— Какие еще книжки? — не поняла Марина.
— Ну такие… где про сексуальную гармонию… чтобы все красиво, чтобы тебе приятно было…
— Ерунда все это, — отмахнулась она.
— Не скажи… Знающие люди говорят, что очень полезные книги…
— Мне ничего не нужно от тебя и твоих книг, Паша: ни пользы, ни гармонии. Прошло у меня к тебе все, понимаешь?!
* * *
Марину с новорожденным сыном из роддома все-таки встречал Павел в тесной компании собственных родителей, двух братьев и младшей сестры с мужем.
— Мариночка, поедемте к нам, — смущенно пряча глаза, попросил ее Аркадий Матвеевич. — Мы уж и кроватку для малыша у вас в спальне поставили, и пеленки есть, и всякое такое… ну… что маленькому нужно…
— Поезжай, доченька, — посоветовала и почему-то сразу прощально махнула рукой Маринина мать. — Пусть все по-людски будет.
Вслед за матерью согласно и чересчур часто закивал отец, а старшая сестра Нонна сказала:
— Соглашайся, сеструха! Если что, опять назад вернешься! А пока пусть папаша на младенца поработает! А то больно хорошо устроился! Пацана забабахал — а другим растить?
— Похоже, вы все уже за меня решили, — усмехнулась Марина.
— Я очень люблю тебя, — сказал вдруг Павел при всех.
Марина обвела глазами его родню. Аркадий Матвеевич по-прежнему смотрел на свои башмаки, Галина Павловна нервно кусала губы, с которых съела уже почти всю помаду. Братья Павла и муж сестры дипломатично отошли в сторонку и молча курили, а сестра Ирина высоким голосом сказала:
— А мы вам коляску отдадим, большую… Нашей Ниночке уже не нужна. Коляска еще совсем хорошая… Матрасик только поменять…
Марина, не говоря ни слова, осторожно взяла конверт с ребенком у отца и вручила его Павлу, у которого сразу так скривилось лицо, будто он собирался заплакать. Марина побыстрей отвела в сторону глаза.
— Ну… вот так-то лучше… — облегченно сказал отец, не зная, куда девать освободившиеся руки.
Все вокруг сразу повеселели, загомонили, стали знаками показывать водителям стоящих в стороне такси, чтобы подъезжали ближе. На квартиру Епифановых поехали на двух такси и белоснежной «Волге» Бориса, старшего из братьев Павла.
Марина, севшая на переднее сиденье одной из машин, в зеркало над лобовым стеклом то и дело ловила благодарные взгляды мужа. Он держал ребенка напряженными руками, трогательно прижимаясь к одеяльцу щекой. Утром, бреясь, он, видимо, неосторожным движением поранился, и кружевной уголок уже слегка запачкался кровью, так и сочащейся из ранки. Марина хотела было ободряюще улыбнуться Павлу, но потом раздумала. Кто знает, как у них пойдет дело. Может быть, она опять сбежит от него сегодня же ночью.
Посреди большой комнаты квартиры Епифановых стоял празднично накрытый стол. Марина удивленно остановилась в дверях. Интересно, что бы они делали со всей этой снедью, если бы она отказалась ехать к ним с ребенком? Справляли бы что-нибудь вроде тризны? Впрочем, чего уж теперь размышлять: приехала так приехала! Марина все так же молча опустилась на диван. Свекровь со свекром во главе с Ириной разворачивали на письменном столе ребенка. Малыш расплакался и, освободившись от пеленок, обмочил сразу всех склонившихся над ним взрослых, которые только рассмеялись от умиления. Павел стоял рядом и смотрел на голенького малыша испуганным взглядом. Нонна опустилась на диван рядом с Мариной и сказала:
— А ничего у Павлухи старший братец! Интересный! Он мне еще на вашей свадьбе понравился!
— Прекрати, Нонка, свои штучки! — сразу рассердилась Марина. — Борис женат!
— И где ж его жена? Что-то не видно…
— Ну… они пока поссорились… но это не значит, что…
— А ты откуда знаешь, что они поссорились? — перебила ее Нонна и хитро прищурилась. — Ты же в роддоме была.
