Неясная мысль обрела контур и плотность.
Неуязвимый?!
А почему бы нет?
Даже лучшие из лучших попадаются. Как там в скандинавском эпосе: "Не хвались силой — встретишь более сильного, не хвались хитростью — встретишь более хитрого, не хвались мудростью — встретишь более мудрого".
— Почему ты молчишь? — вдруг спросил он, — почему не возражаешь мне?
— А тебе хочется, чтобы кто-нибудь разбил вдребезги твою упадническую философию?
В глазах Неуязвимого взметнулся странный всполох… Но это длилось всего мгновение.
— Я устал, Сольвейг. Мне не доехать туда, где кончается асфальт. Я помню нашу песню и помню тех, кто пел ее до нас, но есть и другая, тоже очень старая песня: "Помоги мне птица, я болен печалью. Отнеси на небо, в мои детские сны. Мне не надо неба. Мне не надо Рая. Я хочу проснуться вдалеке от войны."…
Он изменился. Если б не песня, Яна бы ни за что не поверила, что перед ней Неуязвимый. Он был по-прежнему силен, гибок и страшен своей, скрытой до времени мощью, но не было в нем того стального стержня… Воли? Веры? Бог знает чего, но не было его, а без него не было и Рода Шривера, Неуязвимого.
Кончился Неуязвимый.
— Жалкое зрелище, — фыркнула Яна и медленно поднялась. Он не остановил ее. Она остановилась сама.
— Трое наших сошли с ТРАССЫ так же как и ты, — тихо, зловеще произнесла она и Неуязвимый почти против воли поднял голову.
— Еще два месяца назад их было трое. Жалких, как ты, потерянных, спившихся до глюков, но живых. Две недели назад я получила сообщение о последнем: Дине Фарре. Он продержался дольше всех. Утром его подруга нашла Дина в ванной. Он плавал в собственной крови. Он вскрыл вены. Сохранилась записка. Знаешь, что в ней было?
— "Все бессмысленно", — ответил Неуязвимый сразу и без раздумий.
— Ты знал? Откуда?
— Ничего я не знал, — он передернул плечами, словно от холода, хотя облака окончательно разошлись и солнце медленно, но верно двигалось к зениту,
— считай, что я просто догадался. Те двое попрощались с миром так же.
— Они что, тоже впали в депрессивный нигилизм по Шопенгауэру?
Неуязвимый невольно хмыкнул:
— Формулировочки у тебя…
— Как могу, — отозвалась Яна. — Но ты так и не ответил. Что случилось с Дином, с тобой, с остальными?
— Слушай, Сольвейг, — Неуязвимый вскинул голову, отвел плечи назад, глянул угрюмо, — Я не звал тебя, та сама пришла. С чего ты взяла, что у меня есть ответы на все вопросы? Ты спрашиваешь, ни много, ни мало: в чем смысл жизни. Думаешь, я отвечу?
Она бестрепетно встретила его взгляд. Удержала.
— Я не спрашивала тебя, в чем смысл жизни. Но если ты задал этот вопрос, значит у тебя есть и ответ.
— А нет никакого смысла! — рявкнул Неуязвимый, — нет и не было.
Эволюцию породил агрессивный ген, которому понадобился материал для строительства. И самым целесообразным оказался путь грабежа себе подобных.
Эту линию выбрала природа, Сольвейг, та самая насквозь мудрая матушка природа, которой нас всегда учили восхищаться. Уж если она не смогла выдумать ничего менее аморального, то куда уж нам-то, грешным… Улавливаешь мысль?
Яна молчала и Неуязвимый безжалостно продолжил:
Сначала появились клетки. Со временем они разрослись в то, что мы имеем: деревья, животных, людей… Но задачи агрессивного гена не изменились: рвать других и строить себя. И не важно, во что он вырос — в дерево, собаку, человека, Черного Фронтира, весь смысл сводится к одному…
— Это биология, — холодно парировала Яна, — ее законы действуют лишь до определенного шлагбаума.
— Верно. Но никто не знает что за ним. Может то, ради чего и жить то смешно и глупо.
— Может быть. А может быть и нет. Существует только один способ узнать
— ехать вперед.
— Зачем?
Спокойствие лопнуло в ней со звуком перетянутой струны.
— Зачем?! — яростно переспросила она, — за тем, чтобы не пить и не резать вены! Чтобы не гнить заживо от хронического бронхита! Чтобы не травить себя завистью и злобой, чтобы не рехнуться от тоски, чтобы не ползать на брюхе перед тем, кто сильнее, чтобы не убить в себе гордость… Чтобы любить жизнь и не бояться смерти.
Она выдохлась и хрипло спросила:
— Мало?
Неуязвимый криво улыбнулся:
— Вполне достаточно. Если веришь во всю эту хренотень. Только вера — штука хитрая, она, понимаешь, кончается. Со временем. Яна схватила попавшее под руку полено и хрястнула его о гнилой столбик бывшего забора так, что посыпалась труха.
