…А в парикмахерской Джордж говорил Нортону:
— Ты уже сдал на почту свои газеты? Хорошо, когда впереди свободная неделя.
— Ошибаешься, — ответил Нортон. — Это ж не просто — щелкнул пальцами, и газета готова, даже если она выходит раз в неделю. Надо собрать рекламные объявления, написать тексты, отредактировать, набрать, сверстать… Чтобы выпустить газету раз в неделю — всю неделю надо крутиться.
— Я все время удивляюсь — и чего ты здесь торчишь? — недоумевающе сказал Джордж. — Неужто некуда податься молодому газетчику вроде тебя? Да хоть бы в Миннеаполис подался; тамошние газеты за тебя ухватятся, только слово скажи.
— Ну, не знаю… — протянул Нортон. — Мне и здесь хорошо. Сам себе хозяин, собственное дело. Доход, правда, невелик, но хватает… У меня в Миннеаполисе есть друг, редактор, завотделом репортажа в «Трибьюн». Молод для этой должности, но управляется. Джонни Гаррисон…
— Могу спорить, что он бы тебя взял, — сказал Джордж.
— Может быть. Не знаю. Но первое время было бы трудно. Ведь надо же знать, как делается газета в большом городе. Но я про Джонни. Так вот, зарабатывает он, конечно, гораздо больше меня — завотделом, понятное дело, — но у него там свои трудности. Он, например, не может закрыть контору с обеда и пойти на рыбалку, как бы ему ни хотелось. Он не может взять выходной и наверстать недоделанное потом. У него дом заложен, куча долгов, семья уж больно дорого обходится. Ему приходится каждый день подолгу трястись в общественном транспорте, чтобы добраться на работу, — и так же назад, домой. И ответственность у него большая… И пьет больше нашего. Ему приходится делать очень много такого, чего делать не хочется; приходится встречаться с людьми, которых он не хочет видеть. Вкалывает с утра до ночи и еще тащит свои заботы домой…
— Конечно, тут есть свои недостатки, — кивнул парикмахер. — А в какой работе их нет?
…В стекло с тупой настырностью колотилась жужжащая муха. Стойка позади кресла была уставлена разнообразными бутылками; ими редко пользовались, и они давно превратились в украшение витрины. На стене над стойкой висело ружье тридцатого калибра.
Служащий бензоколонки вставил заправочный пистолет в бак подъехавшей машины и, обернувшись, взглянул на небо.
— Боже мой! Кермит, гляньте-ка — что это такое?! Банкир посмотрел вверх.
Очень низко в небе висела какая-то большая черная штуковина. Она бесшумно парила в воздухе, медленно снижаясь и закрывая уже полнеба.
— Наверное, НЛО, — сказал служащий. — В первый раз вижу. До чего громадный. Боже мой! Никогда не думал, что они такие огромные.
Банкир не ответил. Он так испугался, что не мог ни говорить, ни пошевелиться.
Вдруг раздался крик Салли, официантки. Она бросила свою щетку и, беспрерывно вопя, кинулась бежать, сама не зная куда.
Стиффи Грант, удивленный криком, кое-как поднялся с бочонка, с трудом выбрался на улицу — и увидел черную громаду, висевшую в небе. Он так задрал голову, что потерял равновесие, которое было не слишком устойчивым: он только что прикончил бутылку самогона, который Эйб Паркер гнал где-то в лесу. Еще вчера бутылка была полной. Стиффи сделал несколько шагов назад — и уселся на середине улицы; потом ценой неимоверных усилий вернулся в вертикальное положение и тоже побежал. Сигара выпала у него изо рта, но он не стал подбирать ее — он о ней попросту забыл.
Парикмахер Джордж прервал работу и подскочил к витрине. Мимо в панике промчались Салли и Стиффи. Он бросил ножницы, подбежал к стене за стойкой, схватил ружье, зарядил его и кинулся к двери. Нортон поднялся с кресла.
— Что случилось, Джордж? В чем дело? Парикмахер не ответил. Дверь за ним захлопнулась.
Нортон распахнул дверь и вышел на тротуар. Джордж бежал вниз по улице, а заправщик с бензоколонки мчался ему навстречу.
— Туда, Джордж! Туда! — закричал он на бегу. — Оно там, возле реки!
Джордж ринулся напрямик через пустырь. За ним побежали Нортон и служащий бензоколонки, а Кермит Джонс, банкир, поспешал сзади, пыхтя и отдуваясь.
Нортон выбежал с пустыря на низкую насыпь из гравия, тянувшуюся вдоль берега. Черный ящик свалился прямо на мост. Он был огромным и закрыл собой весь мост, от одного берега до другого. В ширину ящик был поменьше. Черной громадой он высился над рекой… На первый взгляд, совершенно гладкая продолговатая конструкция. Просто ящик. Такой черный, что подобного цвета Нортон никогда не видел.
