Сейчас основная работа была у штурмана, который одновременно должен был и следить за курсом и искать цели. Первое, что он сделал — это отключил ночной канал, надеясь, что свет фар душманского каравана на черном фоне ночной пустыни сразу будет виден на экране. Так оно и произошло — серая рябь телевизионного экрана внезапно сменилась яркими проблесками света фар.
— Внимание… Разведка — цель по фронту, на десять левее.
— Выполняю, на десять левее…. Выполнено.
— Наведение, мы их видим.
— Разведка, это головной дозор! Две машины! Дальше по курсу!
Штурман тоже немало повидал на своем веку, обучал афганцев, сам немало полетал на спарках[14] и знал, о чем говорит. Две машины — это не добыча, но они предупреждают о том, что добыча рядом.
— Разведка, вижу караван семь единиц.
— Наведение, подтверждаю, караван, семь мобильных единиц, направление двести шестьдесят, дальность семь. Это грузовики!
Одной из проблем — с подобной столкнулись на флоте, когда в его состав вошли противолодочные вертолеты с буксируемой ГСН[15] — кто в вертолете главный. В кабине — пилот, он же командир корабля, но в десантном отсеке — акустики. Цель вертолета — обнаружить подлодку и сбросить торпеды, поэтому по идее главным должен быть акустик, старший акустической группы. Но как его сделать главным, если выживание всего вертолета и всего экипажа зависит от пилота? В США и в Англии поступили по-разному. В американском флоте главный на противолодочном вертолете первый пилот, в британском флоте главный — старший акустик. В советской армейской авиации — а эта махина должна была числиться за ней — главным все-таки сделали старшего оператора наведения, но оговорили при этом, что в случае атаки самолета средствами ПВО право принятия решений автоматически переходит к первому пилоту. Потерять такой самолет от ракеты — последнее дело.
Но тут никто и не собирался стрелять в них ракетами.
— Наведение, наблюдаю семь машин, в кузовах наблюдатели ВНОС[16]! Машины идут под конвоем, головные и замыкающие — легкие автомобили с пулеметами. Колонна вошла в зону поражения!
Переговоры всего экипажа записывались. На всякий случай… если потом придется разбираться, почему забили мирный караван. И такое тоже бывало, и наказывали. А духи специально и гражданские грузы брали в караван, и гражданских — чтобы потом поднять визг о том, что Советская армия убивает мирных жителей. Не было здесь мирняка! И не могло быть — как не может быть непричастного, если в стране идет гражданская война. Только это все никак не хотели понять, даже в Москве.
— Разведка, информацию подтверждаю.
— Наведение, принял решение открыть огонь! Синхронизация… есть синхронизация. Захват и сопровождение головной машины… есть захват головной, есть сопровождение. Управление, прошу вираж для ведения огня
Самолет начал крениться, заходя в вираж. Рамиль смотрел во все глаза, и его душу переполняло чувство какого-то чистого, детского восторга. То, про что он читал, что рождалось на его кульмане — теперь воплощалось в жизнь.
— Наведение — орудия один и два в боевое.
— Перезарядка — один в боевом, два в боевом, отказов нет. Синхронизацию подтверждаю.
— Управление — принял. Подтверждаю, индикаторы зеленые, отказов систем нет.
— Наведение, принял, орудия в боевом, жду маневра.
— Управление — захожу на вираж.
— Наведение, есть цель, есть зона, есть захват, есть готовность, есть разрешение, обратный отсчет! Пять-четыре…
Опасаясь неприятностей, Гульбеддин никогда не пренебрегал наблюдателями. Острый глаз и привычное к пустынным звукам ухо даже через шум мотора услышит то, чего не должно здесь быть. Шум мотора, например или рокот винтов подкрадывающегося вертолета.
Гульбеддина начало уже клонить в сон, тем более что в кабине на полную мощь работал отопитель — как вдруг наблюдатель в его машине заколотил прикладом по крыше кабины, предупреждая об опасности. Сон как рукой сняло, палец привычно отщелкнул предохранитель автомата в среднее положение, чтобы огрызнуться очередь по плюющимся огнем барханам.
Но по ним никто не стрелял.
— Стоп! — сказал Гульбеддин в рацию и выскочил из машины. Этим он подписал себе смертный приговор, потому что по остановившейся колонне попасть — проще простого.
Силуэт наблюдателя едва выделялся — серая тень на фоне темного звездного неба.
— Что ты увидел? — спросил Гульбеддин
— Прислушайтесь, эфенди!
Гульбеддин прислушался. Он ждал зловещего шелеста винтов вертолета — но вместо этого услышал какой-то далекий, ровный гул.
