Подруга Валентина решила, что Люся затосковала без мужика. Она-то и подговорила супруга явиться с мировой.
Володька, почти трезвый, забрал сына из детского сада. Димка по дороге спросил:
— Папа, сегодня ты письма читать будешь?
— Какие письма, сынок?
— Из ящика. Мама каждый день получает. Во сколько!
Когда Люся пришла домой, сизый от гнева Володька читал второе письмо. В каждой партии было несколько посланий от «женихов, как Люся называла претендентов на ее руку, точнее, тело. Эти письма, да еще от самых бесстыдников, очевидно, Володьке и попались. Глядя на Люсю, бывший муж не находил от возмущения слов и только хрипел:
— Шлюха! Ну, шлюха деловая!
— Да успокойся ты. — Люся устало махнула рукой.
— Значит, ты теперь это? Деловая? Этим занимаешься? Не ожидал.
Володька схватил стопку писем:
— Клиентов выписываешь? Свербит? — Он бросил взгляд на один из конвертов и ахнул: — И бабы! Извращенка!
— И деды! — огрызнулась Люся. — Знал бы ты…
— Знаю, знаю, — угрожающе поднялся Володька. — Я тебя, гадину, убью!
— Убьешь? — закричала Люся. — Давай убивай, а то они меня все уговаривают руки на себя наложить, а я, видишь, живу.
Она распахнула кухонный шкаф, где лежали послания, и стала их пачками швырять в Володьку:
— Сволочи! Подлецы! Петельки мне рисуют! Любви отдаться зовут! Смысл жизни! Чтоб вы подохли со своим смыслом! Подавитесь своими советами!
Истерика у Люси прошла быстро. Накричавшись и наплакавшись, она все рассказала Володьке.
— Так разобраться надо, — сказал он обескураженно.
— Как разобраться-то?
— Перечитать все, сопоставить.
— Нет, — Люся испуганно затрясла головой, — не могу я их больше читать, лучше вилкой по сковородке.
— Чего? — испугался Володька.
— Да так, писал тут один, как характер закалять.
Оттого что выплакалась, а главное — поделилась своим несчастьем, Люся повеселела. Она с удовольствием посмотрела с сыном «Спокойной ночи, малыши», а потом одна — «Кинопанораму».
Володька читал письма на кухне. Временами хохотал, иногда ругался. Один раз прибежал в комнату и сказал, что, если попадется письмо «жениха» из ближайшего района, он поедет к нему с ребятами ломать ноги и другие конечности. Было уже за полночь, когда он позвал Люсю.
— Все. Я понял.
— Что понял?
— Смотри, вот здесь: «как вы писали в своем письме в газету…» — и тут: «я тоже думала написать в газету, и ваше письмо моими словами…» и так далее. Ты что, писала в газету?
— Я? В жизни даже по заявкам на радио не писала.
— А могла бы. Когда меня в прошлом году на переподготовку призывали. Песню передать.
— Ладно тебе, вспомнил. Кто же это мне удружил?
— Надо выяснить, какая газета, найти письмо, сличить почерки.
— Ну, ты прямо Штирлиц, — похвалила его Люся.
Впервые за много дней кошмар стал немного рассеиваться. Да и переживать его вдвоем было легче. Володька тут же учуял перемену в настроении Люси. И решил закрепить успех.
— К матери через весь город не потащусь, заночую у тебя, — объявил он.
Газеты просматривали в городской библиотеке. Вычислили: раз пишут со всех долей и весей — значит, центральная, дата — за неделю от первого письма. Дело шло медленно. Они часто задерживались на какой-нибудь статье, изучали, их культурный уровень резко повысился. Люся на работе пересказывала: «В „Известиях“ писали… в „Комсомолке“ была заметка…»
Письмо нашел Володька. Оно было подписано «Людмила К., город Калуга» и ведало о жестокости и эгоизме окружающих, их неспособности понять чужие проблемы и равнодушии. Глубоко разочарованная Людмила К. не видела иного выхода, как покончить с этой мучительной жизнью.
Непонятным оставалось, почему эта отчаявшаяся особа взяла Люсин адрес, о котором было сказано, что он находится в редакции.
— Не дрейфь, разберемся, — успокоил Володька жену.
Он переживал второй звездный час, даже про ворованную шапку на время перестал талдычить.
Люся же думала о том, как плохо быть самостоятельной, то есть одинокой. Мужская голова — не последнее дело в быту. Когда женщина распускает нюни и впадает в панику, мужчина трезво (даже если он вечно хмельной) оценивает ситуацию.
Володька стремился закрепить успех. Он почти переехал в бывшее семейство и умело прятал бутылку с водкой в сливном бачке над унитазом.
