Стрелец слева, перехватив бердыш за низ ратовища, не просто повернулся, он еще и оружие разогнал в стремительном замахе. Попавшийся ему под клинок разбойник попытался закрыться древком, но столь сильного удара не выдержал, руки слегка согнулись, и лезвие достало до плеча, впившись в тело почти на ладонь. Карасик поймал пику ближнего поляка на щит, клинок сабли скользнул вдоль древка – и отсек врагу кисть руки. Щербе повезло: на него никто не кинулся. Однако разбойники набегали – отбиваясь, русские воины волей-неволей сдерживали шаг.
– Пятимся, пятимся! – закричал воевода. – Шире расходитесь, чтобы не обошли.
Узкая дорога, слева река, справа лес. Если повезет…
– Сдохни, москаль! – Босолицый лях в грязной, закопченной одежде с разбега ударил боярина копьем в грудь, но Котошикин, повернувшись и чуть отклонившись назад, пропустил наконечник по нагрудным пластинам юшмана, вдобавок еще, перехватив древко, дернул его к себе – и разбойник сам напоролся горлом на его клинок. Второй оказался шустрее, при взмахе сабли наклонился. Голову спас, но по пальцам лезвием схлопотал и завыл, кружась и забыв о сече. И мешая своим – так что добивать его воевода не стал, еще раз крикнув:
– Пятимся! Пятимся, други!
– О, господи! – Левый стрелец пропустил укол в ногу, упал на колено, и ему в бок впились сразу три копья. Белоснежная рубаха мгновенно стала красной и влажной, несчастный обмяк. Щерба же не мог даже сквитаться – до убийц ему было не достать.
– А-а, проклятье! – Карасик, оступившись, кувыркнулся через спину вниз к воде. Двое поляков мигом метнулись следом, но их пики вонзились в щит, которым успел укрыться холоп. Блеснуло понизу лезвие, подрубая щиколотки – и шельмец, подпрыгнув, прямо по воде со всех ног дал драпака к крепости, высоко вздымая брызги.
– Хоть кто-то ушел… – быстро отступая, пробормотал боярин. На него напирали сразу пятеро ляхов. Щерба насилу успевал отбивать стремительные уколы то вверх, то в сторону. Отвечать смысла не имело. Сабелькой до копейщика, увы, не достать. А извернуться, обойти, поднырнуть места уже не осталось.
Вскрикнул еще один заколотый стрелец. Русских на дороге осталось двое. И живы они были только потому, что разбойники, ощутив себя в безопасности, уже не сражались, а забавлялись, жаля быстрыми уколами, болезненными, но несмертельными.
– Вот и прославился… – пробормотал стрелец и всхлипнул. – Боярин, нас убьют, да? Убьют?
Рубаха и шаровары его были в крови. Паренек, похоже, в душе уже сдался, не отбиваясь, а только прикрывая бердышом грудь и лишь болезненно охая при каждом новом уколе.
– Никак ты, Тимоха? – узнал молодца воевода. – Что поделать, судьба. Придется умереть. Для того люди ратные и рождаются, чтобы живот свой за землю русскую отдавать. Пора и нам…
Боярин Щерба Котошикин опустил бесполезную уже саблю, снял с головы шелом и перекрестился:
– Прими, Господи, душу грешного раба твоего…
Грохнул выстрел. Чугунное ядро, сладострастно чавкнув, прошило тела столпившихся перед ним разбойников. В стороны брызнули кровь и мясо. Кто-то закричал, кто-то шарахнулся, кто-то молча повалился. Воевода, левой рукой сграбастав Тимоху за ворот, рванул его на себя, уволакивая в сторону монастыря, правой рубанул выжившего зачем-то поляка, сжимающего в руках обломок копья, еще одного ткнул кончиком сабли, упал, увлекая за собой парня.
Тут же часто загрохотали выстрелы, легко находя себе добычу в плотной толпе разбойников. Ляхи шарахнулись по сторонам в поисках убежища – но кто-то из них мстительно ткнул копьем в чудом спасшихся защитников обители. Тимофею повезло, боярину Щербе нет – острие, порвав кольца юшмана, прошло между пластинами и вонзилось куда-то в край живота. Вонзилось почти небольно – издевательские мелкие уколы были куда неприятнее. Или, может, он уже привык?
Пушка монастыря грохнула еще раз. Боярин Щерба закрыл глаза и пробормотал:
– Да благословит тебя Господь, отец Даниил. Век за тебя молиться буду.
– То не Даниил, боярин, то я, – прошептал в ответ Карасик. – Сейчас я тебя вытащу. Тут уж совсем чуток осталось. Быстро дотяну.
– Шлем не забудь, отцовский, – ответил ему воевода, роняя голову на песок… и с огромным облегчением проснулся.
Немного полежал в постели, приходя в себя, потом откинул край одеяла, посмотрел на свой бок. Живот с правой стороны, чуть выше бедра, сильно покраснел, намекая на возможность кровоподтека. Однако раны, разумеется, не было.
