– Ничего, – махнул рукой дядька Аким, отгоняя сомнения прочь. – С кем по жребию биться выпало?
– Не знаю. Выяснить не успел.
– Кхм… А ну, жребий покажь. Сейчас разберёмся.
Я передал ему жребий – палочку с двумя насечками.
– Вот! Держите, дядя Аким.
– У кого ещё такой? – спросил он, показывая жребий. – Короткий, две насечки…
– У меня, – басовито отозвались справа.
Я скосил взгляд в сторону говорившего и ахнул. Повезло так повезло! Мне предстояло драться с Чубарем – здоровенным детиной, приехавшим в Комплекс на смотр ополченцев.
Родом из дальней пограничной крепостицы, приглянулся бате, когда тот с проверкой по рубежам мотался. В ополчении людей не хватает, а тут в самой что ни на есть глуши пропадал парень, высокий, сильный, кровь с молоком. Ростом с моего отца, может, на полпальца пониже. А поскольку выше бати в Комплексе никого нет, ясно, почему он на Чубаря глаз положил.
Отец богатырей привечал. Давно лелеял мечту сделать из них войско наподобие кремлёвской дружины. Могучее и непобедимое.
– Выходи в круг, Чубарь! – велел дядька Аким. – И ты, Нечай, не стесняйся. Давай, коль вызвался.
Мы встали друг напротив друга. Тут-то и выяснилось, что ни в какое сравнение с Чубарем я не шёл. Проигрывал по всем статьям. Роста среднего, телосложения худощавого… Сопля соплёй!
Чубарь окинул меня презрительным взглядом, недовольно поджал нижнюю губу.
Он словно не знал, что внешность бывает обманчивой. Взять, к примеру, меня. Я хоть и тощий, да жилистый. А где силой взять не смогу, так ведь еще такая штука, как ловкость, имеется. Нам, ястребкам, ряху отъедать или брюхо отращивать нельзя. Вдруг крыло не поднимет?
«Крыло» – это по-простому, по-научному называется «дельтаплан». Только научные словечки у нас не в ходу. Да что уж… на весь Комплекс хорошо, если с полсотни народу всерьез письму обучены! Нет ни времени, ни учителей. Да и книг, если честно, фактически не имеется. Вся библиотека из сотни томов состоит, и то, треть из них дельные, а две трети – непонятно о чем. Умей, не умей… Разве что считать худо-бедно умеют, а кое-кто и то на пальцах.
Хорошо отец меня постоянно к знаниям приохочивает. У него ведь не голова, а ума палата, а в ней столько всего, что диву дашься. Благодаря отцу у меня словарный запас другим на зависть.
– Как драться будете? – спросил дядька.
– До первой крови, – опередил меня Чубарь.
Я кивнул. До крови так до крови. Мне всё равно.
– Ты это… как там тебя… Нечай! Не обижайся, если зашибу, – с деланым сочувствием произнёс Чубарь.
Вот, блин, скоморох! На публику рисуется. Мол, сделал всё, что мог, предупредил, остальное – не его забота.
– Да что там! Не обижусь, – заверил я.
С ростом и статью у меня не сложилось. Не скажешь, что Добрыни-старосты сын. Батя по палатам пригибаясь ходит, а то б всю голову поразбивал, и всё равно регулярно шишки набивает! Потолки на него не рассчитаны. Говорит, что я в мать породой пошёл, упокой её душу светлую! Погибла она, когда мне чуть больше годика было. Только-только от титьки оторвался. С той поры семнадцать лет миновало.
Чубарь стащил с себя холщовую рубаху, остался в одних штанах, подвязанных тесёмками. Поиграл мышцами, порадовал баб и девах. Те замлели, будто мужика никогда раньше не видели!
Пока он играл на публику, я разоблачился до пояса, размял руки-ноги. И спиной ощутил на себе чей-то взгляд. Обернулся, чтобы встретиться взором с Варей.
Она при нас, ястребках, лекаркой служит. Девка видная. Глаза большущие, коса до пояса, с мою руку толщиной, на щёчках ямочки. А фигурка! Эх, да как красоту такую опишешь! Картины с неё рисовать надо, раньше люди занимались и таким делом, им не только выживать приходилось, вот только я не художник.
А она на меня смотрит, пока подружки Чубаря глазками едят. И от этого взгляда у меня душа до небес как «крыло» взмывает!
Раньше я при ней робел, в словах путался, потел – хоть выжимай. А тут, откуда только взялось: такие наглость и уверенность проснулись! Даже подмигнул ей.
Варя фыркнула, отвернулась, прикинулась, что не было того взгляда. Мне не в обиду! Понял, что за меня переживает, только виду не показывает. Фасон держит!
Кстати, Чубарь, окончательно за соплю меня принял. Даже разминаться не стал. На холодную бороться решил. Ну-ну… сам виноват. Нечего носом крутить да свысока посматривать. Вдругоряд наука будет.
– Руки друг другу пожмите, – велел дядька Аким.
Чубарь с превеликим удовольствием сплющил мою ладонь. Пальцы будто попали под пресс. Дорого мне обошлась «естественная» улыбочка, но слабость показывать нельзя.
