– Привет, Григорий, – сказал он доброжелательно. – К Энн?.. Скоро закончит, но даже не в двадцать, сочувствую.
– А что случилось?
– Поправку к закону принесли, – сообщил он. – Еще в Думе не приняли, но мы должны быть готовы… Работы прибавится. Может, все-таки перейдешь к нам? Или хотя бы на полставки, если не хочешь уходить со старой? Даже волонтером можешь… Ты нам подходишь по всем статьям. Твое досье просто чудо.
Я спросил вяло:
– А что там, почитать бы…
Он ответил бесстрастно:
– Да ничего особенного. Теперь вообще нет особенных.
Я кивнул, соглашаясь, особенное перестало быть особенным. И вообще понятие компромата не существует, пережиток Средневековья. Просто всегда читать про себя интереснее, чем про других, но там наверняка не на одной страничке, а я ненавижу, когда многабукоф, этого реликта со времен финикийцев.
– Я посижу в приемной?
Он улыбнулся:
– Ты же почти свой, хоть пока и без допуска. Можешь подождать в просмотровом зале. Я скажу, чтобы шла прямо на сигнал коммуникатора, как только освободится.
– Спасибо, Андрей Валентинович, – сказал я. – Подожду, Андрей Валентинович.
Он, хотя идет в ногу со временем, терпеть не может, когда обращаются по имени, особенно этим грешат всякие с соплями до пола. Я еще раз подумал, что и на Западе раньше держались в рамках приличий и с быдлом не заигрывали, в те времена если бы кто осмелился назвать Уинстона Черчилля каким-то Винни, получил бы в морду.
В коридоре по обе стороны идут просмотровые, оттуда доносится либо стрельба, либо томные вздохи. Я кое-как отыскал пустую удлиненную комнату, в зале приглушены огни, огромный пустой экран на всю стену, приглашающе мигают огоньки, мол, включи, у нас тут такой запас запрещенных к показу…
Я сел в заднем ряду рядом с дверью. Надеюсь, Энн задержится не слишком, а то сразу заторопится домой, очень деловая и самостоятельная, а я вот хоть тоже весь из себя деловой и куда уж самостоятельнее, но не могу без нее, что-то щемит и ноет…
Работа у нее деликатная, занимается контролем над содержанием фильмов, книг, байм. Вычеркивает сцены насилия, рекомендует больше секса, юмора, здорового смеха. Можно даже возродить старую добрую традицию швыряния тортами, а вот поскальзывание на банановой кожуре убрать, хоть и смешно, однако можно больно удариться, а то и сломать руку, а если человек пожилой – шейку бедра…
Она же распределяет заказы на сцены, которые нужно доснять к старым фильмам взамен убранных. Я как-то смотрел «Рэмбо» в новом варианте, где Сталлоне возвращается из армии, а не с войны, как в старом варианте, его встречают враждебно и отчужденно, слишком мускулистый и сильный, не знает каких-то новых привычек, модных словечек и не одевается стильно, однако он поступает в университет, где сперва ему трудно и вот-вот бросит, но в него влюбляется одна девушка, потом вторая, третья, он находит второе дыхание и успешно сдает сессию, а потом вообще поражает преподавателей тягой к знаниям.
Заканчивается тем, что две девушки, не поделив его, поселяются с ним вместе в одной комнате в общежитии, поставив там широкую трехспальную кровать. Я смотрел придирчиво, но компьютерная графика на такой высоте, что даже помня оригинальный фильм, я не мог найти места переходов от «старого» к «новому».
В других отделах этого Бюро, хотя это давно не Бюро, а огромный комбинат, переписывают учебники истории и вообще все документы, так как недопустимы описания побед одного народа над другим. Это может вызвать нехорошие настроения у молодежи, что особенно чувствительна ко всем проявлениям несправедливости.
Целый этаж занят специалистами, что выискивают в старых книгах, в новых, газетах и сети анекдоты, в которых участвуют чукчи, армяне, американцы, евреи, русские – это может вызвать ощущение неполноценности одних народов и превосходства у других, а такое в демократическом обществе недопустимо.
Более того, замеченные в общественных местах рассказывающими такие анекдоты подвергаются сперва крупным штрафам, затем их понижают в должности и постепенно переводят на самые низшие ступени общества. Если же и там продолжают – тюрьма, исправительные лагеря, а в наиболее тяжелых случаях показано принудительное лечение.
Вышло дополнение или подзаконный акт, скоро вступит в силу, в котором предусмотрено, что такое же наказание вводится и для тех, кто подобные анекдоты рассказывает дома при гостях, если их больше трех человек.
Приоткрылась дверь, заглянул младший консультант Валентин Юдаркин, отыскал меня взглядом.
