– Решено, – кивнул Лежечев. – Завтра вечером и я непременно буду у вас.
«Ах! – отражалось в глазах у всех сестер Иванцовых. – Неужели они будут здесь и завтра?! А главное, здесь будет Серж!»
Шурочка же прогрузилась в свои мысли. Вольдемар только что открылся ей. Впрочем, это не совсем признание в любви, а лишь признание в том, что он бывает здесь только ради нее. А разве это не одно и то же? И как же теперь быть с Жюли? И потом: Лежечев может и ошибаться. Визит Сержа, это всего лишь визит вежливости. Но едва они вышли в сад, Соболинский подошел к ней и шепнул, слегка сжав ее руку:
– Я жду вас завтра, на том же месте. Александрин… В то же время…
Она вздрогнула. Его голос обжигал, как и давеча его рука. Она почувствовала себя беспомощной.
– Я не могу…
– Вы боитесь?
– Да.
Он оглянулся: Иванцовы были заняты Владимиром Лежечевым, и сказал тихо, со значением:
– Одна только встреча, большего я не прошу.
Оказывается, это была всего лишь просьба! А Шурочкино сердце восприняло ее как приказ. Да зачем ему нужно это свидание? Но раз он этого хочет… Она еле заметно кивнула и произнесла губами: «Завтра на том же месте. Утром. Я приеду». Лежечев уже спешил к ним.
– Александра Васильевна, я много рассказывал о заграничных вояжах, но совершенно упустил из виду Санкт-Петербург, – в сердцах сказал он, глядя на Соболинского. – Хоть господин Соболинский уже зачислил меня в славянофилы, однако же я не могу похвалить русскую столицу так же, как и русские обычаи. Это скверное место, и нравы там весьма скверные.
– И люди, вы хотите сказать? – зловеще улыбнулся Серж.
– Я там служил, в так называемой «новой» гвардии. И оставил службу не далее как этой весною. И мы встречались с вами в Петербурге, мсье Соболинский, в салоне у графини Б*, если вы изволите это припомнить.
– Я прекрасно это помню.
– Тогда, должно быть, вы вспомните и то, что графиня сейчас при смерти? У нее родильная горячка.
– Судя по всему, вы получаете почту из Петербурга гораздо чаще, чем я.
– Так теперь и вам это известно. Пусть даже из моей почты.
– И что с того?
– Вы разве не изволите завтра же отбыть в Петербург?
– Родильная горячка графини Б* не имеет ко мне никакого отношения, – насмешливо сказал Серж. – Она имеет отношение к ее мужу.
– Но его ранение имеет прямое отношение к вам!
– Я разве виноват в том, что люди вдруг взялись умирать? Если бы я хотел его убить, я бы убил. Но он только ранен. Следовательно, я этого и хотел. Родильной горячки его жены я не хотел вовсе. Повторяю: это не имеет ко мне никакого отношения. Я намерен провести лето в деревне. Это полезно для моего здоровья.
– Напрасно вы так полагаете. Могут возникнуть обстоятельства, при которых отдых в деревне станет столь же опасным для здоровья, как и жизнь в столице.
– Тогда мне тем более нечего терять.
Они вновь обменялись многозначительными взглядами. К гостям уже спешила Евдокия Павловна, которая решительно не понимала, что вообще происходит. Отчего такой тон? Почему мужчины ищут ссоры и именно в ее доме?
– Господин Соболинский, я не смею обременять вас просьбой… Ах, да что там! Словом, я попросила бы вас оценить, как моя дочь поет. И вас, господин Лежечев.
– Александрин? Она поет? – произнесли в один голос и переглянулись мужчины. Именно этот предмет, то есть младшая дочь Иванцовых, занимала их обоих.
– Нет, что вы! Я говорю о Долли!
– Извините, в другой раз. Тетушка заждалась, – поспешно откланялся Соболинский.
Шурочка закусила губу. Как бы не рассмеяться! Бедный Серж! Они таки навяжут ему сестрицын мышиный писк! Найдут такую возможность! Соболинский вскоре уехал, стало «немного легче дышать», атмосфера разрядилась.
– Мне тоже пора, – сказал вскоре и Лежечев и поднялся. – Вынужден откланяться. Дела. Александрин, вы не проводите меня?
– Я?
– Да. Вы.
– Но…
– Это неприлично, – сделала замечание Евдокия Павловна. – Молодая девушка, наедине с мужчиной…
– Извините. Я забылся. – Он и в самом деле был взволнован.
Провожали его всем семейством, но Лежечев все-таки улучил минутку, чтобы сказать ей то, что хотел. Вернее, потребовал ответа на вопрос:
– Что он вам сказал? Соболинский?
– Откуда вы это взяли?
– Я видел, как он пожимал вашу руку, и этот его взгляд… Мерзавец!
– Ну и что?
– Он погубит вас. Вы себе даже не представляете ту пропасть…
– А по какому праву вы меня предостерегаете?
– По какому праву? Что ж, это верно. Но, поверьте, к тому моменту, как он успеет заняться вами всерьез, у меня будут все права. Вас некому защитить, у вас нет братьев, а ваш отец… Этим займусь я, – сказал он решительно.
