Какое-то мгновение лейтенант колебался. Он не поверил Хасану, но, с другой стороны, он не верил никому. Был полдень, солнце жарило вовсю, и он решил, что дело можно замять.
- Заходи и выпей кофе, - сказал он. - Это даже хорошо, что ты не поехал дальше Давасир. Сразу после того, как ты уехал, мне позвонили и сообщили, что военная зона закрыта для всех.
- Почему?
Комендант пожал плечами.
- Они не соизволили меня проинформировать. Наверное, из-за набегов бедуинов или еще чего-нибудь.
- Наверное, - равнодушно сказал Хасан. - Все равно чашка кофе была бы кстати.
***
Этим инцидент исчерпался, так же как доклад самого Хасана. Сомнений не оставалось. Когда бы ни началась революция, она будет подавлена. Пока рядом стоит эта бригада, восставшим надеяться не на что.
Следующий пункт операции был прост. Хасану нужно покинуть отель. Потом он позвонит Азизу Аоуд Бен Алиме, здешнему торговцу, которого комитет назвал Дэйну как местного связного и помощника. Комитет поручил Бен Алиме отвечать за безопасность Дэйна. Именно он должен рассказать Дэйну, когда и как выбираться из Ракки. Именно Бен Алима обязан проследить за тем, чтобы Дэйн добрался до Катара вовремя и передал сообщение.
Собственно, Бен Алима был обычным телохранителем, предусмотренным на всякий случай, для непредвиденных осложнений. У Дэйна было хорошее прикрытие, и пока оно работало, так что он собирался вылететь утром в Кувейт.
Он позвонил в агентство путешествий и заказал билет на самолет. Ужин ему подали в номер, и весь вечер он провел, читая газеты и ожидая звонка от Бен Алимы.
Глава 5.
Как и большинство городов, с наступлением темноты Ракка меняла свой облик. Днем она казалась безвкусной свалкой экзотических реликвий, сказочным городом, ожидающим нового Гарун аль-Рашида. Ночью над ней витал дух настоящей смертельной опасности. Проходя по улицам в полдень, вы чувствовали угрозу надвигающейся революции; на тех же улицах в полночь вы рисковали встретить быструю и безжалостную смерть.
Жители города были пуританами, может, попроще и пораспущенней, чем ваххабиты, но все же настоящими и убежденными пуританами. В барах не продавали спиртное, по телевидению старательно избегали показывать обнаженную натуру, ночные клубы не потворствовали мужским развлечениям. Однажды сомалийские предприниматели открыли на окраине города бордель. Полиция сровняла его с землей. Для подавленных желаний оставалось две отдушины: гомосексуализм и революционная деятельность.
После вечерней молитвы большинство народа спешило спрятаться за толстыми стенами оград. Но работа кипела в городе круглосуточно - в доках и на новом нефтеочистительном заводе. Некоторые рестораны и ночные кафе, содержателями которых были преимущественно персы и индусы, оставались открытыми для посетителей.
Рабочий люд бывал здесь, но еще чаще бывал нерабочий. Представители обоих классов, особенно нерабочего, являлись, несомненно, политическими животными. Эти бледные фантазеры и ярые мечтатели всю жизнь готовы были простоять под неоновыми огнями кафе, распинаясь на тему о тяжелых временах. Их пассивность и инертность были хорошо известны, но, собравшись вместе, они неожиданно возгорались жаждой действий. Ненадежные вояки, трусливые и неуверенные, их ярость была напускной, они умели лишь одно - сотрясать воздух пустыми речами. В большинстве своем это были дураки, но их тоже нельзя было сбрасывать со счетов. Эти непостоянные стада вставали в строй и раньше, значит, встанут снова.
Но прежде, чем они встанут, они вволю накричатся.
***
Азиз Аоуд Бен Алима попросил принести телефон. Это был плотный мужчина средних лет с короткой холеной бородкой. У него было приятное круглое лицо, на котором сейчас застыло странное выражение. Он сидел в маленькой кабинке кафе "Метрополос", неподалеку от площади Бедуинов. Из радио гремела музыка, что служило хорошей защитой от лишних ушей. На столике перед ним стояла чашечка кофе, телефон и пепельница, полная окурков. Он курил "Галуаз" - привычка, приобретенная много лет назад в Сирии. Руки у него были потные. Он зажег сигарету и набрал номер.
- Позовите к телефону Хасана, пожалуйста.
- Это вы звонили полчаса назад? - спросил злобный женский голос.
- Да.
- И час назад?
- Да.
- Тогда ради всего святого, не звоните сюда больше! Я же сказала, что передам ему все, что вам нужно. Как только он вернется, он вам перезвонит. Но он сегодня не пришел, прекратите сюда звонить.
