— Меня дедушка не в канаве, а в капусте нашёл, — не ко времени встряла Капочка.
— Да у вас тут притон! — воскликнула тётка потолще. — Документов нет, ничего нет, киднеппинг какой-то! Не удивлюсь, если окажется, что ребёнок украден с целью эксплуатации детского труда, если не хуже!
— Ну, зачем же так сразу? — успокоила вторая проверяющая и, повернувшись к Деду, спросила: — Ребёнок живёт у вас на постоянной основе?
— А как иначе? — вопросом на вопрос ответил Дед. — Ребёнок, если уж родился, всегда живёт на постоянной основе.
— Можно посмотреть условия проживания?
— Да, пожалуйста! — широкий жест рукой подтвердил Дедовы слова.
В дом инспекторши входили, словно в клетку к тигру. Подозрительно оглядывались и каждую мелочь готовы были трактовать, как уголовное преступление, совершённое в особым цинизмом.
— Где ребёнок спит?
— Вот тут, — показывал Дед.
— То есть, у девочки нет собственной постели?
— А это что, по-вашему?
— Это диванчик, а не кровать!
— Да хоть горшком назови…
— Только в печку не ставь! — радостно подхватила Капустка.
— Где стол, за которым будет заниматься ребёнок?
— Вот он.
— Это обеденный стол. Он же круглый…
— Обедаем мы на кухне. А здесь, вы видите, Капа рисует, а время придёт, будет уроки готовить.
Дама, что пожирнее, двумя пальцами придвинула альбом с Капиными рисунками, брезгливо перевернула пару страниц. Сюжет рисунков был одинаков: всюду пушки и пулемёты вели снайперский огонь по огромным бабочкам.
— Вы учите ребёнка рисовать такие гадости?
Дед пожал плечами и ничего не ответил.
— Рабочее место должно быть правильно освещено, — подала голос та, что потощее. — Здесь должна быть настольная лампа.
— Руки не дошли. Надо — куплю.
— И своей комнаты у ребёнка нет.
— Так у меня изба не пятистенка! Где я вам комнат наберу?
— У меня есть комната! — вновь некстати встряла Капустка. — Наверху.
— Предъявите! — сказано было так, словно речь шла о документах.
Капка выскочила в сени и стрелой взлетела по лесенке, нарочно сколоченной Дедом. Славная лесенка, даже с перильцами, но проверяющие опять остались недовольны.
— Опасно, — поджав губы, изрекла жирняйка. — Ребёнок может сорваться и упасть.
— Это вы можете упасть, а Капка — никогда.
Всем видом показывая, какой опасности они подвергаются, проверяющие поднялись на чердак.
— Вы что же, — с ужасом воскликнула та, что потощее, — держите ребёнка в неотапливаемом помещении?
— Это летник! — тоже возвысил голос Дед. — Зимой здесь никто не живёт!
— Здесь мои куклы живут. И вовсе тут не холодно, а от трубы немножко тепло.
— Чудовищно! — постановили педагогические дамы. — Просто чудовищно! Мы будем поднимать вопрос перед органами опеки. Полагаем, что в ближайшее время к вам приедет уже не наша проверка, а настоящая комиссия. Постарайтесь к этому времени найти недостающие документы.
— Где же я их возьму, если их нет?
— Это ваши проблемы.
С этими многообещающими словами проверка отбыла восвояси.
— Дедушка, — спросила Капка, когда они остались одни, — почему ты сказал тётям, что у меня есть мама? И что значит, бомжует?
— Это значит, что никакой мамы нет, ¬— хмуро ответил Дед. — Ты же видишь, что тётки глупые, им правду говорить нельзя, они не поймут.
— А тёте Марьяне можно?
— Можно. Только она тоже не очень верит.
— И что теперь будет? Какой они комиссией стращали?
— Ничего. Может, они ещё не приедут… Что, им делать больше нечего, кроме как машину зря гонять.
Оказалось, что делать больше нечего. Они вернулись через день. Настоящая комиссия состояла из тех же двух тёток и полицейского лейтенанта — местного участкового.
Свои документы Дед к этому времени отыскал в комоде, а у Капочки как не было никаких бумаг, так и не объявилось. Зато официальная бумага имелась у комиссии, причём самого неприятного свойства.
— Ребёнка мы изымаем вплоть до выяснения обстоятельств, — объявила инспекторша потощее, что прежде казалась не такой злодейкой.
— Как это, изымаете? — возмутился Дед. — Чужого ребёнка?..
— Вот именно. Документов вы не предъявили, значит, девочка вам чужая. Ещё неизвестно, где вы её украли.
— Что?!. — взревел Дед. — Да вы понимаете, что говорите?
