– Триста долларов в месяц, – ответил я, умолчав, что уже не получаю.
Он кивнул, лицо не изменилось, когда проговорил:
– Ну, мы можем предложить вам в десять раз больше. Например, три тысячи устроит? Хотя что мелочиться?.. Пять тысяч долларов. Плюс – любая машина, квартира в престижном доме… сами подберете варианты, платиновая карточка, авиабилеты на все рейсы в любые точки мира… и прочая ерунда, отсутствие которой не должно беспокоить творческого человека. У него просто все должно быть, чтобы не обращал на быт внимание, а занимался делом. Не так ли?
Я, потрясенный, словно на полном ходу ударился на мотоцикле о стену, пробормотал:
– Это теория… На самом деле даже творческие люди, заполучив большие деньги, либо спиваются, либо бросают работу.
– Рад, что вы это учитываете, – сказал он.
– Да что учитывать… Насмотрелся.
– Понимаю вас, – сказал он сочувствующе. – Но ваш психологический портрет говорит, что вы весьма устойчивы к таким соблазнам.
Я осмелился чуть-чуть пожать плечами.
– Вряд ли это устойчивость. Я не такого высокого мнения о своей железной выдержке. Просто я люблю свою работу, а это перевешивает другие соблазны.
Он коротко взглянул на экран компьютера, снова кивнул.
– Да. Совпадает.
Он чуть улыбнулся, и я осмелился поинтересоваться:
– Неужели там моя медицинская карточка?
Он кивнул.
– Здесь больше, чем карточка. У вас прекрасный показатель искренности. Практически вы ни в одном слове не соврали, не преувеличили, не преуменьшили! А вы же знаете, что никогда человек не бывает так близок к идеалу, как при заполнении анкеты для приема на работу.
– И все равно, – сказал я, – что-то слишком высокая у вас зарплата для человека моего уровня. И все эти бонусы, словно я управляющий банком. Такое ощущение, что вы меня с кем-то спутали.
Он покачал головой.
– Нет-нет, с финансами все верно. Но я благоразумно не упомянул о том, с чем это связано. Сперва, так сказать, сладкую и очень крупную морковку, а потом – хомут на шею. Дело в том, что будете допущены к очень большим тайнам.
Я вздрогнул.
– Тайные службы? Нет-нет, никакого ФСБ, КГБ, ГРУ, ЦРУ или Штази!… Я всего этого боюсь и не хочу!
– Штази уже давно нет, – ответил он со вздохом. – Как и ГРУ фактически уже не разведка, а черт-те что. Правда, у нас с ними абсолютно ничего общего. Но вы знаете, что даже парфюмерные или автомобильные фирмы, неважно, охраняют свои коммерческие тайны с большим тщаньем, чем государственные? Государственные – это государственные, их не жалко, а свои – это о-го-го! Если вовремя подсмотреть дизайн нового авто у конкурента, ему можно нанести ущерб в десятки миллиардов долларов!
Я перевел дыхание.
– Так, значит, вы…
Он вскинул руку.
– Не скажу ни слова, прежде чем вы не подпишете договор о неразглашении.
Меня внезапно обдало холодом.
– А жить где должен?
Он улыбнулся.
– Подумали про Лос-Аламос и прочие закрытые города? Успокойтесь, будете жить здесь, в Москве. А если хотите, в Нью-Йорке, Париже, Лондоне, Мадриде… да в любой точке земного шара. Сейчас, как знаете, очень модно продавать однокомнатную в Бутове и покупать на вырученные деньги большой дом в Арабских Эмиратах. А вам и продавать не надо: мы подберем квартиру в любом месте, чтобы вам самому не возиться. Разумеется, все за счет фирмы.
Я пробормотал:
– Все страшнее и страшнее…Что я должен делать?
– В основном то же, чем и занимались. Ну разве что в срочном порядке проводить какие-то исследования по вашей же специальности. И, конечно, выдавать рекомендации.
Я прошептал:
– Боюсь и представить, что это за работа.
– Вы ею уже занимаетесь, – сказал он покровительственно. – Так что подумайте. И еще один момент, очень неприятный, если вы общечеловек или «зеленый». Ввиду риска потери важных данных вы будете постоянно… под наблюдением. Нет, за вами не будет ходить угрюмый тип в длинном пальто с поднятым воротником. Его прекрасно заменили высокие технологии. Я имею в виду, что в вашу одежду будут вмонтированы микрофоны и даже видеокамеры. Сейчас они достигли размеров макового зерна, так что заметить просто нереально.
Он молчал, всматривался в меня уже не так интенсивно, но изучающе, а я старался держать лицо неподвижным, чтобы он не понял, что думаю на самом деле.
– Согласен, – сказал я наконец.
Он помолчал, спросил с некоторым недоверием:
– Уверены? Вопросов больше нет?
