– Та же цепь, – пояснил он. – Те же самые кратеры. Но эта серия снята с помощью радиотелескопа, а не оптическими приборами. Теперь можно видеть разницу, правда?
Я замер.
На обычных снимках открытые Мораном кратеры выглядели как отчетливые кольцевые структуры. На снимках же, выполненных с помощью радиотелескопа, отчетливо просматривался только один кратер. Идеально круглый, он сиял на сплошном темном фоне, как гигантский маяк.
– Выглядит так, – сказал подошедший Конвей, – будто дно кратера испускает радиоизлучение. Довольно редкое зрелище. По крайней мере, я такого не видел…
7
К этому времени от корабля Второй межзвездной нас отделяло расстояние почти в два парсека. Неожиданное открытие Морана ставило нас перед альтернативой: обращаясь вокруг планеты, продолжать наблюдения, дожидаясь главного корабля, либо осуществить запланированную высадку, рискуя встретить нечто неизвестное в районе странного кратера.
Решение Морана вы знаете по отчету. Моран предложил высадиться на Ноос. При этом мы оставляли бот на орбите, чтобы в случае непредвиденной встречи вернуться на его борт. Решение Морана не было поспешным, как утверждали некоторые горячие головы в ходе позднейших дискуссий. Мы перебрали все мыслимые варианты высадки и руководствовались уже известным вам пунктом из "Положений о Космосе".
"Любая попытка Человека войти в Контакт с Неизвестной ранее формой жизни в Космосе должна строиться на предельной осторожности. Все, что может явиться причиной повышенной опасности, как для Человека, так и для Неизвестной ранее формы жизни, должно быть сведено к минимуму. Если сам Контакт по каким-то причинам примет угрожающие формы как для Человека, так и для Неизвестной ранее формы жизни. Человек должен отступить, – для того, чтобы, проведя необходимые исследования, понять природу Неизвестной ранее формы жизни и найти приемлемую и гуманную возможность Контакта. Все иные реакции Человека при встрече с Неизвестной ранее формой жизни следует относить к категории неоправданного риска".
Больше всего решение Морана обрадовало нашего биолога. Не умеющий скрывать чувств, темпераментный весельчак Конвей радовался как ребенок. И его можно было понять. Как и я, он жаждал узнать – почему "Гулливер" на столь удобной планете не нашел никаких следов жизни? И почему, если эта жизнь на ней все-таки существовала, она не давала четко различимых следов?
8
Я стоял перед иллюминатором, разглядывая астероидные кольца, вращающиеся вокруг планеты. Только прозрачное стекло отделяло меня от бездны – черной, бесформенной, тьму которой пронизывали лишь вспышки звезд. Я не мог определить, где в этом провале находится Солнце, но то, что оно было среди звезд, наполняло меня гордостью за Человека. За Человека, научившегося протыкать Пространство. Я не случайно употребил слово "протыкать". При релятивистских скоростях наш корабль действительно шел как в звездном колодце. Перед носом постоянно маячило черное пятно, будто там, куда мы направлялись, не было ни одной звезды. Но это только казалось. Звезды там были. Просто их радиация оказывалась смещенной в невидимую человеческим глазом ультрафиолетовую часть спектра. И такое же черное пятно маячило за кормой, поскольку там свет звезд смещался в инфракрасную зону… Мы, действительно, как гигантской иглой протыкали Пространство.
Моран тронул меня за плечо:
– Я провел кое-какие исследования… Этот кратер… Он и впрямь излучает энергию… Более того, эта энергия излучается направленно и напоминает сигналы…
9
С этого началось неожиданное.
То, что Моран определил как сигналы, записанное и разложенное автоматами в спектре слышимости, звучало как музыка. Музыка, в которой участвовали все известные нам инструменты – от скрипучего харпсикорда [Харпсикорд – музыкальный инструмент, предшественник фортепьяно] до альтовых труб!
Когда я впервые услышал эту музыку, выделенную из бульканья, треска, шороха, скрипов, шарканья, мяуканья, свиста, забивавших диапазоны приемника, я не мог не вздрогнуть от удивления. Возникая из ничего, как если бы это вода просачивалась сквозь тончайшие трещины, музыка достигала высоких, почти не воспринимаемых частот и внезапно садилась, заполняя все кругом тревогой органных труб. Прокрутив пленку с записью, Моран спросил:
– Даг, и ты, Гомер. Эти шумы вам что-нибудь напоминают?
– Музыку, – твердо сказал я.
Но Конвей прищурился и сказал так:
– Да, музыку. Но в ней нет ничего человеческого.
– Человеческого? – удивился Моран.
– Точнее – разумного. Ее не мог написать никто близкий нам по системе мышления. Трудно это объяснить, но я так чувствую.
– Возможно… – задумчиво заметил Моран.
