- Продолжайте, - проговорил он, - если, конечно, вам есть что сказать.
- Мне есть что сказать, - резко бросила девушка, развернувшись всем телом в сторону президиума. - Я вот что хочу сказать: с первого дня нам твердят о перестройке. Но это только слова. Пустые слова. И в "Слове" тоже одни слова. Но мы все видим, что у нас нет никакой перестройки! Филфак это застойное болото! Вот что я хотела сказать...
Закончив, девушка выскочила из-за трибуны, словно боялась, что за ней погонятся, и стала пробираться на свое место через всю аудиторию. Видимо, запамятовав от волнения, что путь на трибуну лежал у нее через коридор.
Впрочем, девушка не прогадала. Несколько рук протянулось ей навстречу, и на все она ответила пожатием. Видимо, у нее были единомышленники... В "десятке" поднялся шум, который, впрочем, никак не относился к возмутительнице спокойствия. Все шумели, потому что надоело битый час сидеть без движения и требовалась небольшая разрядка.
Девушка вернулась на свое место, сияя от радости. И снова ей пришлось пожимать протянутые руки.
Она пожимала руки и улыбалась. Наверное, чувствовала себя триумфатором, с победой вернувшимся в Рим.
А с "камчатки" неслось:
- Молодец, Наташка!
- Правильно сказала!
- Держись, мы с тобой!
Я придвинулся поближе к триумфаторше Наташе и язвительно сказал:
- За тобой прилетит черный воронок...
- В смысле? - вскинула она красивые брови и устремила на меня взор голубых, как южное море, глаз. Красивая девушка, однако. Глаз, что ли, на нее положить?
- О, святая простота! Думаешь, такие выступления здесь прощают?
- А что мне будет? - в морских глазах Наташи я заметил испуг.
- Расстреляют как врага народа. А потом лет через пятьдесят реабилитируют.
Посмертно...
Девушка промолчала, и я не понял, как она отреагировала на мою подколку.
- Товарищи студенты! - поднял руку ВЯК, успокаивая шумевший зал. Внимание! То, что вы сейчас слышали, есть самая настоящая демагогия! последнее слово Кузькин произнес по слогам, отбивая ребром ладони по столу. - И я думаю, не стоит всерьез рассматривать подобные заявления, которые - я в этом уверен - как следует не обдуманы. Ибо как может судить об университете человек, проучившийся здесь без году неделю? В данном выступлении я вижу только одно: желание приобрести дешевый политический авторитет. С чем я, секретарь партбюро, никак не могу согласиться!
- Она правильно говорила! - прозвенел фальцет за моей спиной. Я обернулся.
Поверх стола примостился высокий худощавый парень с безобразной щетиной.
Точь-в-точь уголовник из детективных фильмов.
- Она права, и все об этом знают. Только все молчат...
- Я знаю только одно, проговорил Кузькин, - что на факультете отвратительное положение с успеваемостью. Студенты разболтаны донельзя.
Почти половина студентов сдала прошлую сессию на "удовлетворительно". А в ректорате с нас снимают стружку: "Почему на филологическом факультете такое положение с успеваемостью? Кого вы готовите? Ваших выпускников нигде не хотят брать на работу!" Вот что мы вынуждены слушать по вине студентов.
И это горькая правда. Мы выпускаем отвратительных специалистов.
Антиспециалистов. Некомпетентных молодых людей и девушек.
- А вы не подменяйте понятий, - не сдавался первокурсник с внешностью уголовника. - Мы вам говорим, что на факультете царит застой. Болото. Идет холодная война между кафедрами, от которой страдают студенты, которым нет дела до ваших распрей.
- Молодой человек! - раздраженно проговорил Кузькин. - Вы зачем поступали в университет? Учиться или заниматься разлагающей демагогией?
- Конечно, учиться, - спокойно, но твердо ответил первокурсник. - Но для того, чтобы нормально учиться, нужны соответствующие условия. А их здесь нет.
- Молодой человек! - повысил голос Кузькин. - Кстати, как ваше имя?
- Юрий Домбровский. Одиннадцатая группа.
Кузькин криво улыбнулся. Зал по-шмелиному загудел.
- Это не вы случайно написали "Факультет ненужных вещей"? - с издевкой поинтересовалась какая-то девушка с пятого курса, сидевшая впереди меня.
Ее лицо было покрыто прыщами, что делало девушку похожей на отвратительную жабу.
- На провокационные вопросы не отвечаю, - с достоинством парировал Домбровский, чем вызвал у сидевших рядом бурный смех.
Сидевшие ближе к президиуму не слышали этого короткого диалога и потому не поняли причину смеха. Кузькин грозно нахмурился и постучал карандашом по графину, требуя тишины.
- Так вот, Юра, - сказал он. - Вы на факультете без году неделя, совсем ничего не знаете, а уже пытаетесь насадить свои порядки.
- Я ничего не хочу насаждать, - спокойно, однако с достоинством ответил Юрий. - Я хочу лишь обратить внимание на некий устоявшийся порядок вещей, при котором студенты лишены элементарных человеческих прав, не говоря уже о том, что преподаватели относятся к студентам как к людям второго сорта.