— Тише, тише… — вмешался участковый. — Никто вас пока не обвиняет. Но вы знаете, сколько в стране каждый год пропадает детей? Десятки, может, и больше. А ваша девочка без документов, значит, её надо проверить по базе данных. Сами же говорили, что её мать без определённого места жительства. А такая запросто могла украсть ребёнка, а потом подкинуть вам.
«Нет у неё никакой матери», — чуть не ляпнул Дед, но вовремя прикусил язык. Один раз признаешься во вранье, потом не очистишься.
Вместо этого он произнёс примирительно:
— Вы скажите, куда надо приехать, мы с Капочкой приедем, и проверяйте по вашей базе, сколько душе угодно.
— У нас предписание, — объявила тощейка, а жирняйка мигом подхватила на руки Капустку со словами:
— Пойдём, детка, отсюда.
— Пусти!.. — визгнула Капустка и вцепилась зубами туда, где под накрашенным тёткиным глазом синел склеротический мешок.
Зубы у Капустки были хоть и молочные, но остренькие, натренированные на яблоках и сырой морковке.
Теперь пришла пора визжать укушенной инспекторше. Она мотала башкой, пытаясь освободить травмированные сусала, но легче было бы оторвать бульдога, чем отчаянную девчонку.
— Дрянь!.. — антипедагогично взвыла ювенальная дама и хлёстко влепила оплеуху озверевшей Капустке.
Тут в дело вмешался Дед.
— Мразь! — в тон противнице рявкнул он и пихнул кулаком в дряблый тёткин живот.
Зря деревенские кумушки грешили на Деда, будто отсидел он коронные восемь лет за убийство, то ли из ревности, то ли просто в пьяной драке. Нигде Дед не сидел, да и драться ему всерьёз не приходилось. Даже сейчас грязнуть ювенальщице в морду рука не поднялась, тем паче, что Дед испугался задеть Капочку. А в следующее мгновение его уже держал участковый, не позволяя не то чтобы драться, но и двигаться.
— Ты умом повредился, кулаками махать?
— На ребёнка руку подняла!.. Убью, паскуду!
— А-а!.. Убивают!
Изо всех действующих лиц самообладания не потеряли только участковый лейтенант и тощая ювеналка. И, конечно, водитель пикапа, который вовсе оставался бездействующим лицом и даже из машины не вышел. Дед и жирняйка орали каждый своё, Капустка умудрялась визжать, не разжимая зубов.
— Уезжайте быстро, — скомандовал полицейский, — а я тут останусь.
Тощая инспекторша оторвала Капустку от окровавленной ряхи своей коллеги. Сразу было видно, что у неё немалый опыт общения с детьми. Капочка могла визжать, бить ногами, но пустить в ход зубы ей не удавалось. Дамы с бьющейся девочкой загрузились в пикап, и тот, фукнув бензиновой вонью, укатил.
— Ну? — спросил участковый. — Охолонул? И чего ты добился, когда в драку полез?
— Пусть ребёнка вернут.
— Кулачищами ты её не вернёшь. У них предписание: ребёнка изъять, а я должен им в этом способствовать, хотя сердце и не лежит. Но приказ есть приказ.
— Не видел я никакого приказа.
— Вот и отлично. Так и запишем, что предписания они не представили, а на слово ты имеешь право не верить.
— Что запишем?
— Думаешь эти, из РОНО, оставят дело так просто? Можешь не сомневаться, они такую телегу накатают, что тебя расстрелять мало покажется. А мы им в противовес свою бумагу сочиним. Только сначала позвоню кое-кому.
Дед медленно приходил в себя, пока ещё не слишком понимая, что ему делать в этой жуткой ситуации. Участковый торопливо набрал номер.
— Алё, Гриша? Слушай, молчи и понимай. Судя по всему, дамы, которых ты везёшь, начнут тебя окучивать, на предмет дачи свидетельских показаний. Уже? Вот видишь, как я кстати. Учти, дело там кляузное, так что замаскируйся под табуретку. Сидел в машине, смотрел в сторону, ничего не видел. Что? Так и есть? Я всегда знал, что ты умница. Ну, будь здоров.
Инспектор убрал телефон и, повеселев, сказал:
— Тут у нас порядок, теперь пошли объяснительную писать.
— Плевал я на объяснительную, скажите, как мне внучку вернуть.
— Валяй, плюй, если охота. Только учти, если ты после сегодняшнего рукоприкладства хотя бы на пятнадцать суток загремишь, то с девочкой можешь распрощаться, никто ребёнка дебоширу не доверит.
Дед вздохнул и поплёлся в дом вслед за милиционером. Следовало бы сказать: «за полицейским», но у Деда не получалось выговорить это слово применительно к участковому.
В доме лейтенант расположился за столом, достал из планшета лист бумаги, принялся писать, время от времени приговаривая вслух: