Я повернулся к Каннингхэму.
— Этот похититель произвел на вас впечатление интеллигентного человека?
Он мигнул.
— Разумеется, ай-кью[1] я у него не проверял, но я бы сказал, что изъяснялся он вполне грамотно.
Я обратился к Стефани.
— Кто еще, кроме вас двоих, знает о похищении?
— Никто. Я не говорила даже слугам. Они полагают, что отец отъезжал по делам.
Мой взгляд задержался на куске ржаного хлеба в руках Каннингхэма.
— А чем вас кормили в эти дни? Гамбургерами? Хотдогами? Полуфабрикатами, приготовленными в микроволновке?
— Нет. Дело в том, что подавали мне исключительно деликатесы. Мой похититель оказался превосходным поваром. Я съедал все, что он мне приносил.
— Вам похититель готовил сам? Откуда вы это знаете?
— Он мне сказал. В среду, отобедав венским шницелем, я попросил его передать мои комплименты повару, а он ответил, что готовит сам.
— Мистер Каннингхэм, у вас аллергия на белый хлеб?
— Нет.
— То есть вы отдаете предпочтение ржаному?
— Да. Не нравится мне вкус белого хлеба, — он на мгновение задумался. — Аллергия у меня на помидоры. Они вызывают у меня сыпь.
Я не позволил ему отклониться от темы.
— Вы упомянули, что во время заключения съедали все, что он вам приносил. В том числе и белый хлеб?
— Белого хлеба не было. Только ржаной.
Я покивал.
— Вам подали три завтрака, три ленча и три обеда?
— Да.
— Каждый раз с тем же салатом?
— Нет. С разными.
— И в шести салатах вы не обнаружили ни одного ломтика помидора?
— Нет.
— Интересно. И вам подавали только ржаной хлеб? Ни кусочка белого?
— Только ржаной.
— Вы просили ржаной хлеб?
— Нет.
Я победоносно улыбнулся.
— Мистер Каннингхэм, мы живем в обществе почитателей белого хлеба. К каждой трапезе белый хлеб подается автоматически. Однако вам его не принесли ни разу. Более того, вам скормили шесть разных салатов, и все без помидоров, — я потер руки. — Ситуация начинает проясняться.
— Это прекрасно, — улыбнулась мне Стефани.
Я кивнул.
— Прежде всего, вам не показалось довольно-таки странным то обстоятельство, что похититель выпрыгнул из кустов, чтобы забрать деньги, еще до того, как задние огни вашего автомобиля скрылись в темноте? Не следовало ли ему выждать какое-то время, чтобы не угодить в полицейскую западню? Откуда он мог знать, что полиция не поставлена в известность?
Ни один из них, разумеется, не нашелся с ответом.
— Он знал, что полиция не в курсе событий, потому что получал всю необходимую информацию от своего сообщника. Который живет в этом самом доме.
Затянувшуюся паузу нарушила Стефани.
— Но в доме о похищении знала только я, и именно я не позвонила в полицию. Вы хотите сказать, что я участвовала в похищении отца, потому что получаю жалкое месячное пособие и мне срочно потребовались деньги?
Каннингхэм нежно ей улыбнулся.
— Видите ли, по нашему уговору, у Стефани не будет свободных денег, пока ей не исполнится тридцать или пока она сама не сумеет чего-то добиться. По моему разумению, иначе в нашем мире не выжить.
Стефани никак не хотела угомониться.
— Вы намекаете, что похитителем мог быть один из моих приятелей, раз уж он показался отцу знакомым, несмотря на накладную бороду, а я была с ним заодно?
— Ну что вы, что вы, — я замахал руками. — Я ловлю совсем другую рыбку. Давай-ка вернемся к инциденту с «комплиментами повару». Когда вы произнесли эти слова, мистер Каннингхэм, похититель не моргнул, прежде чем ответить, что пищу готовил он?
— К чему ты клонишь, Генри? — спросил Ральф.
Я раскрыл карты.
— Похититель знал вкусы мистера Каннингхэма. Знал он и про аллергию на помидоры. Мистеру Каннингхэму не пришлось говорить ему об этом.
Мой вывод не произвел на Ральфа никакого впечатления.
— Значит, он навел кое-какие справки о мистере Каннингхэме, прежде чем похитить его.
Я покачал головой.
— Такого быть не может, Ральф. Какой похититель рискнет своей анонимностью, задавая вопросы о вкусовых пристрастиях потенциальной жертвы? Если уж его так заботит здоровье жертвы, скорее он задаст их после похищения. Мистер Каннингхэм, кому известно, что вы едите ржаной хлеб и у вас аллергия на помидоры?
— Наверное, многим моим друзьям. Я же не отшельник, часто встречаюсь с людьми.
