– Там испытывали антирадарные и навигационные системы, которые разрабатывал институт для оборонки. Дед и отец пропадали там месяцами, а потом построили там в поселке ученых дачу, – голос Фомы звучал почти равнодушно. – Большой такой был дом, Сережа. Мы туда приезжали всей семьей, жили подолгу. Я до седьмого класса даже учился в тамошней школе. Потом отца перевели в Москву, и мы переехали. Но все летние каникулы я проводил по-прежнему там, у деда. Ирма тоже, сестра. Потом, когда она в институт поступила театральный, она уже приезжала реже. А я по-прежнему часто – школяр ведь был. Ребят там было в городе полно знакомых. Только они почти все были старше меня. Они не ко мне, к сестре ходили. Родители их там работали в городке и на полигоне. У одного отец пожарной частью руководил, второй был сыном парторга. Еще у одного мать торговый отдел в исполкоме возглавляла. В общем, местные золотые тихогородские мальчики… И девчонка там была – дочь главного инженера. У нее был старший брат. А у меня была старшая сестра…
Мещерский мало что уразумел. Приятели из местных, какая-то девица, ее брат… У кого в детстве не имелось дачных привязанностей и дружб? Где они теперь, эти дружбы и привязанности? У Мещерского, например, из всего детства только и остался один-единственный друг – Вадим Кравченко.
Он почувствовал, как соскучился по нему. С Кравченко все было совсем не так, как с Фомой. Этот дискомфорт, эти пьяные загулы, непонятные истерики, эта сосущая сердце тревога.
– Да скатаем мы в этот твой городок, – повторил Мещерский бодро. – Сделаем все, что требует от нас контракт, наведем мосты, наладим связи, организуем, как ты говорил, базу для приема туристов по полной программе. И ничего дурного там с нами не случится.
Однако вместе ехать в Тихий Городок им с Фомой не пришлось. По прилете в Москву у Мещерского нашлись срочные дела: из-за болезни второго компаньона все московское – контракты и обязательства – тоже было пущено на самотек. Пришлось срочно выправлять ситуацию. И все это заняло у Мещерского без малого неделю. Фома поначалу помогал ему, чем мог. А затем уехал в Тихий Городок один. Они условились, что Мещерский приедет туда поездом в конце недели – в четверг или в пятницу, как только отпустят дела.
На время он и думать забыл обо всем об этом. Москва плавилась от августовской жары. Термометр в тени показывал плюс тридцать. Отупев и обалдев от зноя, от телефонных звонков, от переговоров, от всего этого офисного бардака (каждое лето такой аврал, каждое лето!), в конце недели Мещерский уже воспринимал поездку в городок на водохранилище как подарок судьбы.
«Тишь, гладь, провинция, лодочки у берега, пляж песчаный, заливные луга», – думал он, покупая на Ярославском вокзале билет на экспресс. Тихий Городок был маленькой станцией. Утренний московский экспресс стоял там всего три минуты. А прибывал туда в самое неудобное для дел время – в половине четвертого дня.
Собрался он быстро. А потом – такси, вокзал, поезд, бизнес-купе, томик стихов (Мещерский таким образом настраивался на сентиментальный провинциальный лад), вагон-ресторан. Потом остановка, строгая проводница-валькирия в почти генеральской по красоте и пышности железнодорожной форме, перрон.
Приземистое здание вокзала смотрело на Мещерского подслеповатыми окнами. На фасаде виднелись часы, а вверху надпись, выложенная белым кирпичом: «Тихий Городок».
Добро пожаловать!
Фома на перроне его не встречал. Мещерский поправил на плече увесистую дорожную сумку и зашагал к вокзальной площади. Такси нашло его само. Сливового цвета «Святогор», залатанный на крыльях и на бампере, подкатил к нему задним ходом.
– Куда везти, далече?
Мещерский на мгновение задумался. Собственно, с Фомой они договорились, что встретятся в гостинице. Но вот вопрос – в какой? Но ведь он говорил, что там у их семьи, точнее, у его деда была дача…
– Слушайте, вы дачу академика Черкасса знаете? – спросил он шофера.
– Нет, что-то про такую не слышал. Так куда ехать-то?
– В город. Гостиница у вас, надеюсь, есть какая-нибудь?
– Две гостиницы у нас. Одна заводская на Пролетарской. И одна в центре на площади, новая, частная.
– Давайте-ка в новую. – Мещерский забросил на сиденье сумку.
У него снова испортилось настроение. Ну Фома! Не встретил, а ведь и поезд был ему известен, и час прибытия. И про дачу деда какое-то вранье сплошное. В маленьких городах именитых горожан-академиков знает каждый. А тут… «Может, и с убийством все выдумки, бред, – подумал Мещерский. – Он же почти на грани белой горячки был там, в Париже».