Бежавший впереди парикмахер остановился, поднял ружье и прицелился.
— Стой, Джордж! — закричал Нортон. — Стой! Не надо!
Раздался выстрел — и почти в тот же миг из ящика, лежавшего поперек реки, возник луч ослепительного света. Он попал в Джорджа, тот вспыхнул, потом пламя пропало, и парикмахер мгновенно превратился в головешку, гротескный черный пень в форме человека. Ружье в его руках стало вишнево-красным и согнулось, ствол повис, словно вареная макаронина… А потом парикмахер Джордж упал на землю и рассыпался. Из кучки, уже не имевшей никакого сходства с человеком, потянулись кверху струйки вонючего дыма.
Глава 2 Лоун-Пайн
У Джерри Конклина клевало. Он дернул удочку, но на ней ничего не оказалось. Форель — а судя по всплеску, рыба была очень крупная — в последний момент сорвалась с крючка.
«Да, — подумал Джерри, — рыба здесь большая. Тот парень на бензоколонке правду сказал: в заводи форель что надо».
Сквозь деревья, растущие вдоль реки, ярко светило солнце. На воде, испещренной пятнами теней от листвы, плясали крошечные блики, отражаясь от мелкой ряби на поверхности заводи.
Конклин снова насадил муху и опять забросил удочку, целясь чуть дальше того места, где его только что постигла неудача.
Внезапно стало темно. Заводь поглотила тень, словно между ней и солнцем внезапно появился какой-то крупный объект.
Конклин инстинктивно пригнулся. Что-то ударило сверху по удочке; он ощутил рукой вибрацию и услышал треск ломающегося бамбука. «Бог ты мой, — подумал он, — восемьдесят долларов удочка, первая и единственная роскошь, какую я мог себе позволить».
Он оглянулся и увидел черный прямоугольник, падавший прямо на него. Прямоугольник ударил в берег позади, и он услышал звук ломающегося металла; это была его машина.
Выбираясь на берег, он споткнулся и упал на колени. Зачерпнул воды в болотные сапоги, выронил удочку… А потом, не понимая, что делает, бросился бежать по воде вдоль берега вниз по течению, спотыкаясь и скользя на гладких камнях. В сапогах было полно воды.
Одним концом черный прямоугольник обрушился на дальний берег. Заскрипели и затрещали деревья, раздался скрежет металла — это развалился мост. Оглянувшись назад, Джерри увидел, что в омуте плавают сломанные стволы.
Он не удивился происшедшему. В инстинктивном порыве поскорее убраться отсюда, в сумасшедшей сумятице мыслей не оставалось места удивлению. Он выбрался на солнечный свет и понял, что невредим. Высокие берега спасли его. А черный предмет лежал поперек реки, упираясь в берега, но не мешая течению.
Глубокое место кончилось, и Джерри шагнул в поток: ниже омута течение было быстрым. Здесь он оглянулся и впервые смог оценить размеры того, что упало поперек реки. Оно возвышалось над водой, словно многоэтажное здание. «Футов сорок, — подумал он, — а может, и все пятьдесят, а в длину раза в четыре больше».
Откуда-то издалека донесся резкий хлопок, вроде выстрела, и в тот же миг из одной точки на этой громадной черной массе вспыхнул ослепительный свет и погас.
«Боже мой, — подумал он, — удочка пропала, машину раздавило, я здесь застрял… А Кэти!.. Надо как-то выбраться отсюда и позвонить ей».
Джерри повернулся и стал карабкаться на крутой берег. Это оказалось нелегко. Сапоги мешали ему, но снять их он не мог: туфли были в машине, а машина, судя по всему, лежала теперь расплющенная под этой громадной штуковиной, упавшей на мост.
Что-то со свистом рассекло воздух, и его грудь обвило что-то, похожее на удавку. Непонятно, откуда взялась эта гибкая, тонкая штуковина — не то проволока, не то веревка. Джерри в панике попытался сбросить ее, но не успел ухватиться за нее, как его подняло вверх. Он увидел под собой реку и зелень вдоль берегов. Он хотел крикнуть, но веревка — или проволока, или что это было — так сжимала грудь, что он не мог вздохнуть.
Вдруг он очутился в темноте, и на груди уже не было той штуки, что тащила его. Он стоял на четвереньках. Под ним было что-то плотное — плотное, но не твердое, словно толстый, мягкий ковер.
Он стоял на четвереньках, скрючившись, стараясь побороть охвативший его страх. Во рту было горько, и он старался сглотнуть, затолкать горечь обратно. Казалось, кишки скрутились в твердый круглый клубок; он тщетно пытался немного расслабиться.