Женщины гуськом вышли из-за скалы к востоку от дома, ветер с моря начисто вымел весь снег, из-за расстояния вы бы не смогли различить лиц этих женщин. Они сбросили свои балахоны. Затем они, глядя друг на друга, очень быстро встали в круг и начали танцевать. На них не было ничего, кроме красной ленты на верхней части бедра, длинный конец которой развевался на ветру.
Когда они сошлись в круговом танце, все смотрели на них, большинство в молчании. Иногда был слышен приглушенный смех, когда кто-то из молодых отпускал смачный комментарий, но большинство смотрело с большим уважением, почти со страхом. По темному небу торопливо бежали маленькие облака, напоминающие барашков с пурпурными кудряшками. На крыше было холодно, и я не представлял как те женщины выдерживают это. Они танцевали все быстрее и быстрее, людской шум стихал, старательно кутаясь в одежду. В какой-то момент меня оттеснили от ограды. Мне было холодно и скучно, я спустился вниз, и никто не обернулся за мной, я пошел назад в главную комнату, где в очаге ещё теплился огонь.
В комнате было душно, когда я уходил, и прохладно сейчас, я пришел и лег на живот перед камином. Плитка пахла пеплом и была покрыта сажей, когда я от нечего делать рисовал на них круги, там оставались отпечатки моих пальцев. Камни были холодными с краю, медленно теплели и резко становились горячими настолько, что мне приходилось отдергивать руку. Задник камина был черным от копоти. Я смотрел, как языки пламени пляшут на фоне черного камня и с энтузиазмом пожирают дрова, лежащие в камине. Там оставались уже только угли, они будут давать жар много часов.
Кто-то кашлянул.
Я повернулся и увидел, как какое-то животное движется между деревьев. Ларл был темнее самой тьмы, черной дырой, мои глаза кружились, когда я смотрел на него. Медленно, с ленцой он вышел на камни, выгнул спину, распахнул пасть в зевке и уставился на меня огромными зелеными глазами.
Он заговорил.
Я, конечно, удивился, но гораздо меньше, чем мой отец. Дети удивляются гораздо меньше взрослых.
— С рождеством, Флип, — сказал он негромким, грудным голосом. Я не могу описать его акцент, я никогда не слышал ничего похожего ни до, ни после того. Его взгляд был полон удивления, непонятного для меня.
— И тебе того же, — вежливо ответил я.
Ларл сел рядом, плотно обвив меня своим телом. Если бы даже я хотел сбежать, я бы не смог, но тогда эта мысль не посетила мою голову.
— Есть старая легенда, я полагаю, ты о ней слышал, о том, как на рождество звери научились говорить на человеческом языке. Твои родители её тебе уже рассказывали?
Я покачал головой.
— Они пренебрегают тобой. — Какая-то странная насмешка проскользнула в том голосе. — В старых легендах есть доля правды, но никто уже не помнит всей правды. Конечно, есть и просто сказки. Некоторые легенды — просто истории. Возможно, это случилось не сейчас, может быть, я вообще не говорю с тобой сейчас?
Я снова покачал головой. Я не понимал. Я сказал об этом.
— В этом вся разница между твоим и моим видами. Мой знает о вашем все, а ваш вид о нас практически ничего не знает. Я хочу рассказать тебе небольшую историю. Будешь слушать?
Я согласился, потому что я был мал и очень любил слушать истории.
Он начал:
— Когда прилетели большие корабли…
Когда — нет, подожди. Прости меня. Я потрясен. У меня только что было видение. Мне показалось, что я ночью стою у входа на кладбище. Неожиданно воздух наполнился светом, лучи и целые плоскости света вырвались из-под земли и повисли, свистя, в вершинах деревьев. Разрывая небо. Мне хотелось танцевать от радости. Но земля осыпалась под моими ногами и, посмотрев вниз, я увидел, что тень от ворот уже падает на мои башмаки, этот прямоугольник холодной, непроглядной тьмы, глубокой как бесконечность, мне стало дурно, я почти упал, и я, и я…
Стоп! Это видение было у меня уже много раз. Должно быть, это что-то, с чем я столкнулся в раннем детстве, влажный запах чудных открытий, запах известки, которой покрасили забор. Наверное. Я не верю в хобгоблинов, призраков и дурные предчувствия. Об этом нечего думать. Глупости! Давай продолжим мою историю.
— Когда приземлились большие корабли, я пировал мозгами моего дедушки. Все его потомки проявили уважение тем, что собрались, а я, как самый молодой, пробовал первым. Его мудрость, мудрость его предков и скрытое знание всех тех животных, которых он съел за свою жизнь и души храбрых врагов, также удостоившихся чести быть съеденными, словно они — часть семьи, втекали в мое сознание. Я не уверен, что ты в состоянии это понять, малыш.