По сторонам он не глядел. А что глядеть? После Парижа-то? Везде все одинаково – леса, поля, поля, поля, овраги, пустыри, буераки, хилые деревеньки.
Дорога, петляя, взобралась на холм, в глаза ударил свет. Мещерский оторвался от своих невеселых мыслей и замер.
Внизу, насколько хватало взору, была вода и вода. Колокшенское водохранилище было очень похоже на море. Водную гладь рассекал быстроходный катер – такие можно увидеть где-нибудь в Майами или на Багамах. След от катера – точь-в-точь разрез: словно синий шелк вспороли ножом.
На высоком берегу белели стены монастыря. Горели жаром купола – позолота была свежей, не смытой дождями. Высокая колокольня фисташкового цвета тянулась под самые облака.
С колокольни сверзлась черная птица, галка или ворона, и медленно полетела над водой. Катер скрылся из виду.
Тихий Городок… Большая вода… Колокша…
«Это как будто тебя позвали. Откуда-то. Издалека». Позвали отсюда? Вот отсюда? Мещерский вздохнул. Эх, Фома! И на что же похож был тот странный зов? На звук трубы? На свист ветра, гремящего железом стареньких тихогородских крыш? Или, может быть, на крик, оборвавшийся так внезапно и страшно?
Черт возьми, при чем тут вообще крик? Никто не кричит. Никто никого не зовет. И вообще… Пить, пить надо, друг Фома, меньше – и в Париже, и в Брюсселе под Писающим Мальчиком, и здесь, в этой тишайшей провинциальной дыре.
Так искренне думал Мещерский. Но сердце… Откуда-то взялся – не пойми-разбери – и лег на сердце камень. И тяжесть его все возрастала по мере того, как… Мещерский полез в карман за сигаретами. «Зря я сюда приехал», – он не подумал так, он словно услышал это со стороны. Как будто кто-то шепнул это на ухо: зря, зря ты сюда приехал, берегиссссь!
Сигарет не оказалось. Видимо, он забыл их в поезде.
– Вот и на месте, сто пятьдесят тугриков с вас, – объявил водитель.
Машина остановилась на центральной площади города. Особнячки и домишки. Особо выделялось здание в стиле провинциальной дворянской усадьбы с пузатыми колоннами, широкой лестницей и гипсовыми львами. Стены были желтого цвета, колонны и львы белые. На дворянском фасаде странно и нелепо выделялись пластиковые окна самого современного офисного вида. Возле здания было много машин.
– Это что у вас здесь? – поинтересовался Мещерский, расплачиваясь.
– Это у нас мэрия. А когда-то, я от тестя слышал, называлось благородным собранием, балы тут господа давали. Потом исполком тут сидел с райкомом вместе, львов тогда ликвидировали. А как стало все при Ельцине мэрией называться, опять этих барбосов гривастых вернули. Красуются вот. А вам вон туда. Гостиница – вот она.
Гостиница – двухэтажная, явный «новодел», – с виду была ничего, сносная. Мещерский немного взбодрился. «Тихая гавань» – название было многообещающим и созвучным общему настроению Тихого Городка.
Однако прежде чем снять номер и позвонить на сотовый запропавшему куда-то компаньону, Мещерский решил купить сигарет. Небольшой продуктовый магазин лепился прямо к зданию мэрии.
Внутри было прохладно – работал кондиционер. Все тесное пространство занимал собой прилавок-витрина. Мещерскому – единственному покупателю – призывно улыбалась из-за прилавка продавщица. На фоне стеллажа с бутылками водки, коньяка и вин разных марок она смотрелась весьма импозантно.
– Сигареты, пожалуйста, – Мещерский осмотрел витрину. – «Мальборо» или чего-нибудь такое найдется?
– Отчего ж не найтись? – Продавщица улыбнулась. Была она ненамного старше Мещерского, но шире его почти в два раза. Рано располневшее, рыхлое дебелое тело, затянутое в голубенький форменный халатик, трещащий, кажется, по всем швам под напором увесистой груди и тяжелых бедер. Припухшее лицо ее было густо накрашено, глаза жирно подведены черным карандашом. Волосы желто-соломенного цвета зачесаны вверх и подобраны заколкой на затылке. Они успели уже отрасти и у корней были темными, отчего пышная прическа казалась какой-то пегой, неаккуратной копной.
– Приехали откуда-то? – спросила она.
– Из Москвы. Товарищ вот должен был встретить на станции, да что-то не встретил, – Мещерский положил на лоток рядом с кассой деньги за сигареты. – Он сюда к вам на пару дней раньше приехал.
– У нас тут летом много кто приезжает. А зимой все – амба, мертвый сезон, – усмехнулась продавщица. – Ишь ты, с Москвы самой. Сигареты-то вон дорогие курите. Это хорошо, сразу видно – столица. Наши-то все подешевле норовят. На спичках и тех экономят.