Ну да, он уже угадал, что увидит. А увидел он первым делом голую, накачанную, мускулистую мужскую задницу. Ну что ж, правду говорят, что Семикопный в любую свободную минуту бегал в тренажерный зал. Вот и накачал мышцы где надо и не надо…
Байкер стоял на корточках и делал резкие движения вверх-вниз. При движении вверх задница вскидывалась, и Вторушин видел напряженные, словно бы в кулаки стиснутые…
«Муди, — подумал он внезапно. — В старину эти штуки назывались муди. Ага, значит, отсюда и взялось слово «мудак», так, что ли?»
– Мать-мать-перемать… — потрясенно выдохнул выросший рядом Слава Славин. — Черт! Это что за камасутра? Что они делают?!
Вопрос был риторический, но Вторушин вдруг вспомнил старый-престарый анекдот — еще совковых времен, когда секса в стране не было и ничего, ну то есть ничегошеньки делать было нельзя ни с кем, кроме как с зарегистрированным в загсе супругом или супругою. В том анекдоте дядька-свидетель давал показания в суде и описывал виденное: «Иду я, товарищ судья, значит, мимо кустов и вижу:…ся!» — «Что вы такое говорите?! — ужаснулся судья. — Извольте уважать советский суд! Не смейте употреблять неприличные выражения. Нужно говорить — сношаются». — «Ага, — кивнул свидетель, — вас понял, товарищ судья. Иду, значит, вижу — под кустом двое… это самое… ну, думаю, неужели сношаются?! Подхожу ближе — смотрю, все ж таки…ся!»
Вот именно это самое действо и творилось сейчас перед Вторушиным.
В комнате раздавались страстные женские стоны, и было совершенно ясно, что любовники слишком захвачены процессом, чтобы обратить внимание на такие мелочи, как появление в квартире двух незнакомых мужчин.
Вторушин закусил губу. Он предполагал, что жена ему изменяет, так же, как и он ей, впрочем, и давно с этой мыслью свыкся, но не думал, что зрелище самой измены произведет на него столь сильное впечатление, что будет так больно…
Машинально провел рукой по карманам. Окажись в одном из них сейчас пистолет, точно выхватил бы — и пристрелил обоих! Но пистолета не было, это Вторушин тоже знал совершенно точно. Во внутреннем кармане пиджака он нащупал айфон, выдернул его, нажал на кнопку видеозаписи. Высветился дисплей, камера взяла картинку: теперь задница подскакивала и дрожала на экране мобильника. Вторушин осторожно обошел любовников, пытаясь поймать в объектив их лица. Камера фиксировала биение стройного белокожего юношеского тела и полное, рыхловатое, смуглое женское. Краем глаза Вторушин увидел, что Слава Славин тоже выхватил свой телефон и снимает свалку на полу.
А те ничего не замечали! Ловили себе свой преступный кайф! И только когда Вторушин совсем уж близко подсунулся, Семикопный его увидел. И замер…
– Шеф? — пролепетал он, словно сам себе не веря.
– Ну давай… давай! — простонала женщина, открывая хмельные узкие глаза. Вдруг они расширились изумленно, испуганно… она вскрикнула, словно подстреленная птица, рванулась, но была придавлена к полу сильным мужским телом, а потому выскользнуть не смогла, только смуглыми грудями колыхнула да отвернулась, пытаясь прикрыть лицо. Но было поздно, поздно…
– Вставайте, сволочи, — пытаясь сохранить хотя бы подобие спокойствия, приказал Вторушин, убирая мобильник. — Вставайте, ну!
– Эх, шеф… — убитым голосом пробормотал Семикопный. — Да чтоб вам на пяток минут позже… весь кайф обломали!
Он извлек наиболее преступную часть своего тела из лона вторушинской супруги, и Вторушин, передернувшись, совершенно не владея собой, закричал, вернее, завизжал:
– Сукин сын! Больше ты у меня не работаешь!
– Да пошел ты со своей работой! — огрызнулся Семикопный. — Нашел чем пугать! Больно надо — за твои копейки ломаться.
– Чтоб я тебя больше не видел! — надсаживался Вторушин. — Попадешься на глаза — убью!
– Да я бы уже сейчас его убил! — воскликнул пылкий Слава Славин, кровожадно глядя на Семикопного и засучивая рукава. — И ничего тебе не будет, Женька. В состоянии аффекта потому что!
– Посторонитесь, дяденька, — скучным голосом сказал Семикопный, уже натянувший узкие плавки и засовывавший себя в джинсы, доселе, понятное дело, валявшиеся на полу. — Что это вы такой агрессивный? Подстрекательство к убийству — есть такая статья в УК, не слышали? Номер забыл, но статья точно есть!
