— Это память родовой линии, отец. Я могу пользоваться ею как библиотекой.
— Иногда я забываю, — проворчал Савватий, — что ты близок к самореализации шестой ступени, просветленный. Поболе бы нам таких, как ты.
Сергий улыбнулся.
— Они грядут, сыны света. Русь не погибнет, и мы это знаем. Что же касается священных писаний, которых множество, я знаю и такие, которые начинаются словами «Во имя Бога милостивого и милосердного», но переделывают людей до такой степени, что приверженцы этого доброго бога в запале стремления обратить других в свою веру доходят до массового человекоубийства.
— Таковы все слуги Сатаны, отрок, независимо от их вероисповедания и национальности. Есть они, к несчастью, и среди православных славян. К слову, в Москве произошел дикий случай осквернения православных икон…
Сергий кивнул. Архимандрит говорил о происшествии в центральном выставочном зале московского Манежа. Некий «свободный художник» Авдей Тер-Оганесьян приобрел в иконной лавке Софрина наиболее почитаемые православными христианами освященные иконы Спаса Нерукотворного, Спаса Вседержителя и Владимирской Божией Матери, принес в Манеж и на глазах пораженных посетителей бросил на пол, стал топтать ногами, плевать, рисовать на них свастику, а затем топором изрубил святыни, представляя это как своеобразный «акт высокого искусства», приуроченный к выставке работ современных абстракционистов. «Художника» задержали… и вскоре отпустили, так как он оказался сыном бывшего вице-премьера. По сведениям разведки Сопротивления, он собирался повторить свой «акт» в Историческом музее.
— Я послал в Москву Георгия, — сказал Сергий. — Вандал должен понести наказание и перестать заниматься своим «художеством».
Савватий повернулся лицом к солнцу, широко открыв глаза, в которых плавились мудрость и печаль.
— Иди, просветленный, исполняй Замысел. И пусть душа наша, яко птица, избавится от сети ловящих…
Сергий поклонился старику и исчез.
Савватий остался стоять у стены лавры, глядя на солнце, не жмурясь и не прищуриваясь. Губы его двигались, будто он читал молитву. Впрочем, это и была молитва, так как последними словами в ней были:
— Благословен Вседержитель, иже не дади нас в ловитву зубом их…
Жуковка КРУТОВ
Снег еще лежал кое-где на полях и в лесах, в садах и скверах, под заборами и стенами домов Жуковки, но в воздухе уже пахло весной. По утрам было холодно, однако стоило выглянуть солнцу, как сразу с крыш начиналась капель и по тротуарам и улицам провинциального городка открывали навигацию ручьи.
Крутов подставил лицо лучам солнца, всей грудью вдыхая свежий весенний воздух, прошелся вдоль стены школьного спортзала, обходя слежалые ноздреватые пласты снега, и вернулся ко входу в здание.
Жил он в Ковалях, где микроклимат был несколько иным, а снег до самого апреля оставался девственно-чистым и белым, в Жуковку же наведывался регулярно — четыре раза в неделю, устроившись тренером по русбою в местном спортсоюзе. Помог ему определиться с работой племянник дядьки Ивана Поликарповича Женя Хапилин, работавший учителем физкультуры в Жуковской средней школе и прознавший, что бывший полковник ФСБ — мастер рукопашного боя. Он же договорился с директором школы о выделении помещения для занятий новой секции, в которую с удовольствием ходили и ученики школы. До этого Крутов, переехавший с женой из Ветлуги на родину еще осенью прошлого года, два месяца ничем не занимался и с радостью согласился на предложение основать школу единоборств. Кроме всего прочего, надо было зарабатывать на жизнь, а спортклуб обязался платить хотя и небольшие деньги, но регулярно.