– Удачи тебе, брат Нечай, – произнёс Чубарь, пристально глядя на меня.
На его лице появилась глумливая улыбка. А вот это зря, брат Чубарь! Что бы ни думал о противнике, не показывай. Пусть в неведении остаётся. Меня презрением не возьмёшь, только раззадоришь.
– И тебе удачи, брат Чубарь, – ответил я.
Твёрдо так сказал, со значением.
Церемонии закончены. Впереди самое главное. То, ради чего собралась толпа.
– Начинайте! – рявкнул дядька Аким. – Люд честной заскучал.
Мы приняли боевые стойки. Вернее, я принял, а Чубарь лениво повернулся ко мне в пол-оборота. Сразу видно, что с опытным бойцом дела не имел. Гонял лишь своих деревенских.
От дядьки Акима ничего не скроешь. Он воробей стреляный, сразу всё понял.
– Ну-ка, Нечай, покажи этому охламону, где раки зимуют!
Тут-то Чубарь и взбеленился. Кому приятно, когда тебя «охламоном» кличут?! Кто хочешь заведётся, глаза кровью зальёт да землю грызть станет.
– Чубарь, давай по-быстрому свали этого задохлика и пошли брагу пить! – Это уже кто-то из односельчан моего противника решил поддержать знакомого. – Чего с ним возишься?
Разумеется, только по праздникам у нас выпить и можно. В обычные дни никому ни капли, да люди и сами не пьют. Некогда, весь день вертишься в заботах, даже если в округе тихо. Выжить – самое трудное дело на земле. В Москве – точно.
Противник смотрел на меня и злился. Сильно злился! Накручивал себя как берсеркер. У него все волосы уже дыбом встали, нижняя челюсть ходила ходуном, разве что пар из ноздрей не шёл.
Сошлись поближе. Чубарь смешно запыхтел, широко развёл лапы, будто обнять хочет.
Что я ему, девка красная? В сторону уклонился, да слегонца по рёбрам стукнул, а то ишь что удумал: бочину открытой оставил. Будь на моём месте нео, давно бы Чубарь мертвее мёртвого валялся. Но разве ж я обезьян какой?!
Пусть Чубарь не сват мне и не брат, всё равно свой, из Комплекса. Ополченец. Мне, может, его ещё с неба прикрывать, а ему меня из беды вызволять, если в неподходящий момент крыло поломается. Потому и врезал чуток, для острастки.
Только лучше б как надо приложился. Чубарь взвыл живоглотом да с рёвом (хоть уши затыкай) на меня… Замолотил руками, что та мельница. Силушкой Господь его не обидел. Попадёшь под кулачище – с копыт долой.
Зато я вёрткий, сноровистый. От ударов ухожу, да всё тычками пользую. Они с виду мелкие, незаметные, но дело делают. То руку Чубарю малость отсушу, то ногу. Всё по батиным наставлениям.
Он как понял, что богатырь из меня не получится, разным хитрым премудростям учить стал. Мол, на всякую силу свой манёвр изыщется. И не ошибся: в фенакодуса корм пошёл! Быстро я ту науку в себя впитал, а теперь пользовался.
Не возьмёшь меня так с бухты-барахты. Попотеть надобно!
Народ честной веселится, хохочет. Всем потехам потеха! Об заклад бьются. Наши (успел заметить, как шмыгают в толпе), само собой, на меня ставки делают. Потом поделятся, братья, пусть и названые, всё ж таки.
А я, пока Чубарь совсем в зверя не превратился, решил, что на сегодня хватит. Пора и честь знать. Кроме нас и другие бойцы имеются, застоялись как фенакодусы на конюшне. Улучил нужный момент, бац-бац… Первый легкий удар с левой руки в болевую точку под носом, чтоб голова запрокинулась, а второй с локтя – в “солнышко”. Тоже слегка, чтоб диафрагму не порвать. Но этого хватило. Чубарь пополам сложился, все, что с утра ел, – на землю вывалил. А распрямиться не может.
Тут к нему лекарка подскочила, суетиться начала, но я-то себя знаю: всё обойдётся. Ястребок своего не обидит! Отойдёт скоро парень!
– Молодца! – Дядька Аким хлопнул меня по плечу. – Смотрите, парни, как драться нужно. Ничего, скоро вы у меня все такими будете!
Тут и названые братья подоспели, обнимают, хвалят наперебой.
– Айда праздновать! – говорят.
Мест, где можно посидеть-отдохнуть, на ярмарке полно. Тут тебе и трактир тётки Матрёны, со скатертями льняными, полами отскобленными, стульями резными, посудой разукрашенной. Туда отец захаживать любит. Есть харчевни попроще: с полотняным навесом, брёвнами вместо лавок. Ну и совсем экономический вариант: прямо под открытым небом стоит на костре котёл, в нём похлёбка булькает. Приходи со своими миской-ложкой – нальют. И возьмут недорого.
Одно плохо: публики в ярмарочный день везде полно, а хочется посидеть в своей компании.