Не знаю, догадывался ли он тогда о природе шумов… Но, покидая бот, он запрограммировал автоматы на постоянный прием и анализ эфирных возмущений планеты Ноос.
10
Как известно из отчета, мы высадились с помощью рабочей ракеты на голом плоскогорье, обрывающемся в горько-соленый океан. Живой, настоящий воздух был пропитан горечью каменной пыли. Насколько хватало глаз, тянулись пустынные, загроможденные развалами, скал, равнины. И стояла тишина, которую нарушил лишь рекогносцировочный танк, с грохотом скатившийся из круглого брюха ракеты.
Равнину, упирающуюся в высокую горную цепь, мы прошли за двенадцать часов. Время от времени танк останавливался и я запускал мощный бур в скалистое тело планеты. Пустыня Ноос не исключала того, что жизнь на ней могла существовать прежде. Но бур приносил нам колонку за колонкой, лишенную любой органики.
Разумеется, я не надеялся обнаружить что-либо важное сразу. Каждый палеонтолог знает, что живые существа склонны собираться там, где условия более всего благоприятствуют их образу жизни. Для того, чтобы обнаружить "говорящие" отложения, я должен был хоть что-то знать о существах, которые могли в прошлом населять Ноос… Но горные породы планеты были немы. Немы не менее, чем знаменитые южноафриканские толщи Свазеленда, о которых палеонтологи до сих пор говорят лишь то, что они "имеют возраст более трех с половиной миллиардов лет", поскольку в них обнаружены интрузии именно этого возраста.
Хотя карта, составленная Мореном еще на борту бота, была достаточно подробна, мы не сразу отыскали в преддверии мощного хребта интересовавший нас кратер. Тишина, первозданное запустение, плоские глыбы, покрытые пустынным загаром… Было нелегко отыскать единственно верный путь, но Морен вывел-таки танк в ущелье, рассекающее один из склонов кратера.
Но прежде чем описать кратер, я позволю себе отступление.
Еще до выхода человека в Космос на Земле жили и множились бесчисленные легенды о том, что мы можем встретить на других планетах. Многие были склонны преувеличивать степень неизвестного, забывая о том, что даже на самых дальних и уединенных планетах, физические характеристики которых близки к земным, почти все будет выглядеть так же, как на Земле. То есть обычными будут смена дня и ночи, смена времен года и, наконец, такие явления, как восход и заход солнца, лунные фазы, звездные ночи, ветры, пустыни, океаны, дожди, молнии. Короче говоря, большинство того, к чему мы привыкли на Земле, будет таким же и на краю Вселенной. Больше того, этот закон, видимо, можно будет распространить и на живые организмы, поскольку в силу общих физических характеристик быстроплавающие формы должны будут приобрести обтекаемость, летающие – крылья, сухопутные – конечности и так далее.
Но вулкан, в кратер которого мы попали, ничем не напоминал земной. Гигантский его цирк, сияющий как титановая кастрюля, был врезан в горный массив, оплавившиеся породы которого сползли на плоское дно, застыв округлыми удлиненными языками. Широкая сеть металлических полос, вплавленная в камень, покрывала дно кратера. Несмотря на жар, которым дышали стены, большинство полос было покрыто густым кристаллическим налетом, напоминавшим не в меру разросшийся иней. Кое-где этот "иней" испарялся, пуская в воздух столбы ядовито-зеленых дымков. А зеркальные поверхности стен были испещрены геометрически правильными рядами дыр, уменьшающихся с высотой, но, видимо, очень глубоких. Их разверстые пасти смотрели прямо на нас, и трудно, очень трудно было допустить, что вся эта конструкция могла возникнуть без ведома разума!
11
Руководствуясь "Положениями о Космосе", Моран сразу увел танк из кратера.
Мы понимали его и не пытались протестовать, хотя круглое лицо Конвея выразило всю гамму раздирающих его чувств.
– Ночь проведем в ущелье, – сказал Моран. – Дождемся дня, не входя в кратер. Кроме автоматов, будем дежурить и мы сами. По очереди.
…Первым вызвался дежурить я.
Моран и Конвей уснули. Я опустил бронеколпак танка, включил кондиционеры и настроил аппаратуру. Экраны тускло засветились, показывая стены ущелья, и я с горечью подумал, что опустись "Гулливер" в районе нашего кратера, с нами мог быть сейчас специалист по Контактам… Но… "Гулливер" прошел мимо, и сейчас мы должны были надеяться лишь на себя… Впрочем, эти места давали достаточно информации. По крайней мере, где-то после полуночи я вдруг уловил ровный гул, будто через ущелье шла, обдирая каменные стены, волна холодного воздуха. Ветер?.. Может быть… Но почему я не видел пыли?.. Почему не летели со склонов камни?..