– Зато я герой.
– А я канцелярская крыса. – Зейналов вдавил педаль газа.
Добравшись до родной Петровки, 38, Капанадзе провозился там с делами до часу ночи. Отписал рапорт. Проконтролировал, чтобы на Петровку перегнали «Линкольн» – эту машину оперативники изъяли у бандитов полгода назад, хозяев ее не нашлось, поэтому она в нарушение всех правил и законов использовалась в оперативных комбинациях, а также для всяких понтов и пускания пыли в глаза.
Дома Капанадзе был в полвторого ночи – хорошо еще до профессорской четырехкомнатной квартиры рядом с Сухаревской площадью от Петровки рукой подать.
На кухне горел свет. Леонид, сынуля – студент второго курса иняза, спал сном младенца. Дочка Полина, завернувшись в длинный восточный халат, читала на кухне, попивая какой-то хитрый восточный чай для стройности фигуры. Она пошла в мать и деда – училась на первом курсе МИФИ и мечтала строить новый адронный коллайдер в Обнинске.
– О, папка вернулся, – обрадовалась она. – С боев местного значения.
– Точно, – устало кивнул Капанадзе, целуя дочку в лоб. – Чего не спишь? Завтра в институт. А то выгонят с первого курса.
– Не выгонят. Я там самая умная.
– Умные спят давно.
Она с сомнением посмотрела на него – мол, сам-то.
– А дураки воюют, – ответил он на ее немой вопрос.
Капанадзе сжевал без аппетита пару бутербродов, которые ему по быстрому соорудила дочурка. Узнал, что «мама звонила из этого ее Сингапура, а Пашка опять спит в обнимку с айпадом». После чего завалился в кровать.
Глаза слипались сами собой, что и неудивительно. Только что он успешно завершил многоходовую операцию внедрения. Любое внедрение в преступную среду – это всегда всепоглощающий азарт и дикий стресс. Это бурлящая кровь, пьянящий вкус победы, а иногда горечь и отчаяние поражения. И всегда после этого откат в виде апатии и нежелания шевелиться.
Капанадзе готов был валяться сутки напролет без движения. Но в три часа ночи зазвонил мобильный телефон.
– Здрав будь, боярин, – послышался голос Ромы, старого приятеля, мелкого бизнесмена и добросовестного информатора.
– Ромочка, тебе часы подарить? Ночь на дворе. В асфальт закатаю!
Но Роман, не обращая внимания на угрожающий тон, с дрожью в голосе изрек:
– Слышал, Мопс пропал.
– Кто?
– Мопс. Лева Гольдин…
– Какой Гольдин?
– Ты с дуба рухнул? Это величина!
– И что?
– А то… Теперь такое начнется…
Глава 3
Если провести аналогию с исправительно-трудовой системой, то офисы, в которых отбывает срок значительная часть российского населения, можно разделить по режимам содержания – особый, строгий, офис-поселение и исправительные работы. При этом режим зависит как от традиций, принятых в компании, так и индивидуально от руководителей и хозяев заведения.
Офис ТОО «Альгамбра» относился к строгому режиму. От сотрудников требовали неукоснительного соблюдения кучи правил, дресс-кода, очень приветствовались сверхурочные, но неоплачиваемые работы. Хозяин этой шараги Лев Георгиевич Гольдин, которого в узких кругах больше знали по кличке Мопс, был по-немецки пунктуален и занудно требователен – считал, что если исправно не пинать подчиненных, в благодарность они или не будут ничего делать, или, что гораздо хуже, подставят его на деньги. А последнее в числе злодейских деяний стояло гораздо выше ядерной бомбардировки Хиросимы и тотального геноцида в Кампучии. Сам он в обязательном порядке из года в год за пятнадцать минут до начала рабочего дня и в среднем полчаса после окончания врастал в свое огромное начальственное кожаное кресло, в котором выглядел мелким гномом. Где он проводил сам рабочий день – уже не так важно, в основном шатался по городу с личным водителем, донимая его указаниями – куда ехать и как рулить. Но ритуал начала и окончания работы соблюдался строго – подчиненные должны были утром предстать пред его очами, а вечером не просто уйти по окончании рабочего дня, а слезно отпроситься. При этом уход с работы подчиненного сопровождался печальным:
– Ну если вы считаете, что уже все сделали…
Мопс обожал накрутки, накачки подчиненных, нервозную атмосферу вокруг себя, любил понукать людей и вежливо унижать: «Милый друг, вы же ничего не умеете. С такой квалификацией вы просто умрете с голоду». Но больше всего он ценил в жизни, когда на счет капали деньги.
