Когда надо, я исчезну, а потом появлюсь…
Все эти мысли роились в голове Натальи Грачковской, когда она начинала свою воскресную уборку.
В туалеты заходили дамы из числа покупательниц. Хлопали двери кабинок. Наталья драила мраморный пол и поглядывала по сторонам.
Сортир – это зеркало жизни, это ее изнанка. Многие дамы входили сюда с серьезными, озабоченными лицами. Ныряли в кабинку. И выходили оттуда потом радостные, сияли словно солнышко красное.
Это оттого, что наступило облегчение.
Физическое облегчение.
Будто внутри разжимаются медленно-медленно какие-то тугие страшные тиски.
В таких вот тисках Наталья ощущала себя все последние годы.
Чувство ненависти зрело там, в глубине души, словно гной.
Когда Наталья выходила во внешний мир, что когда-то вытолкнул, исторг ее из себя, отняв все, она чувствовала, что ненависть – внутренний гной – захлестывает ее до предела.
И только тут, в этих стенах, в сортире, что стал ее прибежищем, ее маленьким мирком, этот вздувшийся гнойник ненависти как-то опадал.
Не рассасывался, нет. Но на короткие мгновения утихал.
В своей прошлой жизни школьной учительницы Наталья Грачковская славилась аккуратностью и методичностью во всем. Эти навыки помогали и здесь, в сортире, в борьбе за чистоту.
Да, если бы кто-то когда-то где-то проводил конкурс на лучший туалет, то сортир торгового центра занял бы четвертое место – Наталья Грачковская при этом бы постаралась ввести его хотя бы в первую тройку. Как она когда-то старалась, чтобы ее ученики – школьницы в особенности и школьники – всегда входили в тройку лучших по всем показателям.
Но в сортире была иная система ценностей, чем школьные баллы и показатели успеваемости. Тут все зависело от того, как быстро в кабинках меняются рулоны туалетной бумаги и как быстро опорожняются от грязи урны. Как чисто моются унитазы и кафель пола. Как работает слив на фотоэлементах. И на этих же фотоэлементах как отрегулирована подача воды в кранах над раковинами.
Есть ли бумажные полотенца в держателях и что делать, когда все кабинки заняты, а в очереди переминаются с ноги на ногу клиентки, жаждущие…
О! Эта жажда!
Это сродни пьянству, только наоборот. И тут все естественно, как мать-природа приговорила.
Это как на суде перед присяжными…
В своем прошлом Наталья Грачковская до суда не дошла.
Она сидела в изоляторе временного содержания – это было, это пришлось испытать.
Но суд ее миновал.
В туалете торгового центра шумела вода, когда нажимали в кабинках кнопки на слив. То и дело включались роботы – сушилки для рук. И их свист и гул напоминал Наталье Грачковской свист тепловозов на вокзале.
Лучше уж думать о вокзальной суете и поездах, уносящих тебя в даль, в никуда.
А мысли о школьной суете, о школьных коридорах, полных визга и смеха на переменах, о школьных звонках – такие мысли опасны.
Они – лишний повод для воспаления гноя ненависти, что копится, копится там, внутри.
Когда вы потеряли в жизни все одномоментно и оказались на дне…
Когда вокруг вас – сплошной вечный сортир…
Кто в этом виноват?
Кто-то ведь есть виновный?
Только не вы.
Вам ведь тогда, на следствии, ничего не доказали.
А это значит только одно…
Наталья Грачковская терла шваброй мраморный пол и улыбалась. Дамы, заскочившие в туалет «по маленькому», рассеянно улыбались в ответ невзрачной, но приветливой уборщице в рабочей одежде и резиновых перчатках.
Они и не подозревали, что когда-то Наталья Грачковская была гордостью школы подмосковного Рождественска. И все в ее семье – от прадеда до парализованной матери, умершей три месяца назад – были потомственные педагоги.
И сама мысль, что в жизни можно заниматься еще чем-то, работать «не в школе, не в системе образования», казалась дикой, невообразимой.
Наталья Грачковская щедро поливала пол моющим средством. В это воскресенье после прекрасно проведенной субботы она чувствовала в себе силы и желание вывести и этот сортир, как когда-то свой школьный класс, в тройку лидеров.
Глава 10 Язык по-советски
Павел Мазуров поставил три небольшие бутылочки в шкаф для кухонной техники – на самую нижнюю полку, задвинул в самый дальний угол за сломанную электрическую мясорубку. Три бутылочки – две из-под бальзамического уксуса и одну из-под оливкового масла. Закрыл двери шкафа и прошел на кухню ресторана «Кисель».
– Банкет отменяется, заказ сняли, – объявил ему шеф-повар Валера, – соответственно кайтеринг тоже. Так что часть поставки нам не нужна, отвезешь продукты обратно.
