Теперь пуговицы спереди на лифе до предела натянулись, ее довольно пышная грудь сплющилась, сделалась почти плоской, хотя в прошлом году Тьюди вшила широкие вставки в боковые швы жакета. Юбка была вся штопаная-перештопаная и дюйма на три короче, чем дозволялось приличиями, выставляя напоказ ее поношенные черные сапоги. Правда, нельзя сказать, чтобы мысль о приличиях приходила Джесси в голову, когда она задирала ноги, скрещивая их в лодыжках и опираясь ими на перила, опоясывающие галерею, открывая взору множество белых нижних юбок и простые белые чулки.
– Это еще что такое? Ну-ка живо опусти ноги вниз и сядь как леди! – возмутилась шокированная Тьюди. Она тоже сидела в одном из кресел-качалок, расставленных в ряд на широком крыльце, погрузив свои шишковатые черные руки в миску с бобами, которые лущила для ужина. Джесси испустила раздраженный вздох, но послушалась, опустив ноги с громким стуком на пол. Довольно заворчав, Тьюди вновь обратила все свое внимание на бобы.
Рядом с крыльцом пересмешник с рубиновой шейкой перепархивал с цветка на цветок розоватой мимозы, от обилия которой большая хлопковая плантация и получила свое название. Характерные звуки, издаваемые крошечной птичкой, и яркое оперение привлекли взгляд Джесси. Наблюдая за пересмешником, она с наслаждением откусывала от вишневой тарталетки, которую стащила у Роуз, поварихи, проходя через комнаты дома, чтобы продержаться до ленча.
С дороги, которая огибала дом, послышались перестук колес и цоканье копыт, и вскоре в поле зрения показалась двуколка. Ее появление отвлекло Джесси, и она стала с интересом наблюдать за ее приближением. Увидев, что двуколка сворачивает на длинную подъездную аллею, ведущую к дому, вместо того чтобы продолжить путь в сторону реки, она нахмурилась. Это мог быть только кто-то из соседей, видеть которых она не имела особого желания, возможно, потому, что все они ее не одобряли и даже не скрывали этого. «Этот сумасбродный ребенок Линдси» – так называли ее жены плантаторов. Их утонченные дочки презрительно задирали перед ней свои носы, а их благородные сыночки, кажется, вообще не замечали ее существования. И такое положение вещей, как постоянно уверяла себя Джесси, ее вполне устраивало.
Затем, с еще меньшим энтузиазмом, чем она ждала бы прибытия одного из соседей, Джесси узнала маленькую и изящную, изысканно одетую женщину, сидящую рядом с возницей, – свою мачеху Селию. Ее глаза переместились на черноволосого возницу, где и задержались, сузившись. Его она совсем не знала, а в обществе, где каждый знает всех соседей, от богатейших плантаторов до самых бедных фермеров, это было причиной для удивления.
– Кто это? – Тьюди тоже подняла глаза, в то время как экипаж приближался к ним по обсаженной дубами подъездной аллее. Ее руки, занятые бобами, ни на секунду не останавливались, но в широко открытых глазах появилось любопытство, когда они задержались на незнакомце.
– Не знаю, – ответила Джесси, что ничуть не расходилось с истиной. Она избегала местных увеселительных сборищ так же усердно, как сторонилась змеиного гнезда, поэтому вполне возможно, что у кого-то был гость, с которым она не встречалась. Но было совершенно ясно, что мужчина не был незнакомцем для Селии. Селия сидела слишком близко к нему, так близко, что их тела соприкасались. Она не сидела бы так с каким-нибудь только что встреченным кавалером. Кроме того, Селия улыбалась и щебетала, открыто заигрывая, и каждые пару минут ее ладонь поглаживала рукав незнакомца или легонько похлопывала по руке. Такое поведение было фривольным. То, что Джесси знала о своей мачехе, вызвало у нее подозрение, что это ее новый любовник.
Она уже несколько недель знала, что у Селии появился новый мужчина.