«Боюсь, что уже поздно, – подумала она. – Поздно. Завтра утром у нас свидание, и у меня совсем нет сил, противиться ему. Я вовсе не хочу, чтобы меня от него защищали. Не хочу…»
Вечер этого дня, который так замечательно начинался, был ужасен. После того как уехал Лежечев, папенька вызвал ее в свой кабинет. Евдокия Павловна была тут же, и вид у родителей был грозный.
– Ну-с? – строго спросил Иванцов.
– Я не понимаю.
– Да? – вмешалась Евдокия Павловна. – Не понимаешь? Как ты была сегодня одета? А как ты себя вела? Отвечай, дрянь! – взвизгнула она.
– Не кричите на меня!
– Что-о? – затопал ногами Василий Игнатьевич. – Ты что, отродье, себе позволяешь? Замуж захотела? Замуж?! Поперед сестер?! Против воли моей?!!! Запомни: ты живешь только моей милостью. Ни гроша за тобой не дам. Если они хотят опозорить свой род – пусть берут в жены девку. Но я молчать не стану. Как только твой «жених» узнает правду, он о тебе и думать забудет. Владимир Лежечев человек благородный. И с таким отродьем, как ты, судьбу свою не свяжет. Не утихомиришься, так он все узнает.
– Но я не понимаю…
– Надо будет, я это и тебе скажу. А сейчас – прочь.
– И чтобы платья этого я больше не видела! – добавила Евдокия Павловна. – Выкинь немедленно!
«Господи! Неужели же никто за меня не заступится? Что я им сделала? Как будто бы им оскорбительно уже одно только мое существование! Меня все ненавидят! Все! Впрочем, нет. Вольдемар хочет меня защитить и говорит о каких-то обязательствах. Но ему никто этого не позволит. Я одна, совсем одна. Плакать? Ну, нет!»
Сестры с ней не разговаривали, даже любимица Жюли. Рассердилась за Лежечева. Лишь Долли фыркнула, глядя в сторону, не на нее:
– Подумаешь! Если бы я надела зеленое, то все смотрели бы только на меня! И еще они не слышали, как я пою! Маменька говорит, что у меня замечательный голос! А у Сашки его вовсе нет!
«И не надейся, – подумала Шурочка. – Если бы мною столько же занимались и разрешили бы музицировать, то и в самом деле было бы, что послушать!»
Она пораньше легла спать, отказавшись от вечернего чая. С ней по-прежнему никто не разговаривал, сестры дулись, а родители сердились. Шурочка даже испугалась, что маменька запрет ее на ключ, а главное, запретит седлать для нее лошадь, и не быть тогда свиданию с Сержем. Но нет, этого не случилось. Она встала потихоньку и, отказавшись от завтрака, шмыгнула на конюшню. Ей было все равно, что случится потом. Как ее будут ругать и чем именно грозить. Ах, если бы можно было никогда к ним не возвращаться! Никогда…
Он уже был там, на опушке. Белый жеребец, привязанный к сосне, занервничал, завидев Воронка. Кони даже попытались друг друга укусить, между ними сразу же возникла вражда. Шурочка соскочила с лошади прямо в объятия Сержа. Впрочем, он ее сразу же отпустил, словно боясь спугнуть, и томно сказал:
– Александрин, я жду вас уже почти час.
– Я думала, вы долго спите.
– Не сегодня. Я так и не смог уснуть.
– Только не говорите, что вы меня безумно любите, что из-за этого не спали ночь.
– Отчего же, если это так?
– Я же вижу, что вы врете, – сердито сказала она.
– А если я скажу, что приезжал вчера именно из-за вас? – вкрадчиво спросил Серж. – В это вы поверите?
– В это поверю.
– Но если это не любовь, что же тогда?
Она молчала.
– В вас есть какая-то тайна. Я справился у тетушки. Говорят, что отец не дает за вами приданого. И будто бы он поклялся, что никогда и ни при каких условиях не выдаст вас замуж. Это правда?
– Да, это так.
– И вы с этим согласны?
– А вы что ж, жениться на мне хотите? – с вызовом спросила она.
Серж рассмеялся.
– Как же я могу это сделать, если этого нельзя? Но ведь я люблю вас. Я люблю тебя, слышишь? – требовательно сказал он. – Мы просто созданы друг для друга. Нам надо быть вместе.
Она молчала. Серж взял ее за руку и с нежностью привлек к себе. Это был их первый поцелуй. Голова у нее закружились, ноги подогнулись сами собой. Он целовал ее нежно, но страстно. Шурочка сама не помнила, как отвечала на поцелуи, но оторваться от него не могла. В глазах был туман, а мысли путались. Что ж, она его хотела, и вот он с ней. А дальше что? Горячка, слезы? Что потом? И как? Он-то уедет в Петербург, а что будет с ней? Но ведь это единственный луч солнца в ее жизни! Другого может и не быть. Теперь и она понимала: им надо быть вместе. Все, что происходит здесь, в это лето, не случайно. Но ведь еще вчера…