Палата номер шесть, блин!
— Отрубишь голову — убью, — не удержавшись, предупредил Борис.
Звяк! Дзинь!
Металл ударил по металлу. Лезвие топора отскочило от ошейника. Не попало в зазор. Зато оцарапало кожу на шее.
— У-у-у, мля! — прошипел Борис.
Мало ему дырок дикие понаставили, что ли?!
— Извини, — буркнула Наташка. — Промазала.
Со второго раза получилось. Топор ударил точно по зазору. Чернявая неловко шарахнула пару раз длинной заточкой по обуху, вгоняя его еще глубже. Потом попыталась расшатать стык.
Силенок не хватило… Одна рука — не две.
Борису пришлось помогать. Изловчившись, он тоже перехватил топорище вбитого в ошейник колуна и…
— Раз, два, три! Давим! — рывком надавил на себя.
По шее словно провели стекловатой. Широкий гладиаторский ошейник чуть сдвинулся.
— Да-а-авим! — прорычал сквозь стиснутые зубы Борис, не отпуская топорища.
Наташка усердно пыхтела над ухом. И замок наконец поддался. Ошейник раскрылся. Упал с шеи. Стукнулся о пластик. Сразу стало легче.
Обломки высокотехнологичной колизейской колодки полетели в воду. Фу-х, как все же хорошо дышится без этой дряни! Борис с наслаждением повертел шеей. Болит, зараза, но до чего же приятно! Человеком себя чувствуешь. Свободным человеком. Дикари-людоеды гады, конечно, изрядные, однако за топорик спасибо им огромадное. Инструмент пришелся весьма кстати.
Мысли вновь вернулись к парочке, выловившей гроб-контейнер. Борис скользнул взглядом по двум трупам.
— Как думаешь, Наташ, кто такие?
— Каннибалы. — Наташка пожала простреленным плечом.
Поморщилась от боли.
— Людоеды, — добавила она, словно Борис мог не понять, о чем идет речь. — Трупожоры.
— Ну, это-то мне уже ясно. А вот откуда они здесь взялись? Из какого клана приперлись? И что делают так близко к Ставродару?
— Ты у меня спрашиваешь?
— Ну… У тебя все-таки больше опыта дикой жизни.
— Больше. — Она вздохнула. Задумалась ненадолго. — Это могут быть изгои и одиночки, отшельники и отщепенцы без кланов.
— Среди диких есть и такие? — удивился Борис.
Раньше он считал, что дикари вне кланов не выживают. Хотя… Хотя что он мог знать об их жизни раньше? Видимо, настало время узнавать побольше.
— Всякие бывают, — негромко отозвалась Наташка. — И всякое бывает. Одних изгоняют из кланов, другие уходят сами, третьи остаются без клана после хэдхантерских рейдов. Не все и не всегда находят себе новый клан. Не все и не всегда ищут его. Иногда люди пытаются выжить сами. Как могут. А когда человек борется за выживание, в ход идут все средства.
— И человек опускается до каннибализма? — Опускается, поднимается — какая разница? — Наташка раздраженно мотнула головой. — Не нам с тобой об этом судить.
Борис нахмурился:
— Что-то я не догоняю. Ты их оправдываешь, что ли?
Она покачала головой.
— Я просто объясняю, как обстоят дела в том мире, о котором ты имеешь очень смутное представление. Тебе придется привыкать к этому миру, пятнистый. Более того, тебе придется в нем жить.
В голосе чернявой слышались тоска и злость. Мирок этот явно был не очень уютным.
— Я не пятнистый, — хмуро заметил Борис. — Давно уже не пятнистый — пора бы тебе это усвоить. Не нужно больше попрекать меня хэдхантерским прошлым, ладно?
Она отвернулась. Он вздохнул.
— Значит, людоеды — отбросы и остатки разных кланов, — вернулся Борис к теме разговора.
— Не всегда, — послышался ответ. — Иногда особо бедствующие кланы тоже практикуют людоедство. Но такие быстро исчезают.
— Почему?
— Если они не попадают в тресовозки, то истребляют себя сами. В условиях постоянного дефицита пищи и отсутствия табу на каннибализм члены людоедских групп или нарываются на грубость со стороны других более сильных кланов, или начинают охоту друг за другом. В этом случае пищевая цепочка замыкается в кольцо. Кольцо становится петлей. Петля затягивается. Самоедство сейчас — прямой путь к вымиранию клана. Но голод не тетка.
— Да уж, это точно… — Борис досадливо крякнул.
Упоминание о голоде было весьма неуместным: желудок отозвался долгим урчанием и тупой ноющей болью. Эх, пожрать бы чего-нибудь!
