На этом месте он каждый вечер прерывал течение мысли решением встать с дивана и отправиться спать. Он и так засиживался допоздна, а утром приходилось вставать в четверть шестого, чтобы поспеть к семи на работу. Значит, надо было укладываться. Надо? Конечно, его никто не заставлял. Мало ли чем он мог бы сейчас заняться? Тысячью вещей. Но с некоторых пор он не отказывал себе в удовольствии спать. Оно было его великим открытием на Земле. О, раньше ему не раз приходилось видеть спящих — людей и животных. Был период, когда в его обязанности входило беречь их сон. По ночам он наблюдал, как спят дети, или кружил над птичьими гнездами, и сонные птицы вздрагивали, чуя его невидимую близость и не понимая, что происходит. Но только после того, как он сам научился спать и соприкоснулся с чудом сновидений, сон перестал быть для него сухим понятием.
Он поднялся, пошел к своей кровати и, погасив свет, начал неторопливо раздеваться. Он любил продлевать эти минуты, позволяя дреме исподволь овладевать собой, любил думать, еще не добравшись до постели, что заснет и увидит сон, и даже гадать, разнежась, что же такое он сегодня увидит. Однако прежде, справившись со всеми пуговицами и сбросив защитный панцирь, он делал свою ежевечернюю гимнастику: заняв стратегическую позицию в том конце комнаты, где было меньше мебели, и как следует расправив крылья, затекшие от бездействия, он много раз старательно раскрывал их и складывал. И только после этого уходил в сон.