– Из чего следует, – вмешался Приходько, – что мы имеем дело с любителями, но очень талантливыми и не останавливающимися ни перед чем. А поймать таких будет очень сложно.
То есть почти невозможно. Мне вдруг стало жарко. Я попытался расстегнуть верхнюю пуговицу и обнаружил, что до сих пор держу в руках профессорские сбережения.
– Михаил Иванович, – окликнул я Старика, уже начавшего рыться в столе. – А с ними что делать? Оформить?
Старик кисло посмотрел на меня.
– Оформите как найденное при обыске.
Я отдал деньги чиновнику из прокуратуры, трудившемуся над протоколом, и прошелся вдоль книжной полки. На ней уместилась только часть книг. Остальные, сложенные в несколько стопок, лежали под ней. По дороге Старик сказал, что убитый был профессором из Питера. Судя по надписям на обложках толстенных фолиантов, для переноски которых явно потребовалось не меньше двух носильщиков, покойный имел отношение к какой-то химии. Если не считать вводного курса в судебную экспертизу, этой наукой я занимался только в гимназические годы. На юрфаке, слава богу, нам ей голову не забивали.
Мое внимание привлекла тоненькая брошюрка, лежавшая поверх остальных томин, именно тем, что была она слишком уж тоненькая и на серьезный научный труд, к которым господин профессор питал явную слабость, нимало не походила.
– «АЯТ-четырнадцать», – почему-то шепотом произнес я название брошюрки и раскрыл ее. Точнее, она сама раскрылась у меня в руках на загнутой странице. – «Поступенчатое разделение нитрокомплексов», – снова шепотом прочитал я название главы.
Посреди страницы несколько абзацев были отчеркнуты карандашом, а на полях напротив них четко выведено «Чушь!». У меня возникло нехорошее предчувствие. Я отогнул страницу и посмотрел на внутреннюю сторону обложки. В самом верху гордо красовался штамп «Совершенно секретно», перечеркнутый крест-накрест. Рядом виднелась сделанная теми же чернилами замысловатая роспись и еще один орлоносный штамп – в/ч номер какой-то. Под ними стояла печать библиотеки Санкт-Петербургской Академии наук «Только для служебного пользования». Я осторожно закрыл книжечку. Конечно, всегда есть вероятность, что «АЯТ» означает что-нибудь мирное и безобидное, вроде четырнадцатой жены в гареме эмира бухарского, а не «А-чего-то ядерного топлива, этап четырнадцать». И надпись «Чушь!» сделана вовсе не покойным профессором, а кем-то из предыдущих читателей. Да, а еще есть вероятность, что Илья Муромец в самом деле когда-то сказал Шиве: «А давай-ка дернем, восьмирукий, за развитие российской фантастики». Эта маленькая книжечка означает, что покойным профессором будет интересоваться контора, которую не принято поминать к ночи. А может, и не одна она.
– Михаил Иванович, – позвал я. – Посмотрите…
Прочитав штампы и надпись на полях, Старик сразу же помрачнел. Хотя он и перед этим был не в самом веселом настроении, сейчас к нему дословно подходила песня «Утро туманное, утро седое…».
– Вы что-нибудь в этом понимаете, Анджей?
– Только то, что здесь идет речь о разделении чего-то с чем-то, – честно ответил я.
– Михаил Иванович, а может, позвонить? – обеспокоенно спросил Приходько.
– Если из-за этого действительно стоит звонить, – Старик усмехнулся, – помяните мои слова, Анджей, они нам позвонят сами, причем не позже чем завтра.
Закончив с книгами (ничего подозрительного), я отправился осматривать домик снаружи. Никаких следов, естественно, не осталось – местный дождик смывает все следы чуть ли не раньше, чем они появляются, а воры (точнее, уже убийцы) не такие дураки, чтобы ставить в грязи на краю лужи большой и красивый отпечаток ботинка, по которому чудо-эксперт установит все, вплоть до длины… штанин. Непонятно, зачем вообще им понадобилось стрелять. Людей поблизости нет, справиться со старым профессором можно было и без пистолета. А за убийство при отягощающих расстрелом не отделаешься – могут и на уран законопатить. А это куда как хуже. Я два раза обошел вокруг домика. Безнадега. Посыпанная гравием тропинка ведет от крыльца к асфальтовой дорожке. А по асфальту можно спокойно топать прямо к автобусной остановке. Это если они авто, свое или прокатное, поблизости не оставили. В любом случае – проще ветер в поле поймать.
Провозились мы в этом домике аккурат до обеда. Пока вернулись в управление, пока я бегал сдавать «беретту» на экспертизу, пока… В общем, как говорят наши клиенты, «пока суд да дело», наступил уже и вечер. Казенная столовая закрылась, а в платный буфет для ночной смены мне путь заказан – «деньга карман пусто-пусто». Опять придется жрать китайскую лапшу для огнеедов, сушеную. Или пельмени, отмороженные. Потому что ничего другого в доме нет.
