Мы провожали ее на железнодорожном вокзале. Я просила ее рассказать, что случилось, просила не опускать руки. Сонька кричала ей: «Выброси глупости из своей башки!» Борянка, высунувшись из окна вагона, кивала нам, соглашаясь. Потом поезд тронулся. Дольче, стоявший рядом, сорвался с места и молча побежал за вагоном.
Мне тогда сделалось страшно – за Борянку и за Дольче, чья нескладная еще детская фигура уже терялась в пыли за перроном. Но ничего не произошло. Боряна вернулась к нам через пять лет с дипломом спортфака и пошла работать в школу.
С Дольче, пожалуй, все обернулось еще сложнее. Если не сказать – хуже. Дима Дольский с раннего детства отличался от других мальчиков. Только мы – Сонька, Борянка и я – в годы его юности относились к Дольче как он того заслуживал. Мы любили его. А то, что в четырнадцать лет он втюрился в парня намного старше его, – это его личное дело. Я жалела, что не знала о последствиях той любви и не приезжала к Дольче в больницу. Этот козел избил моего друга.
Да, Дольче пришлось натерпеться. Где бы он ни появлялся, куда бы ни приходил – начинались бурные дебаты на тему однополой любви. Иногда в эти дебаты пытались втянуть и Дольче, но он технично исчезал. Еще его много раз били, обманывали, выставляли на посмешище. И не знаю, откуда он брал силы, но Дольче оставался собой.
По ходу дела он с отличием окончил художественное училище, поступил на архитектурный факультет и даже доучился до четвертого курса. Но душа его была равнодушна к архитектуре. Он хотел чего-то иного. Чего – не знал и сам. Определился Дольче неожиданно и решительно: он будет стилистом.
Его мама, скромный бухгалтер в каком-то НИИ, слегла от горя: мало того что Димочка не похож на других мальчиков, у него нет девушки, он еще и институт бросил! И теперь он будет стричь женщин в парикмахерской!
Анна Леонидовна жаловалась на сына всем знакомым, а те и не знали, что сказать. Думаю, мама нашего друга до сих пор так и не узнала слова «гомосексуалист».
Глава 6
– Наташа, мне так стыдно!..
Соня плакала уже сорок минут. Я принесла ей воды, накапала валерьянки, достала из бара мартини, но успокоить ее не могла.
Мысленно я воззвала к Небесам (а ведь мне на до переодеться к похоронам!), как вдруг на землю спустились ангелы. То есть открылась дверь и в кабинет вошел элегантный, как Том Форд, мой друг Дольче в сопровождении приплясывающей длинноногой Борянки, красовавшейся в белом спортивном костюме.
В руках Боряны был буклет фитнес-центра «Амадей», то есть того самого заведения, которое мы официально считали конкурирующим нашему Центру. Они посмеивались над чем-то, видно собираясь это что-то рассказать нам, но, увидев заплаканную Соню, примолкли и остановились. Дольче присел возле дивана на корточки и взял в свои руки Сонину мокрую ладонь. Борянка всем телом рухнула на диван рядом с подругой. Они заговорили между собой, иногда оборачиваясь на меня и требуя подтверждения Сониному рассказу, а я пошла за сумкой к своему столу и вдруг остановилась, глядя на них.
Мне был виден точеный Сонин профиль, ее светлые пушистые локоны, которые контрастировали с короткими черными волосами Борянки, смотрящей на подругу с раскрытым от удивления и сочувствия ртом, а рядом – голый и совершенный, как из учебника по анатомии, череп Дольче. Они говорили, то все вместе, то один за другим, замолкали, одновременно качали головой, так же одновременно улыбались. Они понимали друг друга. И я бы отдала душу, чтобы вот так все и продолжалось!
Борянка, почувствовав мой умиленный взгляд, подняла на меня глаза и прищурилась:
– Куда это ты собралась? Рабочий день только начинается!
– Я на похороны, пацаны.
– К Закревской?
– Нет, хотя, наверное, надо узнать, когда ее будут хоронить, и послать венок. Да?
– Конечно, – согласился Дольче, поднимаясь во весь свой рост. – Так на какие похороны ты идешь?
– Умерла Сашина мать.
Услышав это, Соня даже плакать перестала. Все знали Сашину мать, знали и о моих с ней взаимоотношениях, если взаимоотношениями можно назвать то, что происходило между охранником в нацистском лагере смерти и заключенным там евреем.
– Значит, – цинично ухмыльнулась Борянка, – старая шлюха преставилась.
Я кивнула. Причем возражать против эпитета «шлюха» не имело смысла. Репутацию Александры Николаевны в этом смысле заштопать было уже невозможно, даже белыми нитками.
– Но зачем тебе-то идти туда? – спросила Соня.
– Саша попросил… поддержать…
– Она идет на похороны свекрови, чтобы плюнуть в гроб и станцевать джигу на ее свежей могиле, – ядовито прокомментировал Дольче, наливая себе кофе из кофемашины. – Удачи, дорогая!
Борянка громко заржала, Дольче подмигнул мне, а Соня слабо улыбнулась. Эти трое, как всегда, читали мои мысли.
Глава 7
На переодевание мне оставалось совсем немного времени. Выскочив на остановку, я огляделась в поисках такси или маршрутки. И тут меня охватило странное ощущение: клянусь мощами моей свекрови, за мной кто-то наблюдал. Но кто – было непонятно. Люди, машины – все спешат по делам. Так откуда это самоощущение подопытной мышки?
Кое-как добравшись до квартиры, я обнаружила в гостиной новый водопад: на этот раз слезами заливалась моя дочь.
– Варька? Ты что?
В ответ я получила только злобный взгляд.
– Варь, я могу помочь?
– Чем? – сердито спросило мое солнышко.
– А чем надо?
– Ничем.
Увы, девичьи грезы, девичьи слезы. Увы мне, увы.
В спальне я почти влезла в шифоньер, чтобы отыскать черную юбку и по возможности строгую блузку.