеченного с тыквой и яблоками ягненка — со вчерашнего ужина у бургомистра он так и не успел больше поесть. Вместо завтрака он поднимал полк и следил, чтоб солдат накормили перед дорогой. А вместо обеда…
Один из пущенных вперед полка дозорных ждал на вершине холма.
— Деревня, генерал. — Напряженный, словно под прицелом арбалета, солдат указал в сторону беленых домов с красными черепичными крышами, утопающих в зелени садов и виноградников. — Мятежники были здесь вчера.
— Остановка на четверть часа, — бросил Фрай адъютанту и в сопровождении двух дюжин личной охраны устремился к деревне. Адъютант, передавший распоряжение генерала — следом.
Вместо мычанья, гогота и ленивого собачьего бреха у первых заборов всадников встретила тишина. А дальше — низкое, въедливое жужжание. Мухи. Над обглоданной коровой посреди дороги. В разбитых окошках, за сорванными дверьми, во дворах. Над прибитым за руки к воротам самого большого дома безглазым трупом. Над колодцем посреди площади. И тяжелая, сладко-горькая вонь вчерашнего мяса.
Дозорные ждали генерала на площади.
— Дома пустые, генерал.
Фрай оглядел молчаливые дома, прислушался: сквозь назойливое жужжание пробивался тихий скулеж. Адъютант обернулся в ту же сторону:
— Там кто-то есть, — он указал на третий с краю дом.
Двое солдат миновали болтающуюся на одной петле калитку, зашли в дом с выломанной дверью. Послышалась возня, звук передвигаемой мебели — и через пару минут солдаты вывели на улицу растрепанную, оборванную, черную от грязи и синяков женщину.
— Не бойся, почтенная, — мягко сказал Фрай. — Королевские солдаты не причинят тебе вреда. Как тебя зовут?
Женщина подняла на него глаза, замычала, зажала рот руками и замотала головой. По щекам её потекли слезы. Из-под пальцев показалась темная, густая кровь.
Рядовой, что вывел её из дома, заметив кровь, вздрогнул, попытался разжать её руки. Но женщина замычала, зажмурилась и вцепилась себе в лицо еще крепче. Фрай слетел с лошади, подбежал к ней. Вместе с рядовым разжал её руки, вытер платком лицо, приговаривая что-то ласково-успокоительное. И вдруг женщина засмеялась, словно залаяла, широко открывая рот с кровящим обрубком языка, и стала что-то показывать жестами.
— Муж укоротил ей язык, чтоб не болтала. И ушел с пророком, — перевел адъютант: благодаря доставшимся от предков каплям дара разума он понимал всегда и всех. — Все мужчины ушли. Молодых женщин забрали. Остальных кого убили, кого покалечили — мстили за обиды. Всю еду забрали, скотину увели. Про детей забыли.
Женщина закивала, тряся пегими патлами. Осмысленно глянула на Фрая, затем на дом, показала рукой вниз.
— Осмотрите подвалы, — скомандовал он солдатам.
Вскоре около него сгрудились перепуганные, голодные дети и женщины. А около часовни Светлой, на маленьком кладбище среди цветущих катальп, солдаты закапывали тела — среди них попадались и совсем маленькие.
Фрай слушал сбивчивые рассказы и проклинал собственную беспомощность. Как бы он ни хотел, но помочь этим несчастным был не в силах. Армия должна идти дальше, чтобы остановить бедствие. Все, что он может, это отдать телегу из обоза, чтобы женщины с детьми доехали до монастыря Светлой под Луазом и там нашли помощь, излечение и приют.
— …все поверили! Наваждение, истинно наваждение, — сбивчиво рассказывала женщина с подвязанной тряпками рукой. — Как заговорил, глазами своими страшными засверкал, так и все, заморочиииил… — на последнем слове она заскулила.
— Белые балахоны убивать на месте! Не слушать. Не позволять говорить, — передали по рядам распоряжение генерала, едва полк оставил позади деревню.
В следующих Фрай не останавливался. Отряжал небольшой отряд, обозную телегу — и вел полк дальше. За час до заката вышли из леса: в трехстах саженях темнели городские стены.
К удивлению Фрая, мятежники не заперли ворота и не выставили стражу — вместо солдат у ворот толпились веселые горожане вперемешку с селянами, орали славу пророку и пили пиво. Пустые бочки валялись тут же, под стеной, а на телеге с полными сидел бритый мужик в белом балахоне и наливал всем желающим. На явление полка пехоты пьянчужки отреагировали нестройным ором «слава пророку» и подбрасыванием шапок и кружек.
— Командуй боевое построение, — велел Фрай.
Адъютант только крякнул: целый день марша, солдаты устали, но медлить нельзя. Развернулся к строю и заорал команду.
— Генерал Флом! — донеслось до Фрая со стороны, противоположной городу. — Срочное донесение!
Фрай обернулся: от деревьев отделился человек в форме городской стражи, и, сильно припадая на левую ногу, сделала несколько шагов к генералу. Обветренное лицо, военная выправка, остриженные под шлем волосы — на подставного фанатика он не походил.
— Отставить, — вполголоса скомандовал Фрай готовым стрелять арбалетчикам.
Запыхавшийся стражник доковылял до Флома, отдал честь.
— Сержант Кельядос. Разрешите доложить!
— Генерал, вы сейчас отличная мишень для арбалетчиков вон в той рощице, — влез адъютант.
Фрай кинул короткий взгляд на островок деревьев на холме близ дороги, хмыкнул и спрыгнул с лошади: теперь между ним и рощей оказался сержант. А в самого сержанта целились полдюжины стрелков генерала.
— Докладывай.
— Сегодня, в два часа пополудни, город Тиспе сдался бунтовщикам. Бургомистр присоединился к банде, судья повешен, мытари распяты на главной площади. Весь личный состав городской стражи во главе с лейтенантом сошел с ума и тоже присоединился к мятежникам.
— Не в полном. Вы, сержант, остались верны долгу.
— Так точно, генерал! — Глаза сержанта странно блеснули. — Я верен долгу и короне! Слава Пророку!
Фрай хотел выхватить шпагу, но рука не послушалась. Показалось, что кончился воздух: нечем было вздохнуть. Лишь через миг он опустил глаза на торчащий между ребер нож и удивился: почему не больно?.. Последним, что он увидел, был пронзенный сразу тремя болтами предатель и панически выпученные глаза адъютанта.
Глава 2 Дорога менестреля
Хилл бие Кройце, Стриж436 год, 24 день Тёрна (неделю спустя), Суард.
В лавке музыкальных инструментов маэстро Клайвера было прохладно, сумрачно и пусто — чудесно прохладно и пусто, особенно по сравнению с жарой и столпотворением на площади Единорога. Но, увы, оставаться в лавке было никак невозможно.
Хилл бие Кройце по прозванию Стриж, единственный ученик маэстро, одернул полотняную рубаху, по-карумайски повязал серый платок, пряча выдающие северное происхождение соломенные волосы, потрогал непривычную серьгу: тусклое серебряное кольцо. Подпрыгнул, проверяя, не звенит ли в поясе или котомке. Погладил по гладкой деке красавицу-гитару. «До свиданья, моя прекрасная Шера», — шепнул ей, укладывая на моховой бархат. Вместо Черной Шеры взял со стены самую дешевую гитару, бережно обернул чехлом, повесил за спину.
— До свиданья, Сатифа, — кивнул экономке, глядящей на его сборы из открытой двери в комнаты.
Та осенила его на прощанье Светлым окружьем и, пряча беспокойство, отвернулась.