– Пока нет, – ответил я честно. – Потом будут, это естественно.
– Естественно, – согласился он. – Что ж, наши аналитики не ошиблись в вашей реакции насчет прослушивания. Кого-то бы она удивила. Хотя вообще-то ваш ответ очень уж… нестандартен. Большинство начинают гневно говорить о неприкосновенности частной жизни…
Он замолчал, глядя вопросительно. Я ответил, не раздумывая:
– Я прекрасно понимаю, что подобная неприкосновенность – пережиток прошлого. Мы не в лесу живем! С каждым годом и даже месяцем будем жить все больше на виду. Уже сейчас из-за мобильников со связью третьего поколения муж может контролировать жену, а она в состоянии в любой момент проверить, на службе он или развлекается с девочками в сауне.
Он усмехнулся.
– Я рад, что вы это принимаете так спокойно.
– Да не спокойно, а просто нормально!
– Ну, мужчинам мобильники с видеосвязью потому и не нравятся, что скрываться труднее.
– Никаких претензий, – сказал я с жаром. – Завтра будут видеть не только меня в постели или в туалете, но и все мои анализы… Как и любого другого. Открытость неизбежна. Частной жизни в старом значении этого слова не будет, это точно.
– Очень хорошо сказано, – проговорил он в раздумье. – Вы вообще-то должны так сказать, если хотите получить у нас работу, но… вы говорите искренне, потому что именно так и думаете. Кстати, вот договор, просмотрите и подпишите. На каждой странице.
Страниц оказалось всего две, это приятно удивило, сейчас ларек по торговле зажигалками, заключая договор о сотрудничестве с другим ларьком, составляет его на двадцати страницах убористого текста с множеством статей, подстатей и всевозможных оговорок.
Ничего нового я не увидел в сравнении с тем, что сказал Кронберг, подписал в нужных местах. Он взял оба экземпляра, прочел, удовлетворенно кивнул, затем, к моему изумлению, сложил бумажные листы вчетверо и опустил в скромного вида большую пепельницу в виде золотой жабы. Я непонимающе смотрел, как он коснулся передней правой лапы. В пепельнице мгновенно взвился короткий дымок и сразу рассеялся.
Кронберг тщательно растолок пепел, нажал задние лапы, и пепел исчез, превратившись в легкое колечко дыма, какие любят пускать курильщики.
Я смотрел изумленно, он повернул в мою сторону голову, серые глаза внимательно осмотрели мое лицо.
– Изумлены, хорошо. Но вопросов не задаете. Почему?
– Секретность, – пробормотал я. – Могут выкрасть не только бумаги, но и компьютерный файл. Без чего можно обойтись, лучше обходиться.
Он кивнул, все еще не сводя с меня пристального взгляда.
– А как, по-вашему, мы добиваемся, чтобы договоры все же не нарушали?
Я осторожно развел руками.
– Во-первых, сверхвысокой зарплатой и разными бонусами. Во-вторых… если братки на рынке умеют добиться, чтобы соглашения с ними выполнялись, то фирма, у которой возможностей больше…
Я не договорил, все же прослушивается и записывается, он сам предупредил. Кронберг выслушал и снова кивнул.
– Вы правы. Мы возвращаемся к благородным временам, когда верили на слово. Договор, который вы подписали, – это так… простое напоминание, что обязывались хранить наши тайны. А заставлять соблюдать их через суд мы не будем.
– Это понятно.
Он поднялся, протянул руку.
– Рад приветствовать вас как нового сотрудника!.. Пройдите с Глебом Модестовичем, он вам покажет, как и что…
Я повернулся, следя за его взглядом. В дверях уже стоял невысокий худой человек с растрепанной неухоженной шевелюрой, как модно было в двадцатых годах прошлого века, в стеклах очков отражается свет люстр, и казалось, что в черепе полыхает пламя.
В коридоре Глеб Модестович остановился, худое нервное лицо застыло в некоторой нерешительности.
– Вам уже показали, где у нас буфет, где туалет?
– Нет, – ответил я с недоумением.
– Давайте покажу.
– Да это не к спеху…
– Да? Вот что значит молодость. А вот мы, старшее поколение, вынуждены посещать последнее заведение чаще. Все-таки сидячий образ жизни ведет к простатиту, учтите! А вы даже слова такого, как аденома, наверняка не знаете… На всякий случай, туалет во-о-он в конце коридора. А второй этажом выше. Тоже в таком же месте. А теперь пойдемте, покажу вам ваше место. Простите, я имею в виду, ваш кабинет, а место ваше вполне достойное.
Я спросил опасливо:
– Кабинет?
Он оглянулся на ходу:
– А что?
– Да как-то, – пробормотал я, – даже в солидных фирмах сотрудники сидят по десять человек в комнате.