— Что это?
— Это самолет, эфенди…
— Самолет? И что? — разозлился Гульбеддин — какое мне дело до какого то самолета?! Пусть летит по своим делам?
— Братья говорили, что эти самолеты могут видеть нас и наводить шурави.
— Это днем! О Аллах, за что ты мне послал таких тупых ишаков! Это днем, а сейчас ночь, тупой ты ишак!
Ровный гул прервался каким-то непонятным едва слышным хлопком, самые востроглазые даже увидели вспышку в небе, как будто что-то мигнуло.
— Следующий раз останавливай нас только тогда, когда ты…
В последнюю секунду своей жизни Гульбеддин почувствовал, что что-то не то, он замолчал, чтобы лучше слышать, но услышать уже ничего не успел. Снаряд от тяжелой гаубицы ударил точно в кузов машины, разорвав пополам внимательного наблюдателя, и взорвался. А через долю секунды сдетонировали и ракетные снаряды, которые вез этот грузовик — их был почти что полный кузов. Вспышка — и словно вулкан дохнул адским пламенем, пожирая все, до чего он мог дотянуться.
— Ноль!
Снаряды, для того чтобы долететь до машины потребовалась пара секунд — и машина, захваченная комплексом наведения Шквал, исчезла, а на ее месте появилось светлое облако, которое через мгновение сменилось жуткой яркой вспышкой, от которой потемнела половина экрана.
— О как! — крикнул младший оператор, забыв про дисциплину и про то что все разговоры пишут — снаряды везли, гады!
На экране разгорался пожар, на месте головной машины вообще ничего не осталось, следующие две за ней тоже словно испарились, остальные разбросало как игрушки по ковру.
— Разведка, попадание подтверждаю, головная часть колонны уничтожена, техника горит
В этот момент на экране полыхнул вспышкой взрыва еще один грузовик
— Управление — из виража вышел.
В десантном отсеке надсадно загудела вентиляция, двое заряжающих извлекли гильзу из орудия и бросили ее в специальный приемник, нажали педаль — и она провалилась куда-то вниз. Затем со всеми предосторожностями, чудом удерживаясь на шатающемся полу, взяли из держателя новый снаряд, дослали его — для этой пушки помимо откатной системы, сваренной из титана, придумали и специальный досылатель, большим рычагом — закрыли затвор.
— Перезарядка — орудие один готово.
Головной дозор на двух внедорожниках с пулеметами в это время спокойно ехал вперед, торя дорогу каравану. В каждой машин было по четыре человека — два стрелка в кузове у дашики, крупнокалиберного пулемета и два человека в кабине. Пикапы были совершенно новенькими Тойотами, неприхотливыми, проходимыми, с дизельными моторами. Они как нельзя лучше подходили для перемещений по пустыне и по ухабистым афганским дорогам, их дизель, большого объема и нефорсированный имеющий в основе дизель от небольшого трактора, мог запросто пройти миллион километров, с ремонтом, конечно. Подвеска была дубовой, рессорной, салон простым. Единственное усовершенствование, какое внесли в конструкцию моджахеды — это поставили турель с дашикой, крупнокалиберным пулеметом в кузов и поручни, чтобы братья, пулеметчик и его помощник могли за них держаться. Да еще повесили бронежилеты на дверцы, чтобы спастись от пуль шурави. При встрече с шурави надежда была одна — на скорость и огонь ДШК. Шурави боялись ДШК, потому что такая пуля с близкого расстояния разрывает человека напополам. Но если у шурави будет хороший гранатометчик — то им уже не уйти. В головной дозор обычно назначали тех, кому нечего было уже терять, кто провинился перед моджахедами и мог только кровью искупить свою вину, или фанатиков, которые только и ждали случая встретиться в бою с шурави. К таким фанатикам относился Шах.
Шах — это было не его настоящее имя, но еще два года его не хвали по другому — был всего лишь двадцати лет от роду, но его безропотно слушались и признавали его старшинство муджахеддины вдвое старше. Он был из худших — это для щурави худших — идейным, фанатиком, готовым без счета убивать и лить кровь, только чтобы в Афганистане и потом по всей земле свершилось совершенство таухида. Его отца убили в семьдесят девятом по приказу Амина, живым сбросили в шахту и сделал это родной дядя Амина, который за несколько месяцев собрал зондеркоманду и моровой язвой прошелся по всему Афганистану. Мать вынуждена была бежать в Пакистан, и на руках у нее были пять детей, причем все как на подбор мальчики, услада глаз отца. Шах был самым старшим — притом, что никого из братьев уже не было в живых.