Знает же, подлец, мелькнула мысль, не брякну об этих миллионах. Явно досье собрано, начиная с внутриутробного состояния. Уверен не только в моих деловых качествах, хотя что от них осталось, но и в моей порядочности!.. Ну погоди же. Я не связываю себя порядочностью по отношению к диктаторам.
– Смотрите, – сказал я наконец, – не прогадайте сами.
Он развел руками:
– Если бы вы знали, на какие трюки пускаются, только бы приблизиться к рычагам! И подкуп, и лесть, и шантаж, а уж интриги всех уровней сложности... Я не уверен, даже сомневаюсь, что любое ваше замечание будет приниматься... уж извините... но что будете высказываться без оглядки на свои интересы, в этом я уверен. Я думаю, вы сможете высказаться откровенно и обо мне.
Он смотрел насмешливо и вызывающе. Я вспыхнул, генерал подозревает меня в присущей интеллигентам трусости, но сдержался:
– О вас и так говорит весь мир.
– Мне важно ваше суждение, – сказал он серьезно.
Я скептически хмыкнул:
– Так ли уж?.. Кто я?.. Даже не налоговый инспектор. Скажу, как и все, что победа на выборах вам досталась лишь благодаря той самой фразе. Ну, что пустите себе пулю в лоб, если за срок своего правления не выведете страну из кризиса. Да, эта фраза стала крылатой, она принесла победу. Так говорит любой обозреватель, любой ваш оппонент.
Кречет кивнул:
– Вы что-то недоговариваете.
– Нет, почему же? Я согласен с ними. Жаль, они не додумывают мысль до конца.
Он насторожился:
– Какого же?
– Почему именно эти слова привели к президентскому креслу? Одни говорят, что раз настолько уверены, значит у вас есть либо связи с западными магнатами, либо знаете, как отобрать богатства мафии и пустить в бюджет. Другие уверены, что на вас работает команда экономистов куда мощнее, чем на предыдущего президента... Кто-то уверяет, что железной рукой сравнительно легко навести порядок, а рука у вас в самом деле железная, кто-то подсчитывает каков огромный процент тех, кто проголосовал за вас лишь для того, чтобы увидеть, как президент застрелится...
Он сдержанно усмехнулся:
–Я думаю, таких даже больше, чем подсчитали.
– Вас не любят и боятся, – сказал я сдержанно.
– Но избрали же.
– Простой народ, – подчеркнул я. – А вся интеллигенция... вся!.. против. Беда любой страны в том, что интеллигенции всегда ничтожно мало в сравнении... скажем, со слесарями. А кроме слесарей есть еще и грузчики, те все за вас, шоферы, подсобники, дворники... Продолжать?
– Достаточно, – согласился он. – Но как истинная причина? В вашей интерпретации?
– А что, у меня должна быть своя?
Его глаза буравили меня с отвратительным любопытством:
– Вы не из тех, кого устраивают общие мнения.
– Был еще один пустячок, – ответил я нехотя. – Перелом в общественном сознании... Нет, еще не перелом, а смутная тяга к перелому... Не в общественном строе, не в экономике. Не в политике...
Он подбодрил грубым генеральским голосом:
– Говорите, я пойму. Я ж говорил, даже читать умею!
Я развел руками:
– Это в самом деле трудно объяснить, а еще труднее – сформулировать для вашего солдатского устава. Народ еще не осознал... я сейчас говорю действительно о народе, включая как грузчиков, так и академиков... не осознал, но смутно чувствует, что объелся свободой отношений между полами, признанием гомосеков и проституток полноправными членами общества, развратом, оправданием любого преступления... я говорю не о физическом оправдании, хотя и здесь народ требует закрутить гайки, а об оправдании трусости, подлости, низости... Когда вы брякнули, что застрелитесь, в воздухе внезапно пахнуло чем-то добротным, благородным. Пахнуло временем, когда стрелялись на дуэлях, а пятно с мундира смывали кровью, пустив пулю в висок... или в сердце, вам будет виднее. Вот основная причина, почему за вас проголосовало столько народа, хотя, повторяю, даже ваши лучшие аналитики называют более поверхностные причины.
Кречет усмехнулся, спросил неожиданно:
– За что вы так не любите армию?
