Наконец появились остальные: сначала Николай Петрович, который сразу после обычного приветствия не преминул заметить брату, что тот сегодня выглядит значительно похорошевшим, на что Павел Петрович ответил ему незначительной усмешкой; затем почти одновременно — Евгений с Аркадием; Аркадий с порога пожелал всем доброго дня, а Евгений только кивнул головою, ни на кого не глядя, когда садился на стул.
Стали пить чай. Несколько времени прошло в полном молчании.
— А ведь нынешний день действительно обещает быть добрым, — начал разговор Павел Петрович. — Жарко сегодня, не правда ли? — прибавил он и потеребил узел галстуха. Примечательно, что говорил Павел Петрович, обращаясь как будто ко всем собравшимся за столом, но смотрел при этом исключительно на Базарова. И, когда заметил, что слова его не произвели должного эффекта, повторил вкрадчиво: — Не правда ли, а? Господин нигилист?
— Не знаю, — лениво отвечал тот, откладывая изрядно надкушенный пирожок обратно в тарелку. — Я сегодня на улицу не выходил.
— Однако же, согласитесь, что летом погода, как правило, бывает жаркою. А зимой, напротив, случаются морозы. Между тем как весной или осенью…
— И что из того? — нетерпеливо перебил Аркадий. — Разумеется, лето жарче зимы, поскольку летом Солнце стоит ниже.
— Ниже? — придав своему лицу наивное выражение, переспросил племянника дядя.
— Ну, ближе.
— Хорошо, — Павел Петрович перенес свое внимание на Аркадия. Отложив на время попытки разговорить Базарова напрямую, он надеялся косвенно воздействовать на него через его друга. То есть продвигался вперед не «артиллерийским наскоком», как говаривал один знакомый майор-артиллерист, а исподволь, неторопливо. — Вот вы сейчас высказались в том смысле, что Солнце летом, мол, стоит ниже. А ведь оно не стоит. Оно, если вдуматься, постоянно кружит вокруг Земли, то приближаясь, то удаляясь…
— Так ли? — с недоумением во взгляде усомнился Николай Петрович. Насколько мне помнится, это Земля оборачивается вокруг Солнца.
— Пусть так, — легко согласился Павел Петрович. — Птолемей, думается мне, был бы недоволен, ну да Бог с ним, с Птолемеем! Не суть важно! Земля так Земля. Значит, она постоянно кружит вокруг Солнца.
— Это вы, дядюшка, все кружите вокруг да около, — со смехом заявил Аркадий. — Признайтесь, к чему вы клоните? Зачем вообще затеяли этот разговор? То, что Земля обращается вокруг Солнца, мы знали и без вас.
— В самом деле? — нарочитое удивление проступило в интонации Павла Петровича. — Выходит, когда я утверждаю, что Земля вращается вокруг Солнца по вытянутой окружности, иначе говоря, по эллипсической дуге, то даже отъявленный нигилист не в силах отрицать это мое утверждение?
Николай Петрович с сомнением взглянул на брата, потом перевел взгляд на сына. Аркадий показался ему несколько опешившим.
— Глупо отрицать очевидное… — неуверенно начал он.
Расчет Павла Петровича оправдался: на этот раз выдержка изменила всегда флегматичному Базарову. Отрицая и высмеивая иные учения, он тем не менее не смог оставаться в стороне от спора, в котором кто- то осмелился высмеивать нигилизм.
— Глупо НЕ отрицать очевидное, — решительно объявил Евгений, сделав Аркадию знак рукой: молчи уж! — Да и что очевидного ты, Аркадий, нашел в этом утверждении? Земля ли вращается вокруг Солнца, Солнце ли вокруг Земли — все это досужие домыслы астрономов! Тех, кто спокон веков только и делали, что гадали на куриных потрохах да тщетно пытались найти философический булыжник, который превратил бы им свинец в золото, а потом заменили пару литер в слове «астрология» — и решили, что теперь она уж точно из глупости стала наукой. Нам с тобой, Аркадий, как простым обывателям, навечно привязанным к Земле, должно быть совершенно все равно, что там вокруг чего вращается. Пусть хоть вся Вселенная крутится вокруг моего указательного пальца — мне-то что в том? Пустым словам как бесполезному сотрясению воздухов я не верю, убедиться в их правоте на своем опыте не могу, да и никогда не смогу, наверное. — Евгений посмотрел в сузившиеся глаза Павла Петровича, в которых промелькнуло на миг что-то от того светского льва, каковым он являлся в прежние времена.
Поэтому, когда кто-то заявляет мне, что Земля вращается вокруг Солнца, я это заявление отрицаю.