— Еду вам приносили горячую?
— Да.
Я хохотнул.
— Знаете, почему ваш похититель моргнул, прежде чем признаться, что пищу готовил он?
Каннингхэм потер подбородок.
— Откровенно говоря, я не помню, моргнул ли он.
— Заверяю вас, сэр, обязательно моргнул. На то есть очень веская причина. Когда мы попросили передать комплименты повару, ваш похититель внезапно осознал, что по вкусу пищи вы можете догадаться, кто ее готовил. И попытался перевести ваши мысли на другое.
— По вкусу пищи я мог догадаться, кто ее готовил?
Я кивнул.
— Вы знакомы с подвалом вашего дома? Знаете, сколько там помещений, как они выглядят?
— Пожалуй, что нет. И в самом доме немало комнат, в которые я ни разу не заходил.
На этот раз молчание нарушил Ральф.
— И как ты до всего этого дошел, Генри?
— У похитителя наверняка есть сообщник. Который точно знал, что мистер Каннингхэм ест, а чего — нет. Который мог приготовить вкусную еду и проследить за тем, чтобы ее подавали горячей. А проживая в доме, сообщник знал также и о том, что полиции о похищении ничего не известно, и деньги можно забирать без опаски.
Тут я и подвел черту.
— Я не знаю, как ее зовут. Я никогда не видел ее, но, готов спорить, придя на кухню, вы застанете вашу кухарку с мечтательной улыбкой на лице. Она уже думает о том, как потратит свою долю от пятидесяти тысяч долларов.
На лице Каннингхэма отразилась глубокая задумчивость.
Я поднялся.
— Не пора ли допросить кухарку? Кстати, как ее зовут?
— Матильда, — ответил Каннингхэм. Он уже собрался с мыслями. — В вашей версии есть только один прокол, сержант Тернбакл.
— Какой же?
— В подвал мне приносили потрясающе вкусную еду. А Матильда готовит ужасно.
Стефани это подтвердила.
— Откровенно говоря, нам давно следовало уволить ее, но человек она хороший и старается изо всех сил.
Я посмотрел на тарелку. По ходу разговора я боролся с жестким стейком по-швейцарски. В картофельное пюре перелили воды. К брокколи не хотелось притрагиваться. Да уж, сомнений быть не могло: Матильда — отвратительная повариха.
Я пригубил кофе, горьковатый.
— С другой стороны, в эти три дня Матильда могла прыгнуть выше головы, чтобы сбить нас с толку.
Ральфу, похоже, тоже есть не хотелось.
— Пожалуй, нам пора в участок.
В машине я продолжал рассуждать.
— И все-таки возможно, что похищения не было. А если и было, то Стефани в нем замешана. Надо бы посмотреть, на что она тратит деньги, которые выдает ей отец.
В понедельник, по окончании смены, Ральф, кстати, уже уехал домой, в нашей комнате зазвонил телефон. Я огляделся, в тщетной надежде, что трубку снимет кто-то еще. Пришлось отдуваться мне.
Звонила Стефани Каннингхэм.
— Как продвигается расследование?
— Мы делаем все, что в наших силах. Надеемся на скорый успех.
— Я так и думала. Ухватиться вам не за что. Не желаете отобедать у нас сегодня вечером?
Тут меня осенило. А ведь мы не проверяли, как готовит Стефани! Вдруг она не уступает первоклассному шеф-повару? Может, я хитростью уговорю ее…
— Мы вновь начали приглашать гостей, — пояснила Стефани. — У нас новый повар, настоящий ас.
— Он?
— Да. Отец переговорил с Матильдой вскоре после вашего отъезда, и совершенно случайно выяснилось, что у нее есть брат, который работает в ресторане в Шебойгане. Отец съездил туда и сразу нанял его.
— А Матильда не возражала?
— Мы же не выкидываем ее на улицу. Она теперь его помощник или что-то в этом роде. Франц намеревался открыть свой ресторан, но папа убедил его поработать у нас. Папа от Франца в восторге и говорит, что уже заплатил ему за два года вперед.
В особняке Каннингхэмов я нашел возможность заглянуть на кухню.
Увидел невысокого коренастого мужчину со светлыми волосами и чуть выпуклым лбом, весело колдующим над кастрюлями и сковородками.
Увидел невысокую, коренастую женщину со светлыми волосами и чуть выпуклым лбом, радостно нарезающую лук.
Пририсовал им обоим бороды. Да, выпуклые лбы вызывали некие ассоциации, которые скорее всего ускользнули от внимания Каннингхэма, пока я не записал в похитители Матильду.
Была ли она сообщником Франца?
Я в этом сомневался. Иначе не стала бы сама говорить о том, что в Шебойгане у нее есть брат.