Сколько времени они уже не ели? Долго. Очень долго…
А истощенному организму нужно восстанавливаться. Без еды организму никак нельзя. Особенно в таких вот экстремальных условиях. Слабость снова давала о себе знать. Странно, как им вообще удалось справиться с двумя дикарями.
Борис поднялся. Медленно, с трудом. А раньше бы вскочил на раз-два.
— Куда собрался? — без особого интереса спросила Наташка.
— Пойду осмотрюсь. Может, найду что-нибудь пожевать.
Она скептически усмехнулась:
— Валяй. Только хэдам на глаза не попадись.
Борис поднялся по берегу. Каннибалы не случайно прятались именно здесь. Овражистые, побитые ручьями берега поросли густой зеленью. Вдоль речного русла протянулась узкая рощица с молодым подлеском. Тоже, в общем-то, неплохое укрытие. Правда, ничего съедобного там не произрастало.
Сразу за деревьями до самого горизонта раскинулось открытое пространство. Открытое — значит, опасное. И это были не хуторские поля, сады или огороды, на которых можно хоть чем-то набить брюхо. За рощей лежала холмистая степь, поросшая полынью и ковылем. По степи вилась старая грунтовка. Впрочем, не очень старая: судя по всему, дорогой все же пользовались. Но куда она ведет? И как долго придется по ней идти, чтобы хоть куда-то попасть? Увы, для сколь-либо длительного перехода у них сейчас все равно нет сил.
Обратно Борис вернулся в расстроенных чувствах.
— Ну и?.. — спросила Наташка.
— Ничего, — хмуро ответил Борис. — Вода есть, а вот еда…
Он вздохнул. Даже лягушек здесь не слышно.
— Хоть землю жри! — Борис тряхнул головой. Большим специалистом по выживанию в дикой природе он не был. А вот Наташка…
Борис покосился на девушку. Чернявая провела с дикими немало времени и должна же была хоть чему-то у них научиться?
— Понятно… — безнадежно протянула она.
М-да, судя по ее тону, науку выживания Наташка тоже освоила не так чтобы очень.
— Там есть дорога, — вновь заговорил Борис. — Наверное, ведет к какому-нибудь хутору. Только идти придется по открытому пространству.
— И далеко мы с тобой, конечно, не уковыляем.
— Но если все-таки доберемся до хутора… — начал он и не закончил.
— Если доберемся? — фыркнула Наташка. — До хутора? До хэдовской тресовозки — вот куда мы доберемся, если высунемся из «зеленки».
Борис нахмурился.
— Ну и что ты предлагаешь? Сидеть здесь и подыхать от голода?
— Сидеть — да. Подыхать — нет. — Она повернулась к нему. Их взгляды встретились. — Зачем подыхать, если пища перед нами.
— Что? — не понял Борис. — Какая пища?
Чернявая кивнула на трупы.
— Наташа. — Борис ошалело уставился на нее. — Ты это всерьез?
— Они, — еще один кивок на мертвецов, — ели людей и тем выживали. Теперь наша очередь.
— Постой-постой! — Борис поморщился от неожиданной и неприятной догадки. — Ты уже пробовала… Ты ела ЭТО?
Она неопределенно мотнула головой.
Вообще-то такой ответ можно было истолковать двояко. Вероятно, что школу выживания в диких землях Наташка все-таки прошла.
Еще с минуту они молчали.
— Ну так что? — снова заговорила Наташка. Голос ее был тихим и слабым. — Будем подыхать или будем жить?
«Ну так что? — отозвалось в голове Бориса. — Подыхать? Жить?»
Жить-то оно, конечно, лучше, чем подыхать. Но дичать настолько?!
Борис покосился на трупы.
Нет, пока он на такое не готов.
— У нас нет огня! — Борис выдвинул последний неоспоримый, с его точки зрения, аргумент.
— И хорошо, что нет, — почти без заминки ответила девушка. — Если бы был огонь, нас бы выдал дым.
Однако! Чернявая готова жрать сырую человечину? Как мало, оказывается, он знает еще о своей спутнице.
Борис смотрел на нее долго и пристально. Наташка глаз не отвела. В ее взгляде читалась жажда жизни. Жизни любой ценой. А может быть, только такие и выживают в диких землях? Потом Борис уловил в ее взгляде что-то похожее на сочувствие.
— В первый раз всегда трудно.
Интересно, что бы это значило? Что будет еще и второй раз. И — третий. И…
Борис почувствовал, как его начинает тошнить.
— Ты знаешь по себе? — спросил он.
— Что?
— Как трудно в первый раз.
Теперь она все-таки отвела глаза.
— Так говорят.
— Да? — недоверчиво хмыкнул Борис. — А что еще говорят?
— Когда станешь есть, просто не думай о том, что это человек.
Легко сказать. Он скривился.
— Спасибо за совет, конечно… З-з-заботливая ты моя.