По воскресеньям ресторан «Кисель», расположенный в Доме на набережной рядом с Театром эстрады, открывался в десять, предлагая меню «поздних завтраков и бранчей». Правда, на эти завтраки по выходным сюда мало кто приезжал. Дом на набережной – Серый дом – завтраки тоже игнорировал. Его обитатели ели дома и в «Кисель» не спускались.
Но шеф-повар Валера предоставлял владельцам ресторана подсчитывать убытки, а сам не унывал. Кряжистый, пятидесятилетний, похожий на орангутанга, татуированный и громогласный, он напоминал Павлу Мазурову тех немолодых уже пацанов, что обитали в местах не столь отдаленных, в которых Павел волей судьбы провел свои последние годы.
Пять лет из тридцати восьми.
Но шеф-повар Валера в тюрьме не сидел, просто играл под приблатненного, считая, что так он себе поднимает цену в глазах владельцев «Киселя».
– Екнулся банкет, – резюмировал он, – а потом позвонили и сказали, что позже будет заказ на поминки. Но у тебя же свежак в заказе. Так что мы только половину заберем, остальное вези назад.
Они с Павлом были одни в огромной новой кухне ресторана. Время восемь тридцать, и так рано повара на работу не выходили. Павел же, устроившись в фирму, занимавшуюся логистикой и снабжением ресторанов, уже с шести утра был на ногах и успел посетить и рынок, и базу. Фирма тоже принадлежала владельцам «Киселя». Она охватывала своей деятельностью много ресторанов, кафе и баров, и Павел считал свою новую работу в фирме крупной удачей.
Ничего, что он номинально менеджер-логист, а фактически разнорабочий, снабженец и грузчик одновременно. Ничего, что платят гроши. Главное – цель впереди. И она ясная.
Значит, банкет в «Киселе» отменили. Он должен был состояться на следующей неделе.
Ну что ж, так тому и быть.
Пока…
– Жрать стали все дома, деньги экономят, – с грустью продолжал шеф-повар Валера. – Раньше-то ой-ей-ей то и дело шастали – чего-нибудь повкуснее пожрать. А сейчас жмутся. Я тут новое меню составлял, кумекал как бы того, оптимизировать – хозяйский приказ. А чего оптимизировать-то, куда уж дешевле делать? И так уж использую то, что раньше люди приличные и в рот не брали. Вроде как на новинке пытаюсь выскочить, на этом, как его, на психологическом факторе. Кто в ресторанах прежде пареную капусту заказывал? Никто. А теперь делаем салат из отваренного на пару кочана. А требуха? Сейчас все в ход идет – сердце, легкое, почки, весь, как говорится, сбой, вся рванинка. Это называется на грош пятаков. Потому как мясо, стейк нормальный, он ого-го сколько стоит. А это – требуха, стоит копейки. А в меню называют все это сейчас «мусс из печени» или же «паштет», ставят цену такую, чтоб у клиента глаза на лоб не лезли. Или та же вермишель… У меня тут, в «Киселе», и ее начнут жрать, потому как в новинку. Раньше-то во времена моего советского детства помню эту самую вермишель – комья липкие. Но сейчас – смотря как подать, точнее, с чем.
– И как же? С чем? – машинально спросил Павел Мазуров. Он налил себе в чашку кофе из кофемашины и прихлебывал. Думал о том, что нашел бутылочкам своим из-под масла и уксуса вполне надежное место. В шкаф в подсобке возле кухни на нижнюю полку мало кто совал нос. Туда складывали всякое барахло. Держать бутылочки дома он не хотел. Во-первых, тюремная привычка. Во-вторых, не знаешь, когда что понадобится. Из «Киселя» забрать проще, потому что ресторан в городе и в самом центре, а дом Павла в Куркине, в Химках.
– Это уж как фантазия припрет, как мысль осенит, – ухмыльнулся повар Валера. – Я вот типа открытой кухни в зале хочу организовать. Не настоящая, конечно, цех-то наш пищевой тут основной. А там так, для понта. С чем вермишель подать, спрашиваешь? А вот с этим, например, – бифштекс по-сталински.
Он повернулся и бросил на разделочную доску шмат размороженного мяса самой дешевой категории. Потом взял в руки два поварских страшных ножа и…
Ножи замелькали как молнии, во все стороны полетели кровавые брызги мяса.
– Не мясорубку использовать, а вот так по старинке «рубкой» – рубленый бифштекс по-сталински. Эхххххх ма! Лес рубим – щепки летят. – Повар Валера орудовал ножами, рубя мясо в крошку. – Или другой аттракцион – почки а-ля Лубянка. Чем не название, а? Как их там при папе-чекисте, а? А? – Он подмигивал Павлу. – Ты-то вот сидел, я знаю. Как почки-то на допросах отбивают, небось сам испытал.