Придя домой, я порылся в холодильнике в тщетной надежде найти забытую предыдущим жильцом плитку шоколада, извлек надоевшие до чертиков макароны и поставил их разогреваться. Пережевав тоскливый ужин (он же обед), я включил телевизор и забрался с ногами на кровать под одеяло – отопление в доме так и не включили. Вообще-то в Лифляндии можно принимать больше десяти каналов – три всероссийских, Санкт-Петербургский, Польский, Финляндский (правда, прием неважный, да и толку мне в переводе на чухонский?), да еще не меньше пяти частных проводных, если деньги есть (у меня – нет). А если покрутить настройку, то и шведов и немцев можно ловить без всяких сложностей. Проблема в том, что кнопок на моем визоре только шесть, так что крути как хочешь. Или что хочешь, то и крути. Сегодня по третьему всероссийскому показывали хорошую французскую комедию с Аленом Делоном. Я было пристроился смотреть, но каждые четверть часа фильм прерывали визгом итальянской рекламы («Покупайте только наши колготки, и можете не бояться бродячих собак – они такую гадость в пасть не возьмут…»). Причем звук рекламы был на порядок громче, чем фильма. В Америке меня давно б уже арестовали за нарушение общественного порядка. После трех взвизгов я не выдержал и с полфильма переключился на «Новости» первого канала. Делон, конечно, великий комик, но всему есть предел. Тем более что фильм этот я смотрел уже два раза. На новостях я и задремал, едва успев выключить квохчущий ящик.
Разбудил меня утром, как всегда, гудок с «Феникса». Все-таки удобно иметь завод прямо под окнами. И квартиру приличную я снял за полцены, и нет риска проспать на работу – гудок такой, что и мертвого подымет. Я поставил кастрюльку на плиту, кинул пару горстей пельмешек, наскоро побрился, отловил бултыхающиеся в кипятке разваренные ошметки, вывалил на тарелку, окинул критическим взором, густо залил острым соусом (чтоб глаза мои на вас не глядели…) и все равно съел, запивая нехмельным «полицейским» пивом. Потом с грустью уставился на шкаф. Собственно, выбора не было. После того как две химчистки подряд не сумели отмыть пятен мазута с испоганенных на приснопамятном чердаке штанов, у меня остались выходные, они же теперь рабочие, они же единственные брюки. И хотя лелеял я их, как любимую тешу, каковой у меня пока не имелось, ясно было, что зиму они не переживут. Но пока выглядели. Ну а поскольку в дареном отцом тулупе выходить рановато – не минус сорок все-таки, – то оставалась только румынская кожанка, купленная на распродаже конфискованного барахла для сотрудников полиции.
В отдел я в тот день явился первым. На моем столе, поверх груды папок, уютно устроился акт баллистической экспертизы.
«Пуля, послужившая причиной смерти покойного фон Садовница…» Восхитившись этой потрясающей фразой, я прервал чтение и заглянул в блокнот, чтобы убедиться, что покойного профессора звали все-таки фон Садовиц, а не Садовниц, как записали в акте, «…по своим характеристикам совпадает с теми, которые в ходе экспертизы показали пули, выпущенные из пистолета «беретта» 22-го калибра, представленного на экспертизу как вещественное доказательство номер один. Данные пули не совпадают ни с одним образцом, имеющимся в картотеке. Проверка серийного номера пистолета показала, что он не был реализован и вообще не поступал в продажу на территории Российской Империи, а также не ввозился в страну законным путем». Отлично. В смысле совсем даже наоборот. Нигде из нашей «беретты» до этого не стреляли, и вообще ее в России быть не должно. Скорее всего ввез ее какой-нибудь турист или туристка, наслушавшаяся рассказов о страшных русских мужиках и медведях и не захотевшая почему-то регистрировать эту безделушку на таможне. Протащить-то ее проще простого – бомбисты вон пулеметы через границу провозят, и ничего. А нам что теперь прикажете делать? Опрашивать всех отъезжающих из империи: «Простите, это не у вас украли незаконно ввезенный в страну пистолет, которым на днях в Риге было совершено убийство?» Полный капут. Преступники возникли ниоткуда и ушли в никуда, оставив после себя труп, а около трупа пистолет, также возникший из ниоткуда. Причем если у бандитов есть хоть капля мозгов (а у них, судя по всему, серого вещества гораздо больше одной капли), то они сейчас находятся никак не ближе Уральского хребта. А дело повиснет на нашем отделе мертвым грузом. Я переправил акт на стол Старика и едва успел вернуться назад, как в комнату ввалились Приходько и Круминг. Дверь за ними с грохотом захлопнулась. Приходько обернулся и с ненавистью посмотрел на пружину.