– Спасибо, на этот раз хотя бы не убили…
Евгений Леонтьев потер виски, поднялся, отправился в душ, под горячие упругие струи, быстро приводящие его в себя.
Подобный яркий сон был у него не первым. Причем он каждый раз был боярином Щербой – поначалу отроком, потом новиком, сотником. Теперь, вот, воеводой стал. Правда, над гарнизоном всего в десять человек. Но все равно – воевода в крепости. Холоп, однако, ото сна ко сну взрослел заметно. Прямо как в жизни. Прошлый раз возле Нарвы шведов били – ему лет двадцать было. А сейчас, почитай, сороковник, не менее.
Смущало только то, что сражались они возле Важского монастыря. Того самого, что раз за разом всплывал в его попытках найти древнюю школу. Между тем находился этот монастырь у черта на рогах, триста верст за Вологдой, на одном из притоков Северной Двины. Откуда там могли взяться польские разбойники?! Нет, понятно, что во сне может случиться все что угодно… Однако же раньше видения были куда правдоподобнее. Он им почти верил.
– Северная Двина… Поляки… – выбравшись из душа, отерся полотенцем Евгений. – Бред или не бред?
Вернувшись в комнату, он выдернул провод динамиков из системного блока, чтобы радостный клич проснувшегося компьютера не разбудил в соседней комнате мать, нажал кнопку выключателя, отправился на кухню, заправил кофеварку, запустил. Пока аппарат бухтел, разогревая воду, вошел на форум исторического сайта, открыл свою ветку и спросил:
«Кто-нибудь знает, поляки на Северной Двине с нашими когда-нибудь воевали?»
Быстрого ответа он не ждал: семь утра все-таки. Однако, принеся к компу чашку горячего кофе, Евгений с удивлением обнаружил, что Староверу тоже не спится. Под заданным вопросом уже подсвечивался красной галочкой ответ:
«Парень, тебя чего, в Гугле забанили? В тысяча шестьсот тринадцатом году, в Смутное время, поляки приперлись грабить Важскую землю. Через год были биты холмогорским воеводой и частью удрали, а частью осели на земле крестьянами. Наверное, у них случился острый приступ совести. Вместо того чтобы ломать и жрать – захотели строить и выращивать. А может, местным воздухом отравились? Чай, Двина – это вам не Польша зачуханная. Раз увидев, уезжать уже не захочешь».
– Опять Вага! – удивился Леонтьев, отхлебнул ароматного зелья и настучал ответ:
«Откуда они там взялись, в такой глуши?»
«Парень, у тебя проблемы с восприятием информации? – почти сразу отозвался Старовер. – СМУТНОЕ ВРЕМЯ!!! Поляки много где в те годы пошлялись, пока пинка не схлопотали. И в Поволжье отметились, и на Двине, и на Украине, и на Онеге».
Женя задумчиво почесал в затылке, пробежался пальцами по клавишам:
«А Важский монастырь они захватили или нет?»
В этот раз Старовер не отвечал довольно долго. Сообщение от него возникло лишь в половине восьмого:
«Нет никакой информации. В тамошних источниках указано только, что семь тысяч поляков засели возле Ваги, иногда делая набеги на другие окрестные места. Про монастырь отдельно не пишется ничего. Может, тогда его просто еще не существовало?»
«Он там с середины пятнадцатого века стоит!» – уж что-что, а дату основания таинственной обители Женя Леонтьев помнил назубок.
«Тогда странно…» – удивился Старовер.
«А не связан ли интерес уважаемого Ревизора к монастырю с небезызвестным полотенцем, которым он интересовался ранее?» – внезапно вклинился в их беседу Техник.
«Почему ты так решил, мужик?» – моментально откликнулся Старовер.
«Поляки пришли воевать, а вместо этого стали вдруг нормальными людьми и осели на землю. Нигде в других местах приличного поведения за ними как-то не замечалось. Если предположить, что они попали под воздействие священной реликвии, это объяснимо. Иначе подобное поведение покажется странным. Или у вас имеются другие предположения?»
«Ха-ха-ха! Авиатехник и материалист верует в колдовское влияние убруса на людей! – тут же отреагировал Старовер. – Дайте адрес вашего парткома, я сегодня же напишу донос!»
«Я технарь, а не язычник. Меня интересуют только факты. Если признаки воздействия существуют, то они есть. Если нет, значит, нет. И мне плевать, если факты противоречат вашим верованиям. Хоть христианским, хоть марксистским».
«А они есть?»
«Кто?»
«Факты!»
«Так за фактами не ко мне. Это ваш юный друг насчет Важского монастыря беспокоится».
«Наш юный друг, похоже, уже давно забыл и про нас, и про убрус, и про всех монахов, вместе взятых. Так что факты вам придется выпытывать у кого-нибудь другого».