«Ваше высокопревосходительство, Ваш приказ мною получен. Приложу все усилия, дабы его исполнить, однако отдельные выдвинутые на север батальоны вернутся в Гурпо не раньше чем через неделю...»
2
Впереди, за высоченными, усыпанными желтыми ягодами кустами кто-то упорно, раз за разом, открывал и закрывал двери огромных рассохшихся гардеробов. Избавившаяся от мужниных фамильных гробов Матильда не думала, что когда-нибудь вновь услышат этот скрип. Услышала. Мало того, в тех же зарослях что-то варили, и скрип мешался с бульканьем и похлопываньем крышек на котелках.
— Штук восемь, не меньше, — определил идущий впереди Шеманталь. — Ишь наяривают...
— Твою кавалерию, — Матильда тряхнула отросшими за лето кудрями, — так это птицы орут?!
— Птицы? — хмыкнул адуан, — Это тергачи-то, жабу их соловей, птицы?
— Так не рыбы же!
— Тергачи — это тергачи... — Шеманталь галантно отвел от лица принцессы толстую ветку. — Да не крадитесь вы, они только себя слышат. Вот куриц ихних спугнуть раз плюнуть, хотя этим что с курицей, что без, лишь бы хвост казать. Зато на вертеле — пальчики оближешь, особливо в ягодную пору. Они ж только абехи сейчас и жрут, может, с того и дуреют.
Матильда промолчала — не шуметь в присутствии дичи было у Мекчеи в крови, но как же давно она не охотилась! Из Агариса до приличной охоты скакать дня три, ближе одни хомяки водились, Мупа, бедняжка, так за всю свою жизнь ни единого фазана и не увидела, даже жареного. Какие фазаны, на говядину бы хватило. И на ызаргов, что Анэсти развел...
Из Сагранны прошлое казалось особенно гнусным, и ее высочество, гоня воспоминания, ускорила шаг. Жизни оставалось не так уж много, и алатка не желала марать этот остаток о старье.
— Всё, — очень к месту объявил Шеманталь, — пришли.
Небольшая полянка лепилась к обрывистому склону, уходящему в фиалковую, пронизанную солнцем высь. Среди сухой, не знавшей косы травы гигантскими черепахами торчали валуны, на которые и взгромоздились пресловутые тергачи. Статью они напоминали нухутских сопливых петухов, но были поменьше и обладали на редкость примечательными хвостами, не столько длинными, сколько пышными, как одежки канатных плясуний. Генерал-адуан в подсчетах не ошибся — на токовище собралось восемь петухов. Начинать турнир тергачи не спешили; раздув на манер голубей шеи и распустив хвосты, они предпочитали медленно поворачиваться на своих пьедесталах, издавая уже знакомые бульканье и скрип.
— А куриц-то не видно, — удивилась алатка, — оглохли, что ли?
— Не туда глядите... В зарослях они, с краю которые. Хорошо мы вышли, взяли б влево, спугнули бы. Выше, выше гляньте, вон... У рогульки.
Тергачки походили на фазанок — неприметные, в пестреньких платьицах, они скромно прятались в листве, подавленные красой и важностью собравшихся женихов.
— Сдается мне, — Шеманталь ткнул пальцем влево, — его берёт. Штаны мокрые, а губернатор губернатором!
«Губернатор» старательно кружил, показывая доставшуюся ему роскошь. Из-под верхних, черных с серебристым краем, перьев торчали алые, оранжевые, бирюзовые оборки. Когда тергач поворачивался задом, становился виден пышный белый пух с непристойной круглой дыркой посередине. Исподнее малость слиплось от помета, но это не мешало красавцу вертеться, скрипеть и булькать. Расфуфыренные соперники тоже старались вовсю, на невест они не глядели, друг на друга тоже. На своем веку Матильда повидала немало спесивых балбесов, но те, алча признания, хотя бы косились на зрителей, тергачам же хватало себя и своего хвоста.
— Экие важные, — шепнула женщина, мимоходом прикинув, что из черных перьев можно сделать отличную оторочку, пожалуй, и бирюзовых прибавить не помешает, — аж не верится, что передерутся.
— Это козлы дерутся, — отмахнулся адуан, — а эти так и будут тергать, пока девка в зад не клюнет. Хватит, мол, складай хвост, пора дело делать...
А ведь она тоже Анэсти клюнула, дура эдакая... Ну и ладно, было да сплыло, а вот дайту завести надо. Тергачи — это не дичь, но не одни же они здесь водятся, хотя любопытно, конечно...
Здоровенная темная тень вынырнула из-за горы и камнем ринулась вниз, на танцующего «губернатора». Мелькнули выставленные вперед могучие лапы, суматошно заколотили петушиные крылья... Поднятый хищником ветер закружил разноцветные перья, а кто-то вроде здоровенного, лысого с красным воротником орла неспешно взмывал вверх, к горному солнцу, унося трепыхающуюся добычу. Уцелевшие не заметили потери собрата, ток продолжался. Матильда покосилась на кусты — курицы то ли сбежали, то ли забились в самую чащу, но отсутствие невест осталось столь же незамеченным, сколь и рухнувшая с небес смерть.