Впрочем, сказать, что Крутов ничего не делал, было бы несправедливо. Он помогал по хозяйству деду Осипу, теткам, двоюродным сестрам, ухаживал за Елизаветой, потерявшей интерес к жизни после преждевременных родов и потери ребенка, — сказалось дикое нервное напряжение, испытанное женщиной под Селигером во время боя команды Крутова с боевиками Российского легиона, — и каждое утро занимался психофизическим совершенствованием по системе деда Спиридона, которую он называл живой. Именно жива и помогла Егору выйти целым и невредимым из боя, а также вывести Лизу из глубокой депрессии после выкидыша. Хотя прийти в себя окончательно она не смогла до сих пор. Уже полгода Крутов не видел на ее похудевшем бледном лице улыбки и живого блеска в глазах, несмотря на все свои усилия. Складывалось впечатление, что Лиза сознательно закрыла все двери наглухо, отгородившись от мира толстыми стенами нежелания общаться. Жила она словно бы по инерции, не помогали ни беседы, ни врачи, ни колдовские приемы родственников Качалиных, сведущих в травном и наговорном лечении, и Егор уже начал бояться, что его берегиня потеряла свою волшебную жизненную силу, спасая мужа от гибели. Уезжая из Ветлуги, он не знал, каково истинное состояние здоровья Елизаветы, но, даже если бы и знал, решения своего не переменил бы. Дед Спиридон после боя на Городомле исчез, и никто из многочисленных родственников Качалиных в Ветлуге не мог сказать, куда он подевался. Не знала этого и Евдокия Филимоновна, жена и берегиня старого волхва, не проявлявшая между тем особого беспокойства. Муж частенько исчезал из дома по своим волхвовским делам и не появлялся иногда по месяцу, по два. Но поскольку он так и не объявился, Крутов и решил переехать на родину, надеясь, что там удастся вывести Лизу из ее сумеречного существования. Жить в Ветлуге после всего случившегося под постоянным давлением бандитов Быченко Крутов не хотел, тем более в отсутствие учителя.
Разъехались в разные стороны и его бывшие соратники.
Ираклий Федотов решил податься в Нижний Новгород, где жила и работала Мария, исполнившая свою миссию Ходока и берегини до конца. Егор знал, что бывший полковник военной контрразведки влюблен в Марию, но как относилась к нему сама женщина, никому было не ведомо. При расставании Егор пожелал удачи соратнику и другу, искренне желая ему счастья, и это было все, чем он мог ему помочь.
Панкрат Воробьев, год проживший в Осташкове, на берегу Селигера, с Лидой, сестрой Егора, и двумя ее детьми, уехал оттуда с семьей сразу после памятных событий начала октября прошлого года и устроился в Переславле-Залесском, небольшом провинциальном городишке Ярославской губернии, где у него жили родственники по отцовской линии. Егор изредка получал оттуда весточку: Лида не забывала брата, да и сам Панкрат позванивал, зная о происшедшей беде с женой Крутова. По тону разговоров было понятно, что он скучает по прежним временам, хотя, с другой стороны, открыто радовался своей семейной жизни. Он нашел свою женщину, дети которой стали звать его отцом.
Крутов и сам нередко вспоминал недавнюю боевую жизнь, однако все так же стремился к независимости и покою, обнаружив в глубине России колоссальный массив бытия, не зависящего ни от политических драк в высших эшелонах власти, ни от мафиозных разборок, ни от силовых структур, и собирался войти в этот глубинный массив, чтобы остаться в нем навсегда. Единственное, что требовалось для этого (как ему казалось), — было время. Хотя прошлое отпускало бывшего полковника безопасности неохотно, постоянно доказывая, что средний человек в России абсолютно не защищен, беспомощен как перед бандитами и жуликами всех мастей, так и перед властью, перед чиновниками, перед так называемыми правоохранительными органами и законами криминального государства, которым к этому времени стала Россия. Крутову и на родине изредка приходилось воевать — за честь и достоинство, за справедливость и правду, хотя и в меньших масштабах, отстаивая идеалы, впитанные с молоком матери, хотя большинство конфликтов он, к своему удивлению, научился разрешать мирным путем. Но не все. Еще дед Трофим Харлампиевич говорил: если не жить ради других, хотя бы своих родных и близких, то какой смысл жить вообще? Крутов хотел воплотить эту формулу, отражающую основы бытия рода, в реальность. Первой же его задачей на этом пути было восстановление здоровья и психики Лизы, пережившей жуткий страх за мужа и рождение мертвого ребенка.
А больше всего мировоззрение Крутова изменили занятия живой. Он стал замечать то, что не замечал раньше, понимать то, о чем вообще не задумывался, и видеть то, что было недоступно еще полгода назад. Потому что жива оказалась не просто системой защиты и организации пространства адекватного ответа (ПАО) или древнейшей славянской философией жизни и смерти, но образом жизни, и ее принципы исподволь изменяли человека, повышая его уровень самореализации даже в том случае, если он с виду ничего особенного не делал. Количество прожитых лет при этом на качестве реализации не сказывалось, хотя еще совсем недавно Егор считал, что единственное количество, которое не переходит в качество, есть именно количество прожитых лет.