Про сеть КГБ было уже сказано, но была еще одна сеть. Она вообще то была и до этого, просто про нее мало кто знал, и ее не воспринимали всерьез — а зря. После разгрома КГБ в Москве, передаче КГБ в вотчину Алиева — генеральный секретарь ЦК КПСС в противовес начал усиленно поднимать МВД — и внутренние войска как возможную опору его власти. На должность первого заместителя министра внутренних дел был назначен амбициозный и решительный генерал Гуров. Мало кто обратил внимание на то, что в структуре МВД появилось «управление международного сотрудничества», возглавил которое генерал-майор милиции Грибоедов. Из бывших высокопоставленных оперов, отстранен Андроповым, брошен в тюрьму, отсидел четыре года, злой. В его задачу — входила координация усилий по борьбе с преступностью между милициями социалистических стран — это официально. А неофициально — ему поставили в задачу создавать агентурный аппарат за границей и обкатывать личный состав в работе за рубежом. В том числе — в Афганистане. И не только. И подумайте, кто лучше справится с агентурной работой и вербовкой за границей — волк угрозыска с пятнадцатилетним стажем или «сынок», окончивший Высшую школу КГБ и направленный в капстрану на теплое место в посольстве?
До этого — была малоизвестная группа Кобальт. Ее численность — никогда не превышала шестисот человек. Но это были опытнейшие оперативники, направленные в Афганистан с целью помочь Царандою наладить работу, прежде всего — агентурную. А так — у МВД в Афганистане, равно как и в других социалистических странах были отличные агентурные позиции — лучше, чем даже у КГБ. Откуда? А как думаете, где те же афганские царандоевцы и ХАДовцы учились? В Советском союзе, где им еще учиться, в школах милиции. А завербованный сотрудник спецслужб страны пребывания — это тебе не завербованный чиновник, у него и информации побольше и оперативных возможностей. Курировал это направление первый заместитель министра внутренних дел Папутин — и может быть, не просто так он совершил суицид двадцать восьмого декабря семьдесят девятого года сразу после того, как вернулся из Кабула…
Сейчас…
Бывший замнач по розыску одного из райотделов Москвы Петр Петрович Дементьев — тридцать шесть лет, специальное звание майор милиции, в Афганистан отправили искупать вину после того как попался на укрытии преступлений от регистрации[3] — неспешно шел по одному из кандагарских базаров, на вид прицениваясь к зелени. Средний рост и типично афганская одежда отлично маскировали его в толпе, кожа давно обветрилась, рыжая борода выдавала в нем пришельца с севера — в самом Кандагаре рыжих почти не было. Он носил дешевые противосолнечные очки, как и многие здесь, в штанах в одном из карманов лежал взведенный ПМ с патроном в патроннике и снятым предохранителем, в другом — граната РГД-5 — но сейчас нужды не было ни в том ни в другом. Его страховал Тимофеев — а он страховал Тимофеева, каждый из них продвигался друг другу навстречу, кружа по базару как волк, перед тем как залечь на лежку и подмечал малейшие признаки неладного. Тимофеев, его напарник — был из идейных — не залетал, комсомолец, отслужил в армии в Афганистане, потом пошел в милицию, вызвался ехать в Афганистан. Оперативного опыта у него почти не было и его шокировал цинично — настороженный взгляд на мир майора — про таких говорили: пионерские костры в ж… не отгорели. Но он знал пушту и чуть хуже дари — в объеме, позволяющем общаться на бытовые темы, и имел лучшую физическую подготовку. Таким образом, напарничество было взаимовыгодным и каждый — набирался опыта своего напарника. Тот же Дементьев — сначала от Афганистана был в глубоком шоке, хотел рапорт писать — а сейчас ничего, втянулся…
Сейчас бывший младший лейтенант ВДВ Тимофеев — ему сложнее замаскироваться, здоровяк, покатые плечи, афганскую безрукавку ему пришлось шить по заказу — пробирался через толпу навстречу. На мгновение задел, толкнул рыжебородого, одетого как мелкий купец — значит, все нормально. Если бы просто прошел мимо — надо уходить…
Усиленный мощными динамиками на минарете мечети Ахунд азан, призыв к молитве поплыл в горячем воздухе — и майор решился. Он всегда старался проводить встречи с агентурой или прочие опасные мероприятия во время намазов. Риска намного меньше — а намазы пять раз в день, если подгадать…
Он ускорил шаг.