Евгений Федорович броситься с Люсей в океан любви не спешил, зато, по наблюдениям медперсонала поликлиники, был не прочь поплескаться в мелком ручейке с новенькой лаборанткой.
В один из дней Володька взял отгул и, прихватив сумку с письмами, отправился на электричке в Москву.
Здание газеты он нашел быстро, но, войдя в него, оробел: пройти нужно было мимо милиционера, которому все показывали пропуска. «Деловые! — возмутился Володька мысленно. — Как почитаешь, что пишут, — свои ребята, за нас болеют. А сами заслон от народа поставили».
Володька вышел на улицу и направился в гастроном напротив. Там он быстро нашел компанию и принял стакан портвейна. Из пустого желудка вино ринулось прямехонько в голову и растворило нерешительность.
Снова войдя в здание, он подошел к дежурному и распахнул сумку.
— Что же это делается? — спросил Володька.
— Что? — лениво откликнулся постовой.
— Пишут неизвестно кому. То есть известно — моей жене. Видишь сколько?
— В какую редакцию? — так же лениво спросил милиционер.
Володька назвал.
— В отдел писем?
— Ага, — обрадованно кивнул Володька, сообразив, что что-то наклевывается.
Постовой задержал пропуск девушки в громадных — блюдцами — очках:
— Тут товарищ в вашу редакцию. Не проведете?
— К кому? — насторожилась очкастенькая.
— В письма, — пояснил Володька.
— Пойдемте, — согласилась девушка.
В лифте ехали молча. «Деловые, ну деловые», — любимое словечко одиноко билось в Володькином мозгу.
— Вам направо, вторая комната, завотделом Сергей Кривососик, — блеснули очки.
— Спасибо, — поблагодарил Володька.
Он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.
— Мне Кривососика, — сказал он сидевшему в кабинете парню.
— Носика, — ответил тот.
— Чего? — растерялся Володька.
— Кривоносик моя фамилия.
— Извини, спутал, — сказал Володька и принялся выкладывать письма на стол.
Сергей Кривоносик наблюдал за его действиями без интереса, как повар за кипящим бульоном.
— Все! — сказал Володька. — Забирайте. И требую публично извиниться перед моей женой. На первой странице.
— За что? — поинтересовался завотделом.
— Так ей безвинно пишут всякие ненормальные…
На середине Володькиного монолога Сергей вдруг простонал:
— Ляля!
— Кто? — переспросил Володька.
— У нас работает в регистрации. Такая… — Кривоносик нарисовал в воздухе большую гитару. — Но дура-а! Редкая дура! Пошли.
В коридоре Сергея схватила за руку пенсионного возраста тетенька, одетая под старшеклассницу.
— Кривососик, миленький, — заверещала она, — рубят! Три абзаца в конце. Выручай!
— Прости, — Сергей обратился к Володьке, — я сейчас, а ты иди, вон та дверь. Ляля. Там поймешь.
Володька вошел, куда указали, и замер, обомлевший. От стола к окну, противоположному двери, шествовало создание необыкновенного сложения. Все то, что от талии до колен, напоминало колокол, узкий у верхушки и широченный внизу. При ходьбе колокол раскачивался из стороны в сторону в такт ударам Володькиного сердца.
Когда создание повернулось лицом и двинулось обратно к столу, в Володькиной голове билось привычное: «Делова-а-я!» В переводе на литературный язык это обозначало: внушаемый идеал женской фигуры в виде тонкой столовой вилки — от вырождения человеческой породы; настоящая красота — вот она. У Ляли каждую часть тела можно было назвать одним словом — форма. Ноги, руки, торс — все было отлито по специальному заказу в божественных формочках. Лицо, правда, немного сонное, но главная деталь на нем — пухленькие губки — этаким розовым бутончиком призывно выдавалась вперед.
Ляля села за стол, положила на него часть форм и взяла трубку телефона, которая ее дожидалась.
— Ты понимаешь, что потерял меня? — спросила она в микрофон.
На том конце что-то резко и торопливо доказывали. Ляля закрыла глаза и снова повторила:
— Но ты понимаешь, что потерял меня?
Володьку она не замечала, хотя он стоял в пяти шагах от нее и восхищенно пялил глаза. Пока не пришел Кривоносик, Ляля еще раз десять задала свой вопрос.
Володька недоумевал: что за идиот говорит с Лялей, кто ж отказывается от такого богатства форм?
Кривоносик бесцеремонно оторвал трубку от мраморного ушка и швырнул на рычаг.
— Что ты творишь?! — закричал он с ходу.
— А? — распахнула глаза Ляля.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...