– Не люблю? – удивился я. – Я считаю ее крайне необходимой в любом государстве!.. Я против роспуска армий. Люди ведь разные в силу умственных способностей, а надо найти место всем. В армию всегда шли самые тупые, ленивые, не умеющие и не желающие работать. И самые агрессивные тоже. Для любого общества гораздо выгоднее таких изолировать вдали от городов, говорить об их особой цели, одевать в пышные мундиры, цеплять блестящие ордена и медали – все дикари любят блестящее – а при малейшей возможности истреблять в мелких пограничных стычках. Каждый год в стране рождается, условно говоря, по миллиону младенцев, из которых ничтожная часть станет академиками, чуть больше – инженерами, основная масса – рабочими и крестьянами, но будет толика ни на что не годных, которых общество заинтересовано направить в офицерские училища. Погибнут – не жалко, хоть гибелью принесут пользу: не будут сидеть на шее государства. Да и своей тупостью и агрессивностью не будут раздражать общество.
Он слушал с неподвижным лицом. Когда я закончил, пророкотал начальственным голосом, при звуках которого любой интеллигент готов был объявить себя хоть евреем, только бы бежать вон из страны:
– Для иных, особенно из глубинки, офицерское училище было единственной возможностью вырваться из медвежьей дыры. Потому среди офицеров столько украинцев и сибиряков, и совсем нет сытеньких москвичей... Ну да ладно. Как я понял, вы готовы войти в мой тайный совет?
Я удивился:
– Вы все еще не передумали?
– Нет, как бы вы меня к этому ни подталкивали.
– Вы знаете, – сказал я искренне. – Я вас невзлюбил еще с первого появления на экране. И потом, когда вас атаковали газетчики. А сейчас, пообщавшись, я вас возненавидел вовсе.
Он кивнул, довольный, как слон, и непробиваемый, словно сверхсовременный танк, по которому я стрелял из детского лука:
– Тогда сработаемся. Виктор Александрович, я начинаю рабочий день рано... но вас заставить изменить свои сибаритские наклонности вряд ли смогу. Так что возьмите сотовый телефон, чтобы общаться при необходимости, да еще...
Вошла секретарша, в обеих руках несла, словно бомбу, небольшой чемоданчик, красивый, из дорогой кожи, размером меньше «дипломата».
– Все сделано, – сказала она приятным, но деловым тоном. – Вписаны эти... «Starcraft-2» и... полезные программы.
Кречет взял, взвесил на руке:
– Здесь факс, модем и прочие навороты. Системы связи с любой точкой земного шара. Разберетесь! Вы из редкой породы гуманитариев, что технику осваивает сразу. А сэйвы, надеюсь, перенесете сами.
Чемоданчик был почти невесомым. Я видел подобный на выставке, там даже RAM измерялась гигабайтами, такой ноут-бук по мощи равен графической станции.
Тоже взвесив в руке, я признался:
– Это очень весомый аргумент. Очень.
Глава 5
Мирошник вел машину все так же неспешно, с крестьянской обстоятельностью. Но теперь я уловил, что он постоянно поглядывает в зеркальце, и мгновенно замечает как машины, что проносятся навстречу, так и прохожих на тротуаре, мгновенно оценивает их по тому, как идут, как держат руки.
Он перехватил мой взгляд, сказал приглашающе:
– Вы курите, не стесняйте себя. Вон пепельница.
– Спасибо, – ответил я. – Не курю.
– А-а... Верно врачи говорят: кто бросает курить – оттягивает свой конец, кто курит – кончает раком.
– Да нет, – пояснил я. – Курить начинают от трусости, слабости, желания быть в стаде. А я волк-одиночка.
– Ого!
Я усмехнулся:
– Если Кречет у нас... кречет, то и штаб у него должен соответствовать.
– Вы и в молодости не курили?
– Я всегда был волком-одиночкой.
Он кивнул, не отрывая глаз от дороги, тротуаров, машин. По-моему, замечал даже птиц, что могли оказаться вертолетами со снайперами на борту. Но я ощутил, что он меня из волков-одиночек перевел в матерые волчары, которым в самом деле не требуются ни сигареты, ни наркотики.
Экран небольшого телевизора светился, толстомордый дурак, растягивая слова, в программе «Итоги», рассказывал о международном положении. Я попытался найти рычажок звука, но с моим умением только улиток ловить, а когда удалось отыскать, комментатор уже убрался, пошла передача о пресс-конференции американского посла. Красиво улыбаясь, он с трибуны дал понять журналистам, что русских послали в задницу с их протестами против расширения НАТО на восток, США что хотели, то и будут делать, со слабыми не считаются, а Россия сейчас слаба, ее можно и надо добить, как в Mortal Combat добивают на ринге...
Мирошник бросил косой взгляд, я услышал, как заскрипела баранка под крепкими пальцами, костяшки побелели. На скулах натянулась кожа, выступили рифленые желваки.
– Это хорошо, – сказал я.
Его зубы скрипнули так, словно танк развернулся на мраморной площади.