– Эх, сынок, – вздохнул отец. – Да мало ли что рассказывают и что хотят люди! Жизнь-то уже прожита, и ее не изменить, не переписать начисто… Ты пойми, ведь весь ваш труд направлен именно на то, чтобы сохранить истину. Чтобы дать людям возможность посмотреть на себя со стороны и увидеть себя такими, как есть. Ваша Система – это же огромное зеркало для всего человечества, Валя, а зеркало не должно быть кривым, даже если оно и облагораживает, делает лучше отображение!
– Не согласен с тобой, па, – сказал Вальдемар. "Что я делаю? К чему весь этот спор- сейчас?", мелькнула у него мысль и исчезла. – А как же искусство? Для чего оно потребовалось человечеству, как не для того, чтобы попытаться изменить действительность? Как еще можно изменить окружающий мир, если он тебя не удовлетворяет, как? Скажи!.. Вот ты говоришь – истина… Да, согласен с тобой, она нужна людям. Но в официальном, что ли, историческом плане! А мы-то имеем дело с конкретными, живыми людьми, которые… которым перед концом своим, может быть, важно удостовериться, что прожили жизнь так, как надо!..
– А как надо жить?- тут же осведомился отец. – Как? Получается, что чья-то жизнь – настоящая, а чья-то – нет? Так, по-твоему?
Эти вопросы поставили Вальдемара в тупик, и он тут же вспомнил, в каком состоянии находится Арбо-старший.
– Ну ладно, па, – примирительно сказал он. – Давай не будем больше спорить, хорошо?.. Извини, если у меня что-то получилось не так с этой затеей. Наверное, я все-таки был не прав, но откуда я знал?..
– Нет, погоди, – упрямо сказал отец и закашлялся. – Я хотел, чтобы ты понял, сынок, и учел на будущее…
Внезапная мысль оглушила Вальдемара.
– Постой, пап… Ты что же – из-за этого ролика так разволновался?.. Это как же получается? Выходит, я виноват, что ты?..
Отцу, видимо, опять стало плохо.
– Нет, Валя, – просипел он, борясь с подступающей к горлу одышкой. – Ты ни в чем… слышишь? Ни в чем?.. Не в тебе дело… Мне просто… страшно стало, сынок… Страшно за… Систему! И за людей… За вас, прежде всего… В сейфе… хроника… потом возьми…
Он еще что-то говорил, но слова его все чаще прерывались страшным хрипом. В дверь кабинета просунулась чья-то голова и что-то не то сказала, не то спросила, но Вальдемар ничего уже не видел и не слышал вокруг себя. Словно это он умирал сейчас, а не отец…
– Папа, – сказал он с отчаянием и страхом, неотрывно глядя на белое лицо перед собой, которое на глазах становилось неузнаваемо чужим. – Папа, прости меня!.. Слышишь?!..
А через три дня поступил экстренный вызов мапряльского заказа. За это время Вальдемар успел полностью переделать хронику Кучеровой. Он убрал все свои прежние коррективы, и теперь ролик отражал жизнь Анны Степановны прямо и правдиво. Как чисто вымытое зеркало…
Соболезнуя личной трагедии Вальдемара, руководство Отдела Личных Судеб намеревалось отправить в Мапряльск другого оператора, но Арбо настоял, чтобы командировали именно его.
Старушка скончалась от сердечной недостаточности, не досмотрев до конца хронику своей жизни… Перед самой смертью она открыла выцветшие от старости глаза и отчетливо прошептала:
– Зачем вы так жестоко со мной обошлись, молодой человек?.. Ведь я прекрасно помню, что все было у меня по-другому!..
