Две стороны неба - Алексей Корепанов

Корепанов Алексей Две стороны неба

КОРЕПАНОВ АЛЕКСЕЙ

Две стороны неба

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

КУНСТКАМЕРА. ВЫХОД ЗАПРЕЩЕН

Роберт вздохнул, повернулся на спину и, заложив руки за голову, стал разглядывать потолок. Потолок был покрыт до отвращения знакомым блеклым пластиком. В углу, над креслом, по нему расплывался черный ожог. Паркинсон говорил, что давно, лет десять назад, здесь набуянил Поль Ришар: заперся в каморке и начал орать что-то о грядущем втором пришествии, а когда выбили дверь - полоснул из плазмомета. (Неужели десять лет назад кого-то еще беспокоили крики из-за двери?) Двоих он прикончил, а третий, Паркинсон, успел прыгнуть на Поля, и огненная струя ударила в потолок. Потом Поль перерезал себе вены.

Довольно обычная история. Банальная, можно сказатъ.

Роберт перестал изучатъ потолок и перевел взгляд на голую стену. Вот сегодня ему шестнадцать, а кто знает об этом? Отец? Роберт скривился. Отец вряд ли помнит, как зовут его сына! Мама, наверное, знала бы, но мама умерла, когда ему было семь. Паркинсон до сих пор твердит, что у нее разгерметизировался скафандр, когда она вышла на поверхность, но в такие сказки он в семь лет уже не верил.

Просто один из способов самоубийства.

Шестнадцать... По какому же это календарю? По земному, конечно, но ведь они-то не на Земле, а он и вообще никогда там не был. И не будет... Условность. Дань тому, что больше не вернется.

Вот Гедда могла бы все-таки припомнить, какой у него день... Да что толку! Скотина Жopж наверняка затащил ее к себе. Дабы отойти от недавнего страха. Они ведь чуть не попались на марсианской трассе...

Роберт сжал кулаки и рывком поднялся.

"Ты мне ответишь, Скотина Жорж, придет время! За все ответишь!"

Роберт мерил шагами каморку от кровати до стены и обратно. Каморка была тесной, как и положено каморке: кровать, кресло, откидной стол, стенной шкаф. А за стенами, справа и слева, вверху и внизу тянулись ряды таких же каморок. И все это вместе взятое - каморки, коридоры, лаборатории, энергетические и регенерационные отсеки, шлюзовые камеры, кинозалы, бары, ремонтные мастерские, арсенал, медицинский центр, радиоузел и многое-многое другое, сразу и не перечислить, не вспомнить, называлось Базой и было расположено глубоко под поверхностью очень далекого от Земли астероида. Астероида тысяча девятьсот девяносто три, ю-эй. А наверху находилась обсерватория, замаскированная под угловатую черную скалу, тщательно спрятанные ракетные установки и шахты для запуска космических ботов. На этих ботах Скотина Жорж и другие совершали налеты на автоматические ремонтные станции, крушили там оборудование, а на обратном пути, если удавалось, обстреливали торпедами грузовики и пассажирские лайнеры.

Рудовоз "Мюнхен"... Это уже на памяти Роберта. Лайнер "Октябрь". Тогда ответный удар энергоизлучателей распылил на атомы Дика Редстоу, Билла Парка и еше пятерых отчаянных ребят. Вместе с ботом. "Подожди, Бобби, вот подрастешь и будешь ходить с нами, - говаривал ему Дик Редстоу и учил обращаться с плазмометом. - Отчаянные парни нам очень нужны, сам понимаешь!"

И вот ему шестнадцать, а то, что было Диком, витает где-то в космосе и до конца света не примет уже человеческого образа. Лиз до сих пор хлещет, не переставая, запершись в своей каморке, а когда у нее кончаются запасы спиртного, ползет на четвереньках к бару и ее черные волосы свисают до самого пола, закрывая лицо...

Да... Невесело это - торчать в свой день рождения в опостылевшей каморке и знать, что никто не придет и никуда не позовет. Каждый сам по себе. К тому же сегодня хоронят старика Питерса.

Стоп, сколько же ему было лет - девяносто или сто? Старик Питерс. Один из тех немногих, кто видел Землю и помнил ее, потому что когда-то она была его домом.

Роберт внезапно остановился и с ненавистью посмотрел на смятую постель.

"Постель... Гедда и Скотина Жорж. Свинья, провонявшая перегаром! Ладно, может быть, Паркинсон не успел еще добраться до последней стадии..."

Он пнул ногой дверь и вышел в коридор, как всегда невольно поежившись, потому что коридор был холодным, длинным и темным. Он изгибался змеей, опоясывая этот ярус Базы. Под потолком через равные промежутки тускло светили синие огни. Роберт шел, засунув руки в карманы, мимо бледных овальных дверей подсобных помещений и его тяжелые ботинки гулко грохотали в мертвенно-синем полумраке.

Далеко-далеко раздался чей-то пьяный гогот и мгновение спустя женский визг.

