Борода и усы председательствующего — копия императорских на большом портрете за его спиной. Только у Николая II усы не закручены так залихватски. Председатель полковник, остальные члены суда — штаб и обер-офицеры.
— Господин прапорщик!
Встаю.
— Сообщите суду обстоятельства дела!
Сообщаю. Когда дохожу до сцены в парке, за спиной возникает ропот. Возмущенный. Председатель звонит в колокольчик.
— Пра-ашу тишины!
Ропот стихает.
— У вас все?
— Так точно!
— Садитесь! Поручик Рапота!
Сергей встает. В его рассказе больше подробностей.
— Как секундант, хочу сообщить суду, что штабс-ротмистр выстрелил до моего сигнала. (В зале снова ропот.) Пуля сорвала прапорщику погон. Тем не менее, он не стал сразу стрелять в штабс-ротмистра, а дал ему возможность перезарядить ружье…
Выгораживает Серега дружка. Только зря это…
— Са-адитесь! Корнет Лисицкий!
Корнет повторяет слова Рапоты, даже подтверждает выстрел до сигнала. В зале ропот. С чего корнет такой праведный? Слишком гладко все идет, слишком гладко…
— Господин корнет, почему вы согласились участвовать в таком неблаговидном деле?
— Князь Бельский вернулся вечером избитый. Синяки под глазами, синяки на теле. Сказал, что это сделал прапорщик, — кивок в мою сторону. — Сами понимаете, господа, я не мог отказать. О проступке штабс-ротмиста я не знал.
Врет, конечно, но доказать невозможно.
— Господин прапорщик!
Встаю.
— Вы били князя Бельского?
Соврать, как Лисицкий? Свидетелей не было.
— Так точно, господин полковник, бил!
— Почему?
— Он дурно отозвался о сестре милосердия.
— Как именно?
— Язык не поворачивается повторить гнусность!
— За это вы его избили?
— Не только!
— Что еще?
— Штабс-ротмистр предложил замять дело. Сказал, что дядя его командует армией, и я могу стать подпоручиком через неделю…
За спиной уже не ропот — шум водопада. Зал полон офицерами, и далеко не все из них штабные. Обычно военный суд проходит без публики, но сегодня сделано исключение. Председатель долго звонит в колокольчик. Наконец зал утихает.
— Введите свидетеля Хижняка!
Перед судом вытягивается солдат в мешковатой форме. Лицо знакомое — санитар госпиталя.
— Сообщите суду, что сказали военному следователю!
— Значицца, прибирал я в беседке у пруда…
— Что было в беседке?
— Господа праздновали!
— Какие господа?
— Вот эти! Их благородие поручик и их благородие прапорщик. Как отпраздновали, так все и бросили: корзинку, посуду, бутылку…
— Бутылку из-под чего?
— Написано было «коньяк».
— Бутылка большая?
— Обыкновенная.
Ропот в зале.
— Уведите свидетеля!
Вон что! Пьяная драка в период сухого закона…
— Господин поручик! Вы пили коньяк с прапорщиком?
— Так точно!
— Что праздновали?
— Прапорщику Красовскому принесли угощение, он предложил мне разделить. Но я уверяю вас, господин полковник, мы в полном рассудке…
— Не сомневаюсь! Полбутылки коньяка — отличное лекарство для рассудка. Садитесь!
Покойный штабс-ротмистр тоже был выпимши и даже очень. Только у нас доказательств нет.
— Пригласите свидетеля Розенфельда!
На докторе сегодня мундир отглажен. Молодцом!
— Господин коллежский ассесор! Прежде, чем задать вопрос, позвольте от имени офицерского собрания корпуса принести вам извинения за гнусную выходку, совершенную в отношении вашей дочери штабс-ротмистром Бельским! Несмотря на то, что за свой проступок он заплатил жизнью, это несмываемое пятно на офицерской чести корпуса.
— Я принимаю извинения.
— Вы врач, наблюдавший прапорщика Красовского. Каким было его состояние на время ссоры с князем и последовавшей дуэлью?
— Прапорщик перенес тяжелую контузию, в результате которой утратил память. Она до сих пор не восстановилась.
— Это не помешало ему драться и стрелять!
— Контузии провоцируют нервные реакции!
— Ему рекомендовано употреблять спиртные напитки?
— Ни в коем случае!
— Но прапорщик употребил!
— Он не отдавал отчет! Повторяю: тяжелая контузия! Человек только пришел в себя! Ему кажется, что он здоров, хотя на самом деле это не так. Я давно служу по медицинской части и не раз наблюдал… С такой контузией прапорщик подлежит безусловному освобождению от дальнейшего прохождения воинской службы. Я готов подписать свидетельство немедленно!