— Как так? — продолжал играть свою роль Павел Петрович. — Но ведь об этом же еще двести лет назад писал немецкий физик по фамилии Кеплер. Мне прежде казалось, что вы с большим уважением относитесь к мнению немецких ученых.
— Немец немцу рознь, — весомо произнес Базаров. — А с уважением я буду относиться только к тому, кто не навязывает мне своего мнения и не пытается подвигнуть мой ум в угодном ему направлении, а только обеспечивает его пищей в виде фактов, оставляя меня пережевывать и переваривать их самостоятельно.
Высказав это, Евгений замолчал и досадливо наморщил лоб. Он теперь, казалось, упрекал себя за тот порыв, что заставил его так распространиться перед не уважаемым им собеседником.
— Ну хорошо, хорошо! — Павел Петрович поспешил ретироваться на заранее подготовленную позицию. Бог с ним, с Солнцем, пусть себе хоть стоит в небе, как гвоздями прибитое, хоть вращается вместе со всей небесной сферой. Но как же быть с вращением планеты? Я имею в виду… она же вращается вокруг самой себя! Иначе отчего бы происходила смена времен дня и ночи? Не оттого же, что какой- то языческий божок проезжает по небу на огненной колеснице?
Павел Петрович усмехнулся. Однако проявление его красноречия оставило Евгения равнодушным. Отворотив свое лицо немного в сторону, он зевнул, обнажив на минуту крепкие белые зубы, как будто специально предназначенные пережевывать всяческие факты.
— Следовательно, Земля пребывает в постоянном вращении, подобно колесу движущегося экипажа, насаженному на ось, — самостоятельно заключил Павел Петрович. — Это же, надеюсь, вы не станете отрицать?
— Не стану, — кратко ответил Базаров.
Его противник воспрянул духом.
— Вы хотите сказать, что верите в это, поскольку так утверждает один из милых вашему сердцу германцев, а именно Коперник, наблюдениям и умозаключениям коего вы доверяете?
— Не хочу.
— Отчего же?
— Он поляк.
Аркадий, не в силах больше молчаливо наблюдать за словесной пикировкой приятеля и близкого родственника, громко хмыкнул. Николай Петрович провел левой рукой по бровям и по лбу, что обычно свидетельствовало о его внутреннем смятении.
— Та-а-а-к! — протянул Павел Петрович. Затем, нимало не смутившись, продолжил: — Что германец, что поляк… дело не в этом, а в том, что когда я утверждаю: наша планета вращается вокруг себя, то вы с этим утверждением… — тон его речи сделался вопросительным, — соглашаетесь?
— Нет.
— То есть как это? Вы же сами не далее как две минуты назад сказали, что не отрицаете данного постановления.
— Не отрицаю, — признал Базаров. — Но и не признаю.
— Отчего так?
— Лень, — промолвил Евгений и вдругорядь зевнул, прикрывая рот ладонью левой руки. — Excuse moi, я плохо спал нынче.
— Помилуйте! — взмолился Павел Петрович. — Где же в ваших словах логика? Как назвать такое постановление, о котором вы не способны сказать решительно, отрицаете вы его или же с ним соглашаетесь?
— Назовите его бездоказательным, но не лишенным вероятности, — посоветовал Базаров. — А логика, между прочим, должна быть не в словах, а в голове. И самая эта логика как раз сейчас мне говорит: планета — она, может, и вращается, только мне-то какая от этого польза?
— Да, — с готовностью подхватил Аркадий. — Никакой пользы!
Павел Петрович в задумчивости постучал ногтем указательного пальца по краю чашки с давно остывшим чаем.
— Стало быть, если я правильно понял вас, господа, вы готовы принять сие утверждение хотя бы, так сказать, в виде предположения.
— Предположим, — сказал Евгений, скептически изогнув уголки губ.
— Что ж, спасибо и на этом! — жеманно поблагодарил Павел Петрович, едва заметным движением головы обозначив намерение кивнуть. Его брат смотрел на него со все возрастающей тревогою.
— В таком случае ответьте мне, милостивые государи, на такой вопрос, — Павел Петрович возвысил голос, — куда в тот момент, когда мир наш переворачивается, так сказать, вверх ногами, — куда в это время деваются рыбы?
— Какие рыбы?! — изумленно спросил Николай Петрович. Снедавшее его весь последний месяц беспокойство о здоровье брата нахлынуло вновь.
— В самом деле, дядюшка, какие еще рыбы? — полюбопытствовал Аркадий.
— А такие, — отвечал дядя, — на которых покоится весь наш мир. Три рыбины из породы китов.
— Эге-ге! — рассмеялся Базаров. — И охота вам было рыться в этаких древних суевериях? Верно, теперь ни один мужик из хозяйства вашего брата, из породы вольноотпущенных, самых испитых, таким образом уже не думает.