– Какой гад! Какой наглый гад! — с беспомощным выражением воскликнул Слава Славин. — Юрист выискался! Ну надо же! Женька, ты что молчишь?! Что ты молчишь?!
Тот и в самом деле молчал. Молчал и смотрел на жену, которая по-прежнему лежала на полу в чем мать родила, как будто не замечая, что на нее таращатся трое мужиков.
– А что ему сказать, если он сам знает, какой у его жены характер? — пожал голыми плечами Семикопный и натянул на них футболку с изображением черепа и мотоцикла под ним. Почему-то именно сейчас Вторушин вспомнил, что его курьер (с этой минуты бывший!) был байкером, а у них подобные картинки в большом фаворе. В общем-то Семикопного приняли на должность курьера именно потому, что он обещал везде поспевать на своей красной «Kawasaki» натурально в миг единый… И поспел наш пострел, как опыт показал. — Знаете пословицу? Кто-то не захочет — кто-то не вскочит! Да она в меня натурально вцепилась. Разве ж я посмел бы?! Жена шефа, то-се… но не устоял, когда она стала всякие китайские штучки изображать… Я вообще люблю взрослых женщин, тем паче если всякая экзотика начинается… Да никто не устоял бы, и ты, праведник, тоже не устоял бы, понял?
Это адресовалось Славину. За время своей исповеди Семикопный успел надеть куртку, носки и один мокасин (второй, как мы помним, валялся в прихожей), причесаться пятерней и вообще изготовиться к достойному отступлению. А жена Вторушина все лежала на полу, даже не заботясь прикрыться, все переводила с одного мужчины на другого свои длинные черные глаза. И ни словом не возражала против той хулы, которую возводил на нее мимолетный любовник.
– Ладно, — сказал наконец Семикопный. — Пошел я, что ли? Могу спокойно повернуться к вам спиной, шеф? На самом деле, если вы человек разумный, должны быть мне благодарны. Хуже нет — жить со шлюхой и быть уверенным в том, что она порядочная баба.
– Благодарен он должен быть?! — возопил впечатлительный Славин. — Тебе?! — И закашлялся, захлебнувшись негодованием.
– По спинке постучать? — заботливо осведомился Семикопный и направился к выходу — похоже, заканчивать обуваться, а потом смываться.
– Женька, он уходит! — вопил Славин. — Он уходит!!! Что ж, мы его так и отпустим?!
– Пусть катится, — буркнул Вторушин. — Глаза б мои на него не глядели.
– Еще поглядят, — нахально сообщил Семикопный. — Я ж к вам за расчетом приду. У нас в фирме, кто не знает, только половина зарплаты в бухгалтерии выдается, а остальное — в конвертиках, серым налом, иногда у главбуха, а иногда непосредственно у шефа в кабинете. Так вот я за своим налом к вам в кабинет приду! Я не из пугливых, понятно? Приду!
– Да он угрожает, что ли?! — взвизгнул вконец раздухарившийся Славин. — Угрожает? Нет, Женька, ты как хочешь, а я его сейчас сам, своими руками…
– Пусть катится, — повторил Вторушин. — И мы пойдем. А тебе скажу… — Это адресовалось лежащей на полу жене: — А тебе скажу, что бракоразводный процесс я начинаю завтра же. И никакие уговоры, ты поняла, ни-ка-кие твои фокусы меня не остановят. Все здесь! — Он помахал в воздухе мобильным телефоном и повернулся к двери.
У него даже плечи свело судорогой, так он ждал, что скажет жена, но она молчала.
А что ей говорить? Она была умная женщина и прекрасно понимала, что теперь уже не жена Вторушину. Теперь она бывшая супруга — со всеми вытекающими отсюда последствиями…
* * *
Надо, наверное, объяснить, почему Алена Дмитриева, известная как обитательница Нижнего Горького, вообще вдруг оказалась в городе Ха. Это был город ее юности, куда она потом, когда отца-военного перевели служить в Нижний Горький (тогда просто Горький), порою возвращалась: норовила попасть сюда на практику, вырваться в командировку… В те времена, когда Алена занималась журналистикой, столь дальнее путешествие было худо-бедно реально, но потом, уйдя на вольные писательские хлеба, она могла рассчитывать только на себя и поняла, что хлеба эти не столь уж вольные. На них шибко не разъездишься. А наезжать в город Ха ей очень хотелось! Там оставалась тетка, но она была до того противная дама, что без встреч с ней Алена легко обошлась бы. А еще там оставались две Аленины подруги юности — Александрина и Мария — Сашечка и Машечка. Вот по этой дружбе «трех девиц под окном» Алена и скучала всю жизнь так, что ни с кем из особ своего пола больше подружиться толком не смогла. «Три девицы» встречались редко, слишком редко. По сути, их жизнь проходила вдали друг от друга. И дружба постепенно стала бесплотной, словно засохшие цветы, хранимые в старых книгах.