– Вот вы где, – сказал он таким сладким голосом, что я увидел, как потек под жарким солнцем свежевыкачанный мед. – Здравствуйте!.. Мы уже закончили, Энн сейчас примет душ и спустится.
– Спасибо, – сказал я.
Он мельком взглянул на экран:
– А, кастрированное кино…
Я взглянул с любопытством, неужто оппозиция в самом сердце комитета по цензуре, да быть такого не может, тут же такие проверки…
– Вы против?
Он отмахнулся.
– Сейчас набирает силу мнение, – сказал он с пренебрежением, – что все эти мелкие и частные запреты и переделки старых фильмов ничего не дадут. Дескать, нужно просто запретить историю! Не только преподавание, но изъять все учебники, пособия, даже самые красивые и гуманные фильмы…
– Ого, – сказал я, – да вы ястреб! А почему изъять лучше, чем переделывать?
Он развел руками:
– В каждом фильме и романе какой-то народ, умный и замечательный, гордо и мужественно отстаивает независимость от другого, вероломного и подлого, не так ли?.. Это было нормально в эпоху создания тех книг и фильмов, но сейчас, когда живем бок о бок с тем народом, просто неловко за те произведения. Лучше их спрятать подальше на самую дальнюю полку, а то и вовсе избавиться… Стереть, если в электронном, сжечь – если бумажные или пленочные. Хотя я бы не хотел, мне осталось полгода до пенсии, а переквалифицироваться снова уже сил нет…
Он исчез, я прислушивался к его удаляющимся шагам, мир меняется стремительно, отец прав, многие не успевают, и эскалатор прогресса сносит их вниз, вниз.
Глава 3
Я как-то не так сдвинулся или вскинул руку, чтобы почесать в затылке, экран тут же засветился и, выполняя мою невольную команду, в стремительном темпе раскрылись папки и подпапки с фильмами: готовыми, наполовину сделанными, только лишь поступившие, можно сравнить варианты, добавить, убрать, изменить…
Слева побежали краткие аннотации к фильмам, чересчур чуткая здесь аппаратура, вообще не должна бы откликаться на меня, я же без допуска, или же так пытаются меня привлечь к работе?
Хорошим делом занята Энн, а то уже тошнит от вампиров, нечисти, благородных киллеров и высоконравственных проституток…
Судя по количеству убитых маньяками в детективных романах и фильмах Англии, все население этой страны было истреблено два-три раза. А если подсчитать всех убитых, задушенных, утопленных, отравленных в телесериалах, то каждого жителя убивали раз по десять. Это в американских фильмах почти у каждого героя в автомобильной катастрофе погибла либо жена, либо муж, а уж кто-то из родителей почти обязательно, но англичане предпочитают гибнуть от руки маньяков.
Я не успел выбрать, что посмотреть, как в коридоре спокойно и ровно простучали каблучки. Мое сердце подпрыгнуло ликующе, жизнь вернулась, мир прекрасен…
Я пулей вылетел из зала, заранее улыбаясь во весь рот, счастливый и трепещущий. Она идет ко мне по коридору в своем простом платье от Чаччи, сдержанно элегантная, спокойная, умная, дружелюбная, и сразу же при виде ее в моей груди сладостно и тревожно заныло. Энн не нуждается во мне, вообще не нуждается в ком-либо, у нее любимая работа, свои интересы, ей не нужен даже принц на белом коне, и чего это я, как дурак, расшибаюсь у ее ног без всякой надежды…
На ресничке поблескивает крохотная капля росы, я распахнул объятия, ухватив с жаром, бережно снял губами эту драгоценную жемчужинку.
Она чуть отстранилась в удивлении:
– Ты чего такой… сентиментальный?
– Не знаю, – ответил я, – оно само!
Мягко, но настойчиво она освободилась из моих рук, мы пошли к выходу, я ловил ее запах, едва ощутимый, хотя в моде мощные гормональные, что заводят мужчин в радиусе двух метров.
Ей это не нужно, она вот идет рядом и не ловит взгляды встречных самцов, хотя с ориентацией у нее все в норме, сама целый мир, я видел не раз, как к ней подкатывались всякие красавцы, но их глупые шуточки и пикапные приемчики вызывали у нее лишь снисходительную усмешку.
На улице яркое солнце, тротуары политы холодной водой, и в них отражается темно-синее небо с оранжевыми облаками. Блестят стены домов, блестят проносящиеся по улице автомобили, блестят широкие наклейки на рубашках, у многих эти гибкие экраны даже на брюках, но там новости можно смотреть, разве что забросив ноги на столешницу, а в машине проще перевести взгляд на экран напротив или чуть сбоку.