- Это очень важно...
- Для меня важно заснуть!
Она бросила трубку. Азиз выругался. Хасан опаздывал на два с половиной часа. Его не было нигде, абсолютно нигде. Что-то произошло. Он не мог понять, как получилось, что события, идущие по плану, неожиданно вырвались из-под контроля. Нужно было что-то делать, но что?
Азиз собрался с мыслями. Взял трубку и набрал другой номер.
- Отель "Империал", добрый вечер.
-Добрый вечер. Соедините меня, пожалуйста, с мистером Чарльзом Рональдом Пирсоном.
- Кто у телефона?
На мгновение Бен Алима задумался.
- Идрис эд-Зеличи.
- Мне очень жаль, сэр. Мистер Пирсон был нездоров, когда ложился. Он просил его не беспокоить.
- Неважно, позовите его. Это срочное сообщение, которое он ожидает.
- Он ничего не сказал об этом.
- Позовите его! Это деловой разговор; вас отблагодарят.
- Сэр, ничто не доставит мне большей радости, чем возможность помочь вам. Но приказ есть приказ, ослушавшись, я могу потерять работу.
- Болван! Из-за своего тупого упрямства ты тоже можешь потерять работу!
- Я думаю, нет, - ответил дежурный. - Излишнее рвение наказуемо, но не очень строго. Не желаете ли оставить сообщение, сэр?
- Я перезвоню, - пообещал Бен Алима и положил трубку.
Все шло наперекосяк. Хасан не пришел, до Дэйна не дозвониться. Он понимал, что обязан узнать, что случилось. Должен, и цена, которую придется заплатить за это знание, не имеет значения.
Он потянулся к телефону...
***
На втором этаже небольшой заброшенной конторы, приютившейся возле припортовых доков Рас Агила, человек очень осторожно положил трубку телефона. Он усмехнулся, потом нахмурился. Откинулся на спинку старого кресла и принялся внимательно изучать мозаику трещин на потолке.
У этого человека было множество имен и лиц, которые он менял так легко, будто примерял платья из обширного гардероба. Он был настоящим дьяволом, в нем шизофреник сочетался с ярым приверженцем некоторых принципов, тщательно скрываемых, но тем не менее следовал им он всегда. И фанатично верил в свою правоту, и вера хранила в этом Люцифере осколки святости.
Он был прирожденным актером, с головой отдающимся роли, которую играл.
Собственно, он даже не играл, он перевоплощался. Не изображал, а был.
В настоящий момент его звали Сулейманом, и табличка на двери гласила, что он импортер. Он был Сулейманом, который не задумывается о жилье, главное - чтобы оно было поближе к воде. Там, где есть вода, всегда найдется лазейка, чтобы удрать. Почему? Потому, что бездомные постоянно идут рука об руку с опасностью. Куда? В какой-нибудь тихий уголок, который станет опасным, как только начнет приобретать черты уютного, теплого дома.
Но человек должен жить. Сулейман признавал это и кое-что еще. Он сознавал, что, идя по жизни, неизбежно причиняешь кому-нибудь боль. Печально, но это одна из неизбежных истин. Мы не властны избирать пути; мы следуем по тропам, которые наметила для нас судьба. Путь ее начертан в нашем сердце; а значит, следует покориться и безропотно идти вперед.
Сулейман покорялся судьбе с неким удовольствием, так, словно, если бы даже она не сделала его таким, каков он есть, он и сам избрал бы именно этот путь.
Формально он занимался продажей и перепродажей сухофруктов. В действительности он продавал информацию. Она и была основным источником его доходов, покупал ее он дешево, а продавая, драл три шкуры. Если он не мог купить сведения, он их попросту крал. Если красть было нечего, он придумывал их сам.
У него не было родины. Родился он в Эритрее в семье сирийцев, вырос в трущобах Кейптауна, Бамако и Салисбери, проучился шесть месяцев в университете Аль Хира в Аммане. Он путешествовал с ливанским паспортом, поскольку ни родная страна, ни страна его родителей не хотели его признавать. Впрочем, у него имелись и другие паспорта.
Дом был там, где был он, верил он в одно - в себя. Он молился Аллаху, хотя подозревал, что его чувства останутся без ответа. У него не было друзей, поскольку он часто переезжал с места на место и лишний груз ему был не нужен. Не было и жены, потому что не было настоящего дома. Не было детей, а значит, не было будущего.
Не было и сожалений, а если бы были, он бы захлебнулся в море собственных слез. Напротив, он научился верить, что то, чего у него нет - лишнее. Это было нетрудно, труднее было научиться любить то, что есть. Но он с этим справился; таким он и был - победителем собственной судьбы, вершителем своей жизни.