— То ли еще бывает. — Адуан вытащил из сумки обтянутую сукном болванку и принялся насаживать на палку, которой отводил с дороги ветки. — Самый смех — это когда барсиха или там рыська котят натаскивает. Те на камень толком залезть не могут, одного тергача втроем волокут, он крыльями колотит, пыль столбом, а балбесы знай себе выплясывают... Ну как, нагляделись или еще полюбуетесь?
— А то я спесивых дураков не видала... Одна разница, что в штанах и родословная от святого Олуха.
— Да и время не раннее. — Шеманталь оценил спускающееся к дальним горам солнце. — Супруг заждался.
— Ну так и шел бы с нами! — буркнула Матильда, понимая, что Бонифаций в самом деле заждался, а она... А она хочет к мужу, вот хочет, и всё!
— Его высокое пресвященство по горам только для дела скачет, — напомнил спутник, — да и занят он. Бакраны, если с утра нагрянули, до вечера не отцепятся. Жак, Дени, пошли, что ли. И с хвостами поаккуратней, перья не поломайте.
Всю глубину тергачиной тупости Матильда постигла, когда адуанская троица с ходу уложила шестерых. Шеманталь орудовал колотушкой, помощники совали добычу в мешки. Седьмого не тронули, надо думать, оставили на развод, одинокий скрип еще долго долетал до ушей принцессы, потом его заглушили другие звуки — шум ветвей, звон ручья, стрекотанье здоровенных, чуть ли не в ладонь, кузнечиков. Сагранна и не думала стесняться гостей, и алатка была благодарна и ей, и лету, и предложившему эту прогулку Шеманталю.
— А неплохо так сходили. — Генерал-адуан будто мысли подслушал. — Вечерком женихов нажарим... С бакранским сыром. А завтра, если пожелаете, я вам барсово семейство покажу, Жак следы неподалеку видел.
Это было заманчиво. Серебристые длиннохвостые кошки водились и в Черной Алати, но видели их нечасто, потому и болтали, что встретить одинокого барса — к свадьбе, а семейку — к удаче. Балинту выводок аж в пять котят попался.
— Одна не пойду, — внезапно решила Матильда. — Только с хряком... То есть с его высокопреосвященством.
3
На пороге «Приюта золотых птиц» Капрас едва не замедлил шаг — похожий на аляповатую шкатулку казарский дворец вдруг показался ловушкой. Входить не хотелось, тем более входить одному, но в «Приют» сопровождающих не впускали. Правом нарушить уединение повелителя Кагеты обладал лишь осчастливленный личной аудиенцией, коего сопровождал дежурный казарон, да и то лишь до порога личных покоев. Золотого гнезда, как говорили здесь. Конечно, командующий гайифским корпусом мог на местный этикет наплевать, но это поставило бы Хаммаила в дурацкое положение, а казара и так ждали не лучшие времена.
Получив приказ оставить Кагету, Карло не то чтобы забеспокоился о Хаммаиле, скорее начал испытывать некоторую неловкость. Жил себе молодой казарон, упитанный и красивый, желал странного, родную казарию терпеть не мог, мечтал осесть в империи и добился-таки своего. Перебрался в Паону, женился на гайифской девице, не из самых красивых, зато с влиятельной родней, пошли дети... И тут родня жены хватает за горло и тянет в неприятное отечество, да не кем-нибудь, а казаром! Имперские сановники сыплют любезностями и подачками, обещают всяческую помощь, и вот ты среди диких неотесанных болванов, такой просвещенный, такой мудрый, такой нужный великой Гайифе! Как тут не напялить корону и не водвориться во все эти дворцы?
И все бы хорошо, только у доброй половины страны имелся другой казар. Сперва «Лисенок» казался временной помехой, а трон, пусть и без ножки, надежно подпирала империя, но теперь ей стало не до Кагеты. Как Паона обещает, заверяет и бросает на произвол судьбы, Карло испытал на собственной шкуре, сейчас пришла очередь Хаммаила. Симпатий ни он, ни его Антисса не вызывали, однако чувствовать себя Забардзакисом было противно.
Изворачиваться и крутить маршал не любил, но, не желая обострений, заставлял себя быть дипломатичным. Его пригласили для важной беседы, и он поехал, хотя Курподай намекал на возможные неприятности, Ламброс советовал взять охрану посильней, а Демидас — отказаться под благовидным предлогом. Сейчас, перед золочеными дверьми, на которых били крыльями голенастые цапли, гайифец жалел о своем чистоплюйстве, но отступать было поздно, да и не зарежут же его, в конце концов!