Барон Альбрехт выдвинулся чуть и встал рядом со мной.
— Очень умелые налоги, — сказал он одобрительно. — И крестьяне не разоряются, и лорд богатеет!
Я кивнул и закончил:
— Если кто-то и сумеет создать пояс обороны вокруг верфи, то это либо я, либо вы. Но меня срочные дела отзывают на ту сторону Великого Хребта…
Он морщился, кривился, хотя мне казалось, что раздумывать не о чем. Однако сэр Растер, барон Альбрехт и даже стражи за нашими спинами смотрят на него с полным пониманием, разделяя его сомнения и колебания, известные мне только умозрительно.
— Я буду защищать один? — поинтересовался он с иронией.
— В ваших землях уже собрано неплохое войско, — напомнил я сухо. — Вы собирались его использовать против меня, не забыли? Кроме того, под ваши знамена соберутся доблестные лорды со всего королевства, кто не желает служить лично мне, но готов пролить кровь, защищая королевство от пиратов. У всех у них есть неплохие личные дружины.
Он подумал, потом в глазах мелькнуло грозное веселье. Откинув голову, посмотрел на меня в упор.
— А не опасаетесь, ваша светлость, что нарушу слово?
Я фыркнул:
— Опасаюсь? Да я надеюсь на это!
Он взглянул настороженно, зыркнул по сторонам, но подсказок нет, спросил угрюмо:
— Почему?
— Мы сошлись с вами в поединке, — напомнил я. — Маркграф и простой рыцарь. Чтобы вы получили право со мной драться, я прямо там же на месте поединка возвел вас в бароны, помните? Но когда вы одержали верх, я отвел свои войска и даровал вам независимость от моей власти, чтобы вы могли и дальше считать своим сюзереном короля Кейдана. Если кто и был мною недоволен, все равно признали, что я действовал как рыцарь, благородно и честно. Разве я не сдержал слово?
Он поморщился, ответил нехотя:
— Во всем, признаю.
— Я заслужил тем поступком репутацию человека чести?
Он ответил раздраженно:
— Да.
— Честь дороже жизни, — сказал я высокомерно, — но буду рад, если это вы ради спасения шкуры нарушите рыцарское слово! Все наше сословие благородных людей увидит, каков вы на самом деле, сэр Сулливан! И я буду отомщен. Прощайте. Желаю вам забыть о рыцарской чести! Жизнь и ее блага дороже, помните.
Я сделал знак стражникам, чтобы позвали кузнеца и освободили приговоренного к казни от оков.
Барон Альбрехт, сэр Растер и сэр Жерар молча провожали меня во дворец, но в первом же зале барон взорвался злым воплем:
— Сэр Ричард, я не понимаю!..
— Чего, дорогой барон?
— Вы нарочито не взяли с него клятву? Хотя бы клятву?
Я удивился:
— Какую клятву? Клятву верности? Он ее не даст. Клятву защищать Тараскон?
— Ну, хотя бы…
— Дорогой барон, — ответил я грустно, — вы совсем уж стали политиком и никому не верите. Клятвы требуем от простолюдинов и людей с непонятно какой репутацией. Что из себя представляет Сулливан — знаем. Я не случайно захватил вас троих. Сэр Растер был не только моим, но и Сулливановым секундантом! Мы тогда по обоюдному согласию не стали приглашать его рыцарей, чтобы не откладывать начало поединка. Сулливан сам выбрал сэра Растера своим секундантом. И сейчас он видел нашего доблестного сэра Растера, смотрел в его честное лицо настоящего рыцаря, олицетворение всех рыцарских доблестей, и… решится поступить нечестно?
Барон пробормотал:
— Ну… знаете ли… это же Сен-Мари… здесь же прогнило…
— Это в городах прогнило, — напомнил я, — а в замках и отдаленных землях еще допотопная Вандея. В общем, я отбываю по срочным делам. Не развалите без меня королевство. Вернусь, со всех шкуры спущу.
Конюх вывел на длинном поводе арбогастра, тот красиво потряхивает гривой, блистает огненным взглядом и грациозно перебирает копытами. Пес пронесся по двору и снова прибежал к нам, сел на толстый зад и смотрит влюбленными глазами, умоляя приказать ему хоть что-нить, он сейчас же все выполнит!
Отец Дитрих вышел с двумя священниками, но те оба остановились, когда великий инквизитор подошел ко мне и благословил.
— Вот и подошли настоящие испытания, — произнес он грустно, — сын мой во Христе.
Я вздохнул.
— Почему Господь допускает это?
— Господь не забыл о нас, — ответил отец Дитрих строго. — Он испытывает нас. С Богом, сын мой.
— Спасибо, отец Дитрих. Надеюсь, у вас все идет без потрясений.
Он кивнул.