Двадцать шестого марта Мопс в офис не заявился. А это бывало с ним не часто. Однако все же случалось, так что волноваться было рановато.
Не появился он и в ресторане «Император» в центре Москвы, где должно было состояться путем совместного распития спиртных напитков укрепление делового сотрудничества с новыми клиентами, с которыми у них было на будущее планов громадье. Эта пьянка могла стать залогом больших финансовых побед, что у Мопса в списке добрых деяний стояло гораздо выше строительства храмов, приютов и борьбы с лихорадкой Эбола. И чтобы он манкировал таким мероприятием – такого не случалось. И это уже был тревожный звоночек.
На следующий день, когда Мопс так и не возник на горизонте, неразлучная парочка его компаньонов, известных как Болек и Лелик (по аналогии с героями известного польского мультфильма), отправилась на квартиру на Остоженке.
Жена пропавшего, ослепительная Маргарита Гольдина встретила гостей нервно и недружелюбно. С долей презрения осмотрев двух кругленьких колобков, она объявила, что кобель загулял. Аргумент был весомый, поскольку гулять пропавший любил, в среднем раз в год у него срывало башню, и он прочно зависал с очередной дамой сердца.
Все мобильные телефоны Мопса были отключены. Сам он никому не звонил. Так что еще через три дня жена была вынуждена отнести заявление об исчезновении в местный отдел полиции.
Опергруппа, как положено по приказу № 213 МВД России, определяющем порядок розыска без вести пропавших и скрывшихся от следствия и суда, выехала по адресу проживания, провела осмотр места происшествия.
Ни Мопса, ни фрагментов его тела, ни капель крови дотошные следователь и эксперт не обнаружили.
Были направлены запросы в больницы, морги, бюро несчастных случаев, но они ничего не дали.
Жена пропавшего в служебных полицейских кабинетах тщетно изображала из себя несчастную страдалицу, печалящуюся об исчезновении родного человека, – актриса она была средненькая, хоть и старательная.
Через некоторое время, когда стало понятно, что сам Мопс не объявится, следственный отдел Следственного комитета России по району Хамовники возбудил уголовное дело по статье 105 Уголовного кодекса Российской Федерации – умышленное убийство.
На следующий день в офис «Альгамбры» заявилась еще не растерявшая фотомодельного лоска госпожа Гольдина. Высокая, стройная, с густой гривой ухоженных черных волос – за ней тянулся такой шлейф сексуальных флюидов, что у существ мужского пола невольно перехватывало дыхание и глаза становились туповато покорными.
Бросив изящно на руки охраннику у дверей полушубок из серебристой норки, она устремилась в директорский кабинет, где Болек и Лелик лихорадочно копались в документации, облизываясь на двухметровый сейф в углу, от которого у них не было ключа.
– О, Маргариточка, – всплеснул пухленькими руками Лелик. – Здравствуй.
– Привет, мальчики… – Она пренебрежительно посмотрела на сидящую в углу пожилую грымзу-секретаршу – с некоторого времени молодых секретарш Мопс не жаловал – и добавила: –…и девочки.
– Тебе чего здесь? – недружелюбно осведомился Болек, вызывающе положив руки на огромный пивной живот. – В спа-салоне выходной? Или бутики закрылись на переучет?
– Чего копаетесь? Документики для Танюши ищете? – В ее голосе было столько яда, что его можно было бы собирать на медицинские цели.
– Маргариточка, ну что ты, право, – затараторил Лелик. – При чем здесь Танюша?
– При том, что эта чучундра при всем, – скривилась Маргарита – она всегда кривилась, как от зубной боли, при всяком упоминании имени первой жены своего благоверного.
– Мы просто пытаемся держать дела в порядке, пока не появится Левочка.
– Леня, ты же знаешь, что он не появится.
– Ну что за пессимизм, Маргариточка?
– А вот сердце чует, – хлопнула она себя по объемной модельной груди.
– Чует она, – саркастически хмыкнул Болек. – А может, наверняка знаешь? А может, ты его и…
– Так вот, мальчики, – перебила его Маргарита, голос стал ледяным. – Согласно уставу, я беру руководство фирмой на себя.
– Да ты… – подался к ней Болек. – Ты хоть дебет от дебила отличишь, руководительница?
– Тебя, малыш, я всегда отличу от дебета, – не осталась в долгу Гольдина и крикнула: – Владимир, прошу вас.