А вот российские руководители действительно боролись за собственное выживание, понимая, чем именно грозит им победа союзного руководства. Назвать демократами Ельцина, Руцкого и Хасбулатова можно только в абсолютном бреду. Первый расстреляет собственный парламент из танков и станет вдохновителем самых позорных выборов в истории новой России в девяносто шестом году. О массовом обнищании населения, утрате престижа России на международной арене и невероятной криминализации всего общества лучше вообще не вспоминать. При этом основные богатства самой большой и богатой страны мира будут отданы в руки нескольких особо приближенных олигархов. Уже позже даже российский патриарх Кирилл назовет девяностые годы лихими, отмечая пагубность этого времени для развития страны.
Об остальных даже неприлично говорить, ведь среди тех, кто будет так неистово защищать «демократию», окажутся в большинстве своем люди, которые уже в ближайшем будущем получили дивиденды именно от распада страны. Среди них не будет Руцкого и Хасбулатова, которые сделают неудачную попытку отстранения Ельцина от власти и, потерпев поражение, навсегда останутся в истории всего лишь незадачливыми политиками.
В декабре Ельцин действительно произведет настоящий государственный переворот, подписав вместе с двумя другими руководителями союзных республик соглашение о распаде большой страны. При этом ни один из них так и не осознает, какую ответственность возьмет на себя, приняв участие в столь позорном оформлении распада собственной страны. Почти сразу уйдет презираемый собственным народом Шушкевич, проиграет выборы амбициозный и еще более презираемый бывший секретарь по идеологии и неистовый коммунист Кравчук. И только Ельцин с его невероятной энергетикой и харизмой сумеет удержаться у власти, умудрившись за восемь с половиной лет своего правления разорить собственную страну и изменить ее менталитет. Слова «честность», «порядочность», «совесть» исчезнут из лексикона народа, когда их заменяют словами «выгода» и «нажива». Именно при Ельцине начнутся две чеченские войны, вспыхнут конфликты во многих соседних республиках и в самой России, будет проведена абсолютно бессовестная и бесчестная приватизация, со страной перестанут считаться на международной арене, произойдет знаменитый августовский дефолт и, наконец, именно под руководством первого президента России будет осуществлен вывод войск из Восточной Германии.
Если бы Ельцин провел только этот вывод войск, то и тогда он заслужил бы вечное проклятье всех павших на той страшной войне. Он умудрился в состоянии абсолютного опьянения, под хохот немецких официальных чиновников, дирижировать выводом российских войск из Берлина. Остается удивляться выдержке офицеров и генералов, наблюдавших за этим позорным фиглярством. Подобного надругательства над памятью погибших трудно было себе представить. Войска входили в Берлин с кровью, с громадными потерями, а выводили их оттуда под пьяное дирижирование «верховного главнокомандующего» и хохот немцев, которым, безусловно, нравился этот парадокс мировой истории: победитель вынужден был занимать деньги у побежденных.
За эти два дня Смыкалов услышал очень много обидных слов в свой адрес, а начальник отдела кадров, бывший фронтовик, уволенный из армии майор, уже не стесняясь, намекал Илье Даниловичу, что ему необходимо подумать о новом месте работы, так как он не сможет остаться в их дружном коллективе после всего случившегося. Ведь все знали, что уже был готов приказ о назначении Смыкалова начальником финансового отдела, куда хотел его продвинуть бывший однокашник, «ренегат» и «демократ» Борис Захарович Кирюхин, выбросивший свой партийный билет и готовый поддержать это непредсказуемое российское руководство.