Первокурсники на "камчатке" ободряюще загудели.
- Молодец, Юрка! - крикнула девушка с вызывающе разукрашенным лицом, которую для себя я уже окрестил Куртизанкой.
- Жми, не бойся, мы с тобой! - хрипло прокричал парень, у которого было лицо начинающего алкоголика.
- Мы тебя поддержим! Не бойся! Давай! - неслось отовсюду.
Кузькин, который, видимо, понял, что ситуация грозит вырваться из-под его контроля, медленно поднялся из-за стола. И, опустив тяжелый, прибивающий к земле взгляд, произнес, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и миролюбиво:
- Если, Юрий, вы хотите сказать что-либо по существу, то попрошу вас подняться сюда. Пусть все вас видят...
- А ему и там неплохо! - крикнул кто-то.
- Вот именно, что неплохо, - раздался другой голос. На этот раз женский. - Все они смелые, когда сидят на "камчатке"...
- А я вообще не понимаю, о чем можно говорить, - возмущенно проговорила, обращаясь ко мне, старшекурсница, похожая на жабу. По-моему, этому Домбровскому вообще не стоит давать слово.
- По-моему, тоже, - согласился я.
Да, если говорить честно, мне с самого начала не понравился этот самоуверенный первокурсник. Молодой он еще, зеленый, и не может знать того, что уже известно любому второкурснику. В первую очередь, не стоит быть таким самонадеянным. Ведь, по сути дела, первокурсник пока еще не был студентом. Это должна была выяснить первая - зимняя - сессия. Если ты успешно выдержал бесчисленные зачеты и экзамены - то ты автоматически "посвящаешься" в студенты. Если не повезло и ты сошел с дистанции, то есть, говоря простым языком, завалил сессию, значит, не судьба тебе стать студентом. А успех или неуспех на сессии зависит от слишком большого числа факторов, о наличии которых зеленый первокурсник еще не подозревает.
Поэтому любому новичку самое лучшее - это до поры до времени затаиться и не высовываться. Не дразнить зверей в лице администрации факультета. А этот парень с чрезвычайно громкой фамилией сознательно идет на конфликт не только с администрацией, но и с партийным бюро. А это уже, как говорится, наверняка чревато вполне предсказуемыми последствиями. Завалят тебя, Юрочка, на первой же сессии...
Тем временем Домбровский подошел к трибуне и вскинул правую руку к потолку, призывая к тишине - зал, воспользовавшись паузой, снова по-пчелиному загудел.
Я убрал в дипломат Кира Булычева - меня всерьез заинтересовало, чем завершится столь нетрадиционное продолжение так тривиально начавшегося комсомольского собрания. События, по-моему, грозили принять совершенно фантастический оборот...
- Товарищ Кузькин выразился в том смысле, - начал Юрий, - что я-де на факультете без году неделя и потому должен молчать. А мне кажется, что я свободный человек, полноправный гражданин Советского Союза, и потому не обязан спрашивать разрешения, чтобы сказать, о чем я думаю. В конце концов, в нашей стране объявлена демократия и гласность, поэтому зажим критики надо рассматривать как действия, направленные против политики партии...
На десятую аудиторию внезапно упала напряженная тишина. Смолкли разнообразные разговоры, были отодвинуты в сторону интересные книги, отложены недописанные конспекты. Не стало слышно скрипа столов и шума передвигаемых стульев. Почти четыре сотни пар глаз внимательно следили за реакцией ВЯКа на слова Юрий Домбровского. Такого еще не было в этих стенах - чтобы студент-первокурсник обвинял секретаря партбюро в антипартийной позиции! Даже умудренные жизненным опытом пятикурсники впали в оцепенение, не понимая, что же случилось. И какие теперь меры предпримет грозный Вольдемар Ярополкович к зарвавшемуся первокурснику? Тревожная тишина висела в воздухе, готовая в любой момент оглушительно взорваться.
Однако взрыва не случилось. Кузькин - чело мрачнее грозовой тучи! почему-то молчал. А Домбровский, видя, что его не спешат прервать, продолжал:
- Я вышел на эту трибуну совсем не для того, чтобы критиковать администрацию факультета. У меня есть конкретное предложение. Вот мы сейчас заслушали бездарнейший отчет комсомольского бюро. Я слушал его внимательно, однако, честно говоря, ничего не понял, кроме общих фраз, которые не несут ровным счетом никакого смысла. Так происходит везде, не только у нас. И у меня возникает резонный вопрос: почему все комсомольские собрания - в школах, на предприятиях, в вузах - проходят скучно и однообразно, по одной схеме, так что, побывав один раз на этом мероприятии, в следующий раз туда не захочется идти? И ведь действительно комсомольцы не ходят на собрания, потому что они знают, что собрания лично им ничего не дадут. Почему было сорвано собрание на прошлой неделе? Да потому, что отчетно-выборное собрание превратится в обычную пустую говорильню...