— Хорошо, — неожиданно остыла она, — Мы поговорили о том, чего ты хочешь. Ты ничего не хочешь. Печально, но, в конце концов, это твое личное горе. Поговорим о том, что ты можешь. Ты — Род Шривер. Неуязвимый. Лучший из лучших, легенда ТРАССЫ. Черные Фронтиры боятся тебя как огня, трассовики молятся на тебя, для многих ты стал спасением, тем самым единственным шансом, в который они упрямо верили, верили вопреки всякой логике, просто потому, что это был ТЫ! И это спасало их от отчаяния на самом краю. Они живы благодаря тебе. Они и сейчас живут только тобой, так какое ты имел право послать все к чертям только потому, что тебе стало скучно!? Как ты мог еще до смерти умереть? Какое значение имеет то, хочешь ты или не хочешь спасать тех, кто гибнет на твоих глазах? Пусть они сто, тысячу раз не правы и все бессмысленно, но ведь ты же МОЖЕШЬ их спасти!
Неуязвимый содрогнулся всем своим сильным телом. И закрыл глаза.
— Не могу, — сказал он. Очень тихо сказал. Одними губами. Но она услышала. Весь ее воинственный пыл иссяк.
— Как? — переспросила она.
— Очень просто. Мне не перешагнуть Порог. Мне больше не выйти на ТРАССУ… А без нее жизни нет.
Он смотрел устало и жутко. Ком подкатил к горлу, Род сглотнул…
Казалось, его отчаяние и смертная мука, которую он так долго скрывал, сейчас выплеснутся слезами, но Неуязвимый подавил слабость.
— Теперь ты знаешь все. Я — мертв. Без ТРАССЫ мы все мертвы, — просто закончил он.
— Те трое… с ними было то же самое?
— Видимо, да.
— Но чем это вызвано?
— Не знаю, — Род спрятал лицо в ладони. Голос его зазвучал глухо, — Не имею ни малейшего понятия. Это какое-то поветрие. Эпидемия. Или новое изобретение Динзиля… Если это так — тогда он действительно гений. Наконец он нашел то, что может испугать трассовика. Нас много, таких… И нас становится все больше. Но никто не знает как с этим бороться и можно ли бороться. Я не верю что это — конец ТРАССЫ, обязательно найдется средство вернуться, лишь бы не слишком поздно… Но сейчас я тебе ничего не отвечу. Я вывихнул извилины, пытаясь понять… Ты веришь мне, я едва не разнес этот домик по бревнышку? Хуже всего то, что я должен знать… И где-то в глубине меня живет это знание, я чувствую его, но мне до него не добраться… Это способно свести с ума.
— У тебя были провалы в памяти? — перебила Яна.
Не поднимая головы Неуязвимый кивнул.
— Код! — осенило Яну. — Да будь оно все проклято… — без сил выругалась она, — Ты хоть что-нибудь помнишь? Ты встретил Их? Они говорили с тобой? Дай мне хоть что-нибудь, хоть одно слово.
— У меня нет этих воспоминаний. Я бы и сам за них дьяволу душу заложил, но, сдается мне, заклад не примут… нет у меня души…
И Неуязвимый отрывисто засмеялся. Больше всего этот смех напоминал загнанную глубоко внутрь истерику. Наверное потому, что это она и была.
— Значит, выхода нет, — задумчиво проговорила Яна. Ее голос снова зазвучал спокойно и равнодушно. Она окинула взглядом двор, поленницу, раскиданные дрова, густые заросли крапивы на месте несуществующего забора.
— Твой «Жеребец» там?
— Где ж ему быть? — Род пожал плечами, — если б я мог, я бы перетащил его сюда, Если бы Страж позволил мне еще раз, только раз оседлать «Жеребца», я бы въехал на нем прямиком за последний шлагбаум. Клянусь, Сольвейг, я не сбросил бы скорость.
В голосе Рода звучала такая звериная тоска, что дрогнул бы и каменный идол.
Яна не дрогнула.
— Ключ, — деловито сказала она и протянула руку.
— Ч-что?
— Ты должен его отдать, ты это знаешь. Если ты сошел с ТРАССЫ, твой мотоцикл должен быть уничтожен. Таковы правила, исключений нет.
— А может тебе ламбаду на ушах сплясать?
Не отвечая, она шагнула к нему, скользнула пальцами за ворот и дернула тонкую цепочку. Он не успел отстраниться, настолько стремительным было движение.
— Отдай!
Он не вскочил, он взметнулся с поленницы, как распрямившаяся пружина, как самурайский меч из ножен. Вот теперь она признала его — большого, быстрого, смертельно-восхитительного, идола трассовиков и проклятие Черных Фронтиров. Теперь и глаза были его — в них тлело холодное бешенство. Она успела в последнее мгновение. В десятую долю секунды, когда беспощадный вихрь по имени Неуязвимый уже дохнул ей в лицо верной смертью, она отшатнулась назад, в крапиву…