— Да, все по плану. Разные мелочи разве что… Вот вчера приходила старуха и уверяла, что ее из леса прямо в город перенес демон и велел явиться ко мне. Эх, суеверия…
Я спросил:
— И что со старухой?
Он посмотрел несколько удивленно.
— Как со всеми упорствующими, сын мой. Отказалась признаться, что все придумала, пришлось ее на костер. Велел удавить сперва, чтоб в огне не мучилась. Надо быть милосердными… по возможности.
— Гм, — сказал я, — ну да, без пролития крови. По возможности.
Я приложился к его руке, сердце стучит тревожно, в груди тяжелый камень. Никому не признался бы, но отцу Дитриху сказал честно:
— Мне кажется, не справлюсь.
Он сказал непривычно мягко:
— Сын мой во Христе! Вспомни старую легенду о неком бароне, который в своем замке протянул проволоки от одной башни к другой, чтобы ветер превратил их в Эолову арфу! Нежные ветерки играли вокруг замка, но музыка никак не рождалась, и барон был опечален. Но однажды ночью разразилась неимоверная буря, ужасная и чудовищная, не только сам замок, но и гора, на которой он стоит, содрогнулись от ее мощи. Барон в страхе подошел к окну посмотреть на страшный ураган, а там за стеной мир был наполнен звуками дивной музыки! Понимаешь, сын мой, иногда нужна буря, чтобы вызвать музыку! Настоящую.
Я опустил голову.
— Да, но…
— Во времена безмятежного благополучия, — сказал он, — большинство людей просто существуют. Без света в душе, без музыки в сердце, но когда буря… о, эти люди изумляют силой и мощью своей музыки не только других, но и себя. Сын мой, рассчитывай на Господа и не прячься от бури.
Он благословил меня, я чуточку ободренный пошел к арбогастру. Барон Альбрехт последовал за мной, рассерженный и угрюмый.
— Сэр Ричард!
— Да, дорогой барон.
— Мне будет легче, — сказал он с вызовом, — управляться здесь, если буду знать хотя бы примерно, что за глупость задумали на этот раз, сэр Ричард!
Я огляделся по сторонам, здесь везде уши, сказал негромко:
— Король Гиллеберд мудр, абсолютно точен и расчетлив. Он не допустил ни единой ошибки! Он просчитал все, а удар нанес в самый нужный момент. А если учесть, что его королевство на долгом подъеме, народ богатеет, ремесла развиваются, армия получила новые доспехи и прекрасное оружие… победить ее практически невозможно, а обыграть Гиллеберда — немыслимо.
Он посмотрел на меня остро.
— Да?.. А то у вас такое лицо, словно уже деретесь.
Я сказал еще тише:
— Мне кажется, я нащупал нечто, что Гиллеберд не учитывает.
— Вы же сказали, учитывает все!
— Он знает, но не принимает всерьез, — уточнил я. — Когда-то знал, но теперь позабыл, как глупость и неуместность.
— Что же это?
Я прямо посмотрел в его встревоженное лицо.
— Он умен и… полагает, что я тоже буду поступать по-умному. А по-умному, это выругаться и в самом деле отказаться от холодной, бедной и драчливой Армландии. Здесь у меня целое южное королевство! Богатое, сытое, а еще и на берегу южного океана, что дает возможности, не так ли?
Он спросил с напряженным интересом:
— Ну-ну, а в чем ошибка Гиллеберда?
— Еще не видите?
— Нет.
— Он общался со мной, — ответил я. — Мы долго обсуждали разные вопросы, он уже тогда понял, что я не дурак, умею выбирать варианты… Так вот, дорогой барон, он ошибся. Я — дурак!.. И не стану выбирать варианты, когда задета моя честь, моя гордость, мое достоинство! Я не только король… пусть и не король, но еще и оскорбленный самец.
Он усмехнулся.
— Ай-ай, какое мальчишество…
— Пусть, — сказал я злобно, — пусть мальчишество. В этом и есть ошибка Гиллеберда. Он решил, что я — умный правитель, как он. Но я не так стар, во мне все еще кипит та дурь, что в Гиллеберде давно выбурлила. Это оскорбленное чувство толкает на такую глупость, как попытаться отвоевать у Гиллеберда захваченные земли, хотя это и кажется просто немыслимо.
— А… мыслимо?
Я ответил честно:
— Сейчас даже не представляю, как. Но это, если по-умному. Однако знаю, если бы мир создавался только умными, это был бы совсем другой мир! Человечество держится не только на лжи, как уверяют… некоторые мои знакомые, но и на чести, самолюбии, уязвленной гордости и даже ущемленной гордыне. Во мне есть вся эта дурь, ущемленность, обида, баранье упорство, нежелание считаться с реальностью… пусть эта сволочь сама считается со мной!.. В общем, барон, пришло время испытаний и… нестандартных решений.