Я покачал головой.
— Человечество никогда не умрет, понимаешь. Умирают только люди. Иногда маленькая часть целого теряется, несколько десятилетий выпадают, но жизнь в целом сохраняется, если не в этом теле, так в другом. Иногда личность обесславливает себя, и тогда его потомки сами отказываются его есть. Это огромный стыд, и Личность сама уходит, чтобы умереть где-то в одиночестве.
Яркие, как вспышка сверхновой, корабли спускались. Люди никогда не видели ничего похожего. Мы смотрели на это и не могли описать, ведь тогда у нас ещё не было языка. Ты видел картины, высокие арки из блестящего металла, гордые люди делают первый шаг на новую землю. Но я там был и могу сказать, что ваши люди были больны. Они пошатываясь спускались по трапу, и от них пахло лучевой болезнью. Мы могли уничтожить их всех прямо там ещё тогда.
Люди построили деревню на месте приземления и стали выращивать урожай на костях своих мертвецов. Мы предоставили им самим себе. Они не казались способными адаптироваться. Они были слишком странными и слишком медленными, мы ещё не попробовали ваш чарующий запах. Поэтому мы пренебрегли вами и ушли, озадаченные.
Тогда было начало весны.
Половина выживших умерла к середине зимы, некоторые от болезней, но большинство — из-за нехватки пищи. Это нам не было интересно. Но потом женщина оказалась в глуши и навсегда изменила нашу вселенную.
Когда ты повзрослеешь, тебе расскажут историю этой женщины, о том, какая беда привела её в ту глушь. Это часть вашей истории. Что до меня, то вид её, одной в горах, в зимнюю стужу пробирающейся сквозь снега на голой ярости, очень напоминал о снежной королеве. Кусок мяса в голодный год, горячая кровь жертвы в солнцеворот.
Впервые я увидел ту женщину, когда съел её супруга. Он вышел из своей хижины, как всегда, вечером на закате, с ружьем в руке, но он не осмотрелся. Я наблюдал за ним уже пять дней, и его поведение не менялось. На шестой вечер, когда он вышел, я сидел на крыше. Я позволил ему отойти на несколько шагов от двери, затем прыгнул. Я почувствовал, как его шея ломается под моим весом, разорвал ему горло для гарантии и стал рвать куртку, чтобы добраться до его внутренностей. Это было развлечением, зимой мы иногда так играем с теми, чьи мозги мы никогда не станем есть.
Мой рот был полон, а моя морда была вымазана теплой, вкусной кровью, когда появилась та женщина. Я оглянулся, а она возвышалась, сидя на одной из ваших непонятных машин, которая, как я сейчас знаю, называется снегоход. Садящееся солнце пробилось сквозь облака позади неё, и на секунду она оказалась в его ореоле. Её узкая тень упала перед ней и достала до меня, мост из тени между нами. Мы посмотрели в глаза друг другу…
Магда одолевала подъем в мрачном состоянии духа. Я не охотница, думала она про себя. Из-за мяса, которое мы приносим, нас всегда будут привечать в Месте посадки, но со мной никогда не будут говорить вежливо. Ладно, я когда-нибудь прибью их за сладкие речи. Ребенок зашевелился, и она не глядя погладила его через меха, мурлыча:
— Ещё чуть-чуть, мой храбрый малыш, и мы будем в нашем новом доме. Тебе ведь он нравится, а?
Из разрыва в облаках за её спиной падал солнечный свет, заставляя снег нестерпимо сиять. Вскоре её глаза привыкли, и она увидела черный силуэт, согнувшийся над телом её любовника. Было ещё очень далеко, но её рука легла на тормоз и заставила снегоход остановиться. Небольшая ложбина перед ней была хорошо видна, снег вокруг трупа потемнел от крови. Последний дымок лениво выходил из трубы хижины. Тварь подняла свою башку и посмотрела на неё.
Казалось, само время замерло, дрожа от бессильной ярости.
Ларл взвыл. Он бросился на неё, быстрый, как мысль. Неуклюже — ей мешал младенец на животе — Магда выхватила ружье из крепления позади седла. Она стряхнула с рук варежки, плотно сжала ледяной металл, жгущий как огонь, сняла предохранитель и прижала приклад к плечу. Ларл был уже на полпути к ней. Она прицелилась и выстрелила.
Ларл упал. Его плечо словно взорвалось, отбросив его в сторону. Он упал и покатился по снегу.
— Получи, тварь! — радостно закричала Магда. Но зверь почти моментально поднялся, развернулся и побежал прочь.
Мальчик начал плакать, напуганный резким звуком выстрела. Магда завела мотор.