Лавка. Сидящий бачонок — внук Эмануллы, таджика по национальности. Торговца завербованного милицией и дающего отличную информацию.
Последняя проверка. Он чуть споткнулся, бросил мельком взгляд назад — ничего… Можно.
— Салам алейкум, маленький бача…
— Салам алейкум, эфенди… — отозвался бачонок — дедушка пьет чай.
Эманулла имел все основания опасаться за свою жизнь — таджик в городе, из которого пуштуны постепенно выживали представителей всех других национальностей, наплевав на заповеди пролетарского интернационализма. За советский паспорт для детей — Эманулла был готов на все.
— Проводи меня к нему…
Когда воротина двери скрыла их от улицы — добрый шурави сунул мальцу небольшую шоколадку, чуть подтаявшую от жары. Для маленького афганца это было невиданное лакомство.
— Рахмат, шурави-эфенди…
Эманулла тоже не молился. Сын и внук басмачей, выбитых в Афганистан, он был уже стар, чтобы менять свои привычки и пытаться показать себя тем, кем он не являлся. Знал, что даже если он будет каждый день вставать на намаз не пять — а пятьдесят пять раз — грехов уже не замолить. Поэтому — когда все возносили хвалу Аллаху — он сидел и пил чай, понимая что в это время торговли не будет…
Дементьев неуклюже расположился на потертом, истоптанном и оттого по местным меркам более ценном чем новый ковре. Расположился внешне неуклюже — но так его научили садиться понимающие люди, чтобы в случае чего быстро вскочить. Оправил полы своей безрукавки — внешне небрежно, но на деле — чтобы не мешала быстро выхватить оружие. Эманулла, которого звали так же, как одного из давних правителей Афганистана, друга Ленина — заметил, но ничего не сказал…
Бачонок принес чай. Янтарный, терпкий, настоящий. В СССР такого не было — видимо, заваривать не умели.
— Ибрагим привез товар… — негромко и словно бы ни к кому не обращаясь сказал Эманулла — так много, что не хватило одного осла, чтобы его перевезти.
— И Монадбой тоже… — промельком заметил Дементьев, прихлебывая чай — и вдвое больше его. Или втрое?
Старик тяжело посмотрел на шурави
— Мне жаль тебя… — наконец, сказал он
— Почему же?
— Потому что ты — бинанга.[4] Человек без рода. Без племени. Ты живешь так и считаешь это нормальным…
Дементьев пожал плечами
— Пролетарский интернационализм, однако.
— Мне жаль всех вас. Вы хотите быть друзьями всем — но получается, что у вас нет друзей. Вам не нужно врагов. Мой дед говорил про красных шурави — когда у них есть враг, они дерутся с ним как дьяволы. Когда у них нет врага — они дерутся как дьяволы сами с собой. Вы несчастные люди, рафик Петр. Когда вам плохо — никто не подставит вам плечо.
Таким образом — иносказательно, как на Востоке Дементьев дал понять, что недоволен тем, что старик дает информацию сугубо избирательно, сдавая своих врагов и ничего не говоря про своих соплеменников. Старик ответил, что про соплеменников говорить ничего не будет.
Майор хотел было возразить — но вспомнил, что на него в инспекцию по личному составу стуканул его зам, который хотел отличиться и получить повышение по службе. И наверняка — на его зама — придет время, и тоже стуканут…
Как все мерзко-то… Мерзко…
— Рахмат, эфенди. Еще что-то?
— Да. К Вахиду пришли четверо. Одеты как шурави, говорят как шурави — но пришли оттуда. Понял?
Майор въехал мгновенно
— Да. Только четверо?
— Да, четверо.
— Приметы?
— Особых нет. Одеты как нафары.[5] Один — как тот молодой нафар, который недавно отирался у лавки. Широкий. Ты его знаешь?
Майору стало стыдно.
— Знаю.
— Передай ему, чтобы заходил выпить чаю.
— Обязательно передам, Эманулло-эфенди.
Майор встал — и из рукава на ковер, когда он вставал — выпала узенькая, плотно свергнутая трубочка афганей…
Тимофеев сидел за рулем их оперативной машины — старенького такси. Увлеченно спорил о чем-то с рикшей — пуштуном…