Аннушка целый день девятнадцатого и даже утром двадцатого ядовито спрашивала насчет кофе, который хотел выпить Смыкалов. Ванда Богдановна перестала с ним здороваться, а Халифман, увидев Илью Даниловича в коридоре, быстро зашел в соседнюю комнату, чтобы не встречаться с ним. Два раза его вызывал к себе заместитель директора по финансовым вопросам Аркадий Николаевич Сидоряк, который в отсутствие Кирюхина руководил предприятием. Первый заместитель генерального директора Никулин был в отпуске, а оставшийся «на хозяйстве» Сидоряк был старожилом предприятия, проработав на нем почти тридцать лет. Он прекрасно был осведомлен о планах Кирюхина назначить Смыкалова вместо Руднева и активно противился этому назначению. С Рудневым они работали уже много лет и привыкли друг к другу. А Смыкалова он считал ни на что не годным финансистом, бесхребетным тюфтей, как он называл его за глаза. И теперь, когда назначение Ильи Даниловича откладывалось, Сидоряк с изрядной долей садизма и иронии вызывал его к себе и распекал за финансовый отчет, сделанный по итогам первого полугодия, хотя на самом деле отчет был составлен почти идеально: финансистом Смыкалов действительно был хорошим. Но возражать всесильному заместителю директора не имело смысла. К тому же в коридорах ходили упрямые слухи, что именно Сидоряк заменит Кирюхина на его посту. Борис Захарович был молод, считался либералом, откровенно поддерживал Ельцина и новую российскую власть. Сидоряк был старше Кирюхина более чем на двадцать лет, был старожилом предприятия, никогда не выходил из партии, имел несколько орденов и даже являлся членом бюро районного комитета партии.
Наконец наступило двадцать первое августа. Утром Илья Данилович привычно рано сел в автобус, направлявшийся к станции метро, и выслушал замечания своих соседей по поводу неудавшегося переворота. Затем, в метро, только и говорили, что о трех парнях – защитниках российской власти от заговорщиков, погибших вчера у Белого дома. Правда, сначала говорили о десятках погибших, как всегда сильно преувеличивая, но уже ближе к полудню стало известно, что погибли только трое.
Все знали, что переворот не удался, но некоторая неопределенность все еще сохранялась, так как все ждали известий из Фороса, где находился якобы изолированный Михаил Горбачев. Еще никто не знал, что к нему уже собираются вылетать самолеты и с членами ГКЧП, готовыми каяться перед бывшим лидером страны, и с представителями нового российского руководства, которые летели «освобождать» арестованного президента.
Смыкалов сидел за столом, просматривая бумаги, когда ему позвонили и сообщили, что его вызывает к себе генеральный директор.
– Какой генеральный директор? – встрепенулся Илья Данилович.
– Наш генеральный, – с явным осуждением сказала секретарь. – Я не понимаю вашего вопроса, Смыкалов.
Она перешла сюда вместе с Борисом Кирюхиным из другого предприятия, где он работал заместителем директора. Нонне Альбертовне было около тридцати пяти. Злые языки утверждали, что она слишком близка к своему шефу и часто подсказывает ему некоторые кадровые назначения. Она не была замужем, не имела детей, отличалась очень хорошей фигурой. В молодости Нонна Альбертовна профессионально занималась художественной гимнастикой и даже выигрывала первенство Москвы – до сих пор у нее были удивительно правильная осанка и мягкий шаг. Ее боялись и не любили на предприятии. Но многие полагали, что сразу после увольнения Кирюхина уйдет и она.
– Разве назначили уже нового? – все еще не осознавая, что происходит, уточнил Илья Данилович.
– И он считает вас своим другом… – укоризненно сказала Нонна Альбертовна. – Как вы можете так говорить? Никакого нового генерального директора у нас нет и не может быть. Вас вызывает к себе Борис Захарович.
– Он вернулся? – не поверил услышанному Смыкалов.
– А почему он не должен был вернуться? – уже явно раздражаясь, спросила секретарь. – Он вас вызывает. Вы придете или мне доложить, что вы ждете назначения нового директора?
– Конечно, приду, – встрепенулся Илья Данилович, – здесь просто разное говорили…
Он вдруг услышал гулкую тишину вокруг себя. Все молча смотрели на него, очевидно, уже понимая, с кем именно он разговаривает.
– Он еще и стучит, – негромко сказал кто-то, и все снова заработали.
– Я сейчас приду, – тихо проговорил Смыкалов и положил трубку.
Он посмотрел по сторонам – люди избегали его взгляда. «Кажется, мне действительно лучше отсюда уйти», – мрачно подумал он.
Он быстро поднялся и вышел. В коридоре царило необычное оживление. Все обсуждали последние события в Москве. Смыкалов поднялся на шестой этаж, где находился кабинет генерального директора. Вошел в приемную. Сидевшая там Нонна Альбертовна смерила его недовольным взглядом. У нее было узкое, немного вытянутое лицо, какое бывает обычно у худощавых людей, очки в тонкой оправе, правильные черты лица.
– Пришли наконец, – язвительно сказала она. – Можно только поражаться благородству Бориса Захаровича. Вы готовы были его сразу сдать.