— Именно, — заметил судебный следователь, откидываясь на спинку стула, — похоже, как раз на это вы и решились… Но это не помешало Виру, опять-таки если верить деревенским слухам, продолжать кружить возле вашего дома и тайком встречаться с вашей женой?
На сей раз голос Антуана Лабара дрогнул:
— Клевета, господин следователь! Пошлая клевета! Я же сказал, люди злы. Мое дело процветает, жена — красавица… Много ли надо, чтобы развязать злые языки?
— Это не ответ на мой вопрос, — спокойно заметил Эрали. — Вы выставили Виру из вашего дома?
У Лабара забегали глаза.
— Я просто перестал покупать у него.
— Еще одно… Однажды вечером вы при свидетелях заявили, будто прибьете его, как собаку, если он не прекратит ухаживать за вашей женой?
Портной пожал плечами.
— Право же, это только словесное преувеличение, обычное для хватившего лишку… К тому же мне надоели грубые шутки в мой адрес, игривые усмешки, провожающие меня повсюду… Мне кажется, у себя дома я волен делать, что захочется?
Установилась тишина. Эрали нервно покусывал карандаш. Бургомистр Бине с наигранным безразличием смотрел в окно. Перо судебного секретаря Де Миля продолжало скользить по бумаге.
— Поверьте, господин следователь, — наконец произнес Лабар, — все это выеденного яйца не стоит. Виру убил какой-нибудь бродяга или кто-то из цыган, про которых никогда не знаешь, куда и откуда они идут… Конечно же, это не кто-то из местных. Я родился в Сент-Круа и не помню, чтобы здесь когда бы то ни было кого-нибудь убили.
Эрали нагнулся к собеседнику:
— Что вы делали прошлой ночью, Лабар? Вы можете мне сказать?
— Разумеется!
Лабар рассмеялся:
— Вы просите меня представить то, что вы называете алиби, не так ли?.. Вот оно… Как всеща, около семи часов я закрыл лавку, опустил ставни. Моей жене нездоровилось. Отказавшись от обычной партии в бридж, я примерно с час погулял после ужина… Потом вернулся…
— В котором часу?
— Когда я вошел на кухню, как раз пробило половину десятого. Жена уже легла.
— Она спала?
— Да, я ведь вам сказал…
— Значит, она не может подтвердить, что вы вернулись именно в это время?
— Она — нет… Но моя сестра живет с нами, которая может это сделать. Она штопала чулки у огня, когда я вернулся.
— А! — сказал Эрали. — Но… извините меня… Возможно, вы опять ушли..; позднее?
— Позднее?
— Да… Если ваша сестра поднялась в спальню сразу после вашего возвращения, вы запросто могли уйти незамеченным? Вернувшись в половине десятого, как вы говорите, вы имели возможность посидеть на кухне с сестрой больше часа и выйти из дома около половины одиннадцатого. Таким образом, у вас оставалось достаточно времени, что<бы оказаться на Центральной улице к одиннадцати часам, когда, по всей вероятности, произошло убийство. Что вы об этом думаете?
Антуан Лабар прикрыл глаза и насмешливо усмехнулся:
— Я думаю, господин следователь, вы бы с удовольствием немедленно задержали виновного. Мерзкое дело, не правда ли? Вам очень хочется убраться отсюда… В Сент-Круа так недостает развлечений!
Он вызывающе рассмеялся:
— Что до меня, я не стал бы вас удерживать! Уезжайте, господин следователь, раз не терпится… Но вы уедете без меня.
— Я сформулировал гипотезу, — сухо отозвался Эрали. — И жду, чтобы вы ее опровергли.
Портной пожал плечами.
— Можете спросить у моей сестры. Она вам скажет… Мне не нравится, когда меня считают лжецом!
— Ладно! — сказал судебный следователь, вставая. — Мы отправимся к ней немедленно.
Лабар тоже поднялся со стула.
— Как вам угодно.
— Бургомистр, не хотите ли нас сопровождать? — пригласил Эрали, надевая пальто. — Господин Де Миль, возьмите портфель и шляпу и следуйте за мной… Кстати, Лабар, когда заболела ваша жена?
— Должно быть, со вчерашнего вечера, — вмешался Бине, — так как еще вчера днем я видел ее в лавке.
По гневному взгляду судебного следователя он тут же понял свою оплошность.
— Ну так, — обратился Эрали к Лабару, — отвечайте.
— Господин бургомистр уже ответил за меня, — проворчал портной. — Он же вам сказал — еще вчера днем моя жена была в лавке… Но уже тогда что-то не ладилось.
— В самом деле? Вы вызвали врача?