"Крысы в норах! - Роберт злобно передернул плечами. - А соберутся вместе - того и гляди глотки друг другу перережут. Бесятся, потому что осточертело все до крайности... Так вот все и передохнем!"

До каморки Паркинсона было еще порядочно, но Роберт уже услышал его хриплый смех. Значит, до последней стадии не дошло - Паркинсон еще в состоянии смеяться! Роберт приободрился и зашагал быстрее.

Дверь в каморку была приоткрыта. Паркинсон сидел за столом, уронив голову на руки, так что его нечесанные длинные волосы упали в тарелку с закуской. Угловатые плечи Паркинсона тряслись от смеха.

- Паркинсон, к тебе можно? - спросил Роберт и вошел.

Каморка Паркинсона была копией его собственной, с той лишь разницей, что в ней валялись пустые бутылкл и на стене косо висела большая объемная фотография - усталое женское лицо, еще совсем не старое, но с такой безнадежностью в чуть прищуренных глазах, что оно всегда казалось Роберту лицом дряхлой старухи, которая ждет смерти, как освобождения, ждет не дождется, когда можно будет с облегчением прошептать: "Наконец!" Это была жена Паркинсона, подруга матери Роберта, пережившая ее на два года. На два года и восемь дней, если быть абсолютно точным.

Бутылки валялись всюду: на столе и под столом, на кровати и под кроватью, в кресле и у стенного шкафа, и из-за их обилия казалось, что Паркинсон здесь лишний, что он только зря занимает место, которое должно принадлежать им.

Услышав голос Роберта, Паркинсон перестал смеяться и тяжело оторвал голову от рук. Его покрасневшие глаза бессмысленно поблуждали по стенам и, наконец, остановились на Роберте.

- П-привет... Бобби! - с трудом выговорил Паркинсон и взмахнул рукой.

От этого жеста его худое тело неожиданно резко отклонилось назад, но Паркинсон успел схватиться за стол и, мобилизовав силы, вернулся в прежнее положение.

- П-прох-ходи, Бобби! - выдавил он, вслепую нашаривая на столе последнюю почти полную бутылку. - Бери стакан! Там... - он пьяно мотнул головой в сторону кровати.

Роберт не шевельнулся, только прищурил глаза.

"Эх, Паркинсон! И тебе нет дела до моих шестнадцати..."

- Я... как начал вчера... так... и не закончил, - извиняющимся тоном выговорил Паркинсон.

Он подпер голову рукой и несколько раз качнулся. Его худое лицо с глубоко запавшими глазами неожиданно исказилось от кривой улыбки.

- Бери стакан, сынок! - сказал он почти внятно. - Тебе ведь сегодня шестнадцать. Я просто... не в состоянии был добраться до тебя... Паркинсон перевел дух. - Ты уж прости старика.

Паркинсон не удержал голову, шмякнулся щекой в тарелку и опять хрипло засмеялся, и не понять - смех это или рыдания.

- Ничего, Паркинсон, ничего, - растроганно забормотал Роберт.

- Бери стакан, Бобби! - просмеялся-прорыдал Паркинсон.

- Сейчас, сейчас, Паркинсон!

Роберт торопливо шагнул к кровати, пошарил, звеня бутылками, под одеялом, под подушкой и наконец извлек из-под скомканной простыни белый пластмассовый стакан.

- Наливай, сынок... А я из горлышка, - прохрипел Паркинсон, развозя руками по столу лужицу спиртного с хлебными крошками.

Роберт поспешно схватил со стола бутылку, которую никак не мог нашарить этот сутулый худой человек, мигом наполнил стакан и вложил бутылку в слегка трясущиеся пальцы Паркинсона.

- Будь здоров... Бобби! Желаю тебе... побыстрее выбраться... из этого...

Паркинсои не договорил и безнадежно махнул рукой. Роберт молча кивнул.

"Пожелание, конечно, хорошее, только - вот жалость! - несбыточное. У нас же нет выбора. Так и превратимся в гниль".

Паркинсон задрал голову, поймал ртом горлышко бутылки и его острый кадык судорожно задергался. Роберт шумно выдохнул, как делал это когда-то Дик Редстоу, и начал пить торопливыми глотками.

Гортань неожиданно обожгло, а из глаз потекли слезы, хотя он давно уже не считал себя новичком в этом деле. Впервые он основательно напился еще полтора года назад вместе с Германом Риком, которому было бы теперь девятнадцать. Они заперлись тогда в каморке Германа и пили прямо из горлышка, рисуясь друг перед другом. Вернее, рисовался-то Роберт - Рику было не впервой. Сначала Роберта тошнило, а потом это прошло, и когда Рик предложил пойти к Софи, Роберт тут же согласился. Они тогда долго плутали по коридорам и горланили веселые песни из боевиков, и Роберту-таки стало плохо. Потом они все же разыскали Софи, и Герман полез к ней, а Роберт постыднейшим образом заснул, упав в кресло. И проснулся бог знает когда, и готов был провалиться сквозь пол от насмешек Софи, и чувствовал себя так отвратительно, что дальше некуда. Тех давних насмешек он не мог простить Софи до сих пор.