— Не сомневаюсь, господин Розенфельд! Суд удаляется на совещание!
— Господа офицеры!..
Грохот вставшего зала. Наступает томительное ожидание. Из зала никто не уходит. За моей спиной гул. Сергей повесил нос, корнет чувствует себя не лучше. Ничего не понимаю!
— Господа офицеры!..
Стоим. Председатель надевает очки, они нелепо смотрятся холеном лице.
— …Рассмотрев обстоятельства дела, военный суд нашел корнета Лисицкого, поручика Рапоту и прапорщика Красовского по обстоятельствам дуэли, приведшей к смерти князя Бельского невиновными!
Радостный ропот за спиной.
— Однако же…
Я ждал этого!
— В ходе судебного следствия неопровержимо доказано нанесение побоев прапорщиком Красовским покойному князю Бельскому. Вину прапорщика отягощает имевший перед этим постыдный случай пьянства. Какими бы благородными мотивами не объяснялось поведение прапорщика Красовского, нанесение одним офицером побоев другому бесчестит не только того, кто побои получил, но того, кто их нанес. Такой поступок не совместим со званием русского офицера. Руководствуясь Сводом военных постановлений… на основании статьи 42 Воинского устава о наказаниях подвергнуть прапорщика Красовского лишению офицерского звания, разжаловав его в рядовые. Постановление суда вступает в силу по конфирмации начальником корпуса…
Полковник снимает очки.
— Можете выписывать белый билет, господин коллежский асессор! Господин Красовский вы возвращаетесь под родительский кров. Вы не принесли пользы Отчизне на полях сражений, так постарайтесь сделать это в тылу. Передайте батюшке, что на фронте катастрофически не хватает снарядов и бомб! Пусть выделывает их на своих заводах как можно больше!
Одобрительный гул в зале. Вон оно что! Господин полковник надавил на мораль. Просто наказать виновного при таких обстоятельствах — не комильфо. А вот указать ему место и выбросить из армии… Я буду ходить в подручных у фабриканта ближайшие пятьдесят лет?
— Господин полковник, разрешите просьбу!
— Что еще? — он не скрывает неудовольствия.
— Прошу об оставлении меня в действующей армии!
— Чем будете ей полезны? Доктор уверяет, утратили память. Следовательно, все, чему вас учили…
— Доктор говорит правду. Однако, как изволили заметить, драться и стрелять я умею.
За спиной опять гул. Он смотрит в упор, я не отвожу взгляда.
— Я доложу о вашей просьбе!
Занавес.
4
Вход в блиндаж занавешен куском брезента, постучать невозможно. Кашляю:
— Разрешите?
Из-за брезента невразумительное бурчание. Решительно сдвигаю занавесь.
— Ваше благородие, вольноопределяющийся Красовский…
— Пашка!
Худощавый офицер вскакивает из-за колченогого столика и заключает меня в объятия. Стою в недоумении: или самому обнять, или все же блюсти субординацию. Выбираю второе.
— Господин прапорщик, смею напомнить…
— Ладно тебе! — он отстраняется, на лице белозубая улыбка. — В школе прапорщиков койки рядом стояли, я буду чиниться?..
— Я разжалован в рядовые.
— Знаю! Вся крепость знает!
Это правда. Пока ехал из Белостока, раз десять остановили. Офицеры подходили и молча жали руку. В самой крепости чуть ли не демонстрация случилась. На площади перед управлением мне отдавали честь даже штаб-офицеры. Быстро здесь разносятся новости…
— Садись, рассказывай! — он указывает на грубо сколоченные нары. Керосиновая лампа на столике мигает.
— Вы, наверное, и так знаете.
— Да что вдруг «вы» и «вы»? — недовольно бурчит хозяин блиндажа. — Как будто забыл!
— Смею напомнить, что действительно так.
Он смотрит участливо:
— Даже как меня зовут?
Киваю.
— Михаил Говоров! Ты звал меня «Майклом» на аглицкий манер.
— Рад видеть тебя, Майкл!
— И я тебя!
Отстегиваю от пояса и кладу на стол флягу. Гаванский ром, лично господин Розенфельд в дорогу снабдили. Коллежский асессор любит чай с ромом.
— На передовой сухой закон?
— Скажешь! — он смеется и кричит в дверь. — Хвостов!
В проеме появляется солдат. Лицо плутоватое.
— Собери нам что-нибудь!