Наверное, на самом деле я танцую плохо. Я знаю все свои недостатки – жесткий прыжок, деревянные руки, маленький шаг. И прочая, и прочая. Подружка-балерина по моей суровой просьбе перечислила их все на одном дыхании. Правда, некоторое время спустя она перестала быть моей подружкой. Но недостатки остались при мне. И я так люблю танцевать, что это уже неважно. Лишь бы зал был без зеркала. Если вдруг увидишь себя, корявую, это как обухом по лбу.
Зато я знаю про себя кое-что странное. Когда я встаю в арабеск, отвожу правую ногу назад и вверх до упора, разворачиваю колено, чтобы не висело, выгибаю спину, откидываю плечи – ну, делаю все то, что балерина, танцующая Жизель, – то вдруг перестаю чувствовать под собой опорную ногу. Ее нет. Есть два крыла, есть что-то вроде птичьего хвоста-руля за спиной, есть ветер в глаза и в напрягшуюся грудь. Я чувствую, как он относит со лба несколько заблудившихся и не попавших в узел волосков.
Вот точно так же движутся в арабеске навстречу друг другу белые ведьмы в наивных веночках. Они продвигаются вперед маленькими прыжками, все, как одна. Это называется «прядающий арабеск». Когда я смотрю на них с балкона, а я люблю танцы виллис смотреть именно сверху, мне делается жутко. Словно пустилось в полет большое белое облако, взяло разгон и неумолимо идет над ночным миром, готовое разразиться молниями. Белое грозовое облако.
Этот дом на Киевской построили лет сто назад и потом несколько раз перестраивали. Сперва после первой мировой, когда он пострадал от бомбежки, потом после второй. Его архитектор, наверное, в гробу переворачивается – так бедное здание изуродовали. Там в конце концов, сперва превратив огромные квартиры в коммуналки, стали из каждой комнаты делать отдельную квартиру со своим входом, кухней и туалетом. География получилась совершенно безумная!
В такую комнату несколько месяцев назад и вселилась Соня. Она называет это «квартирой», а я полагаю, что квартира – то, где есть ванная или хотя бы душ, а туалет примыкает к ним непосредственно, а не находится на полэтажа ниже, запертый на замок, и не дай Бог потерять ключ!
Я и представить не могла, как тут жила немощная бабка, как она затаскивала сюда дрова из сарая, как ночью брела в этот невообразимый туалет. Еще я не понимала, что бабка делала, когда перегорала лампочка в люстре. Потолки тут, как во Дворце спорта. Если бы мне пришлось в наказание за свои грехи обитать в этой «квартире», я бы соорудила второй этаж и увеличила свою жилплощадь вдвое…
До тренировки оставалось ровно столько времени, чтобы медленно и спокойно пройти тем путем, что и Соня в ту ночь, а затем повторить путь того мерзавца, той сволочи – если получится, конечно.
Вглядевшись, я нашла кровавый след, которого не заметил милицейский деятель, хотя это нужно было умудриться. Невооруженным взглядом я бы его ни за что не разглядела, но в том-то и дело, что дымчатый дьявол вооружил мой взгляд. Я отчетливо видела контуры подошвы и каблука.
Кроме всего прочего, у меня в сумке постоянно валяется сантиметровая лента. Раз в месяц я измеряю своих бегемотиц по всем параметрам – грудь, талия (если удается отыскать) и бедра. Надо видеть, как они поджимают животы!
Я старательно измерила след, чтобы потом выяснить размер. Возможно, это пригодилось бы.
Покрутившись, я нашла еще один отпечаток – точнее, контур отпечатка. Это была тонюсенькая ниточка, испускавшая теплое свечение. Может, я даже и не глазами нашла ее, а какими-то неведомыми чувствами. След почти касался порога. Третий контур был уже за порогом. И я поняла, что теперь не собьюсь.
Вернувшись на то место под лестницей, где этот маньяк душил Соню, я принялась искать другие следы – ведущие не из подъезда в подворотню, а наоборот. Я хотела понять, откуда же он появился. Но других следов не было. Я задумалась – и вдруг поняла, в чем дело.