— Нет! Зачем врача? Пройдет, как пришло, само собой. Если бы всякий раз нужно было вызывать врача…
Четверо мужчин покинули управу. К этому времени уже совсем стемнело. На небе не светилось ни одной звезды. У Лабара вырвался хриплый смешок:
— Точно такая же ночь, как вчера, господин следователь!.. Даже, может быть, еще темнее…
Эрали наглухо застегнул воротник. Он уже почти возненавидел мужчину, идущего рядом с ним.
Несколько минут спустя он и его спутники вошли в дом портного.
— Сюда, — указал Лабар. — Моя сестра на кухне…
Там она и оказалась. Седая женщина, полная, маленького роста, с жестким выражением лица вязала у печки. Должно быть, каждый вечер она вязала, сидя у печки.
— Берта, — окликнул ее Лабар, — эти господа хотели бы задать тебе несколько вопросов относительно…
Но его прервал судебный следователь:
— Ваш брат, сударыня, сказал нам, что гулял вчера после ужина. В котором часу он вернулся?
— В девять тридцать, — неохотно ответила женщина.
— Не можете ли рассказать, что он делал после?
— Сидел со мной за счетами.
— А когда вы уходили спать, он еще работал, так?
Женщина покачала головой.
— Нет. Он поднялся к себе раньше.
— А! Во сколько?
— Мне кажется, было что-то около полуночи.
— Почему вы так думаете?
— Я пошла к себе через несколько минут. На часах было без пяти минут полночь.
Эрали обменялся выразительным взглядом с бургомистром: алиби Антуана Лабара казалось надежным. Судебный следователь скрыл досаду.
— Теперь, — обернулся он к портному, — проводите меня в комнату вашей жены.
У того вырвался резкий жест.
— Что… Что вы от нее хотите? — проворчал он.
— Хочу ее допросить, — ответил следователь.
— Вы прекрасно знаете, что это невозможно… Она больна…
— Вы же сами сказали, что неопасно. Или, во всяком случае, я это заключил из ваших слов.
— Конечно, но…
Сестра Лабара отложила свое вязанье и встала.
— Если угодно, я отведу вас к Жюли. Но недавно я дала ей порошок. Она спит…
— Вы не станете ее будить! — воскликнул портной.
Эрали окинул его тяжелым взглядом и поколебался с минуту, прежде чем ответить:
— Нет, если она спит, я не стану ее будить…
Берта Лабар открыла дверь кухни.
— Идемте сюда.
Судебный следователь, бургомистр и секретарь последовали за ней по натертым ступеням лестницы, заскрипевшей под их шагами. Дойдя до площадки второго этажа, Эрали обернулся. Он не ошибся — Лабара с ними не было… Может, он ждет их на кухне?
На втором этаже сестра портного открыла дверь и посторонилась.
— Она здесь, — прошептала она.
Эрали вошел в комнату.
В глубине стояла кровать, под простынями и одеялами вырисовывалась человеческая фигура. По подушке разлилась целая река черных волос.
— Жюли! — позвала Берта Лабар. Потом повторила громче — Жюли!
Женщина на кровати не пошевелилась.
— Вы видите, она спит…
Не отвечая, судебный следователь потихоньку прошел на середину спальни, оставив Бине и Де Миля на пороге. Он был заинтригован. Заинтригован и обеспокоен. Сон Жюли Лабар должен был быть очень глубок, если ее не побеспокоили ни шаги на лестнице, ни грубый голос Берты… Эрали испытывал тягостное ощущение, что портной и его сестра, эта женщина без возраста, хитрая и неискренняя, провели его. А Лабар? Почему Лабар остался на кухне?
Судебный следователь окинул взглядом нищую обстановку вокруг, узкий, покосившийся зеркальный шкаф, умывальник, стол, покрытый вышитой салфеткой, ковер, выцветший за многие годы. Подойдя к окну, он отогнул штору. Внизу, словно в глубине темного колодца, находился маленький плохо замощенный дворик.
«Какой порядок! — подумалось ему. — Какой жестокий порядок!..»
Ничего не валялось на стульях, ни платья, ни белья. На каминной полке стояли лишь часы с двумя подсвечниками по бокам, как часовые. Почти против воли Эрали провел параллель между вещами и хозяевами, сравнив подсвечники с Лабаром и его сестрой, а часы с «красавицей Жюли».
Впрочем, в самом ли деле она так хороша, как говорят? Он не видел ее лица, повернутого к стене, под черной волной волос.
Судебный следователь обернулся к двери.
— Кто убирал эту комнату? — поинтересовался он.
Как он и ожидал, Берта Лабар резко ответила:
— Это я.
Приблизился к шкафу, провел пальцем по одному из желобков. Ни пылинки.
«Да, да, — подумал он, оборачиваясь к кровати, — эта женщина принадлежит им, им обоим! Это не ее дом, а дом ее мужа, мужа и его сестры… Даже эта спальня — не ее спальня…»