— Знаю… и все… — не очень уверенно ответила Марина.
Борис со своей женой Надей находились в перманентных ссорах-замирениях все то время, что Марина была знакома с Павлом. Вряд ли у них что-нибудь изменилось. А Нонка очень много на себя берет! Борис действительно самый интересный из братьев Епифановых, но это не значит, что все должны на него вешаться. Марине, например, он тоже нравится, но она же не строит ему глазки, хотя могла бы, учитывая то, что произошло между ней и Павлом… А Нонка пусть лучше мирится со своим Шуриком…
— А этот… второй… ну… Алексей… — опять зашептала ей в ухо Нонна. — Он что, тоже женат и тоже в ссоре со своей половиной?
— Нет, — покачала головой Марина. — Алексей пока холост, но у него есть девушка, так что ты лучше не лезь…
— Ну во-о-от… туда не ле-е-езь, сюда не ле-е-езь… — протянула Нонна. — Пойти, что ли, Пашку твоего соблазнить?
Она вкусно потянулась всем своим крупным телом, встала с дивана и присоединилась к живописной группе тетешкавшихся с Марининым сыном. Освободившееся место тут же заняли родители двух сестер. Мать погладила дочь по плечу, поцеловала в щеку и сказала:
— Ты правильно рассудила, Мариночка. Ребенку нужен отец. Павлик очень неплохой человек. А семья… она не сразу строится… Притереться друг к другу надо, приспособиться… Ты не торопись…
Марине не хотелось разговаривать на эту тему, поэтому она встала, подошла к сыну и заявила забавлявшимся с ним родственникам:
— Мне его надо покормить!
Все мгновенно замолчали, проникнувшись торжественностью момента, и расступились. Марина нагнулась к сыну, и тут же куда-то пропали все ее семейные проблемы. Это крохотное существо, оказывается, могло заменить ей сразу всех. Не надо ни мужа, ни отца с матерью, ни сестры… Был бы с ней только этот ясноглазый малыш…
Когда она кормила сына в спальне, где так несчастливо началась ее семейная жизнь, в дверь заглянул Павел.
— Можно посмотреть? — шепотом спросил он, готовый сразу отступить, если она не позволит.
— Зайди, — разрешила она, и Павел осторожно присел на стул напротив дивана.
Его лицо приняло то восхищенно-восторженное выражение, с которым обычно смотрят на Мадонну с младенцем.
— Как мы его назовем? — спросил он, и его голос от волнения сорвался на незнакомый Марине фальцет.
— Мне хотелось бы Ванечкой… Как тебе это имя?
— А что? Неплохо… Иван Павлович! По-моему, звучит!
Марина улыбнулась, и тут же ответно расцвело лицо Павла. Он пересел со стула на диван, осторожно обнял жену за плечи и напряженно застыл. Марина безрадостно подумала о том, что, в конце концов, ребенок насытится и ей придется общаться с мужем. Но ведь она сама решила вернуться к нему, чего уж теперь…
— Как тебе кажется, на кого он похож? — спросил Павел, прерывисто дыша жене в ухо.
— Не знаю… пока ни на кого… — ответила Марина и увидела, что сын выпустил сосок из ротика, окантованного молочной полоской, и мгновенно уснул.
Она повернула голову к мужу. Он неотрывно и сосредоточенно смотрел на ее обнаженную грудь.
— Врач сказал, что после родов… месяц как минимум ничего нельзя… Ты понимаешь? — поторопилась сказать Марина.
— Да… конечно же я все понимаю… — закивал Павел и с сожалением отвел глаза в сторону.
* * *
Застолье, официально посвященное рождению нового Епифанова, а неофициально — возвращению блудной жены в мужнин дом, для Марины тянулось долго, нудно и утомительно. Во-первых, она еще чувствовала себя довольно слабой после родов. Во-вторых, ей не нравились взгляды Алексея, которые он искоса бросал на нее. В-третьих, она жалела отца с матерью. Они чувствовали себя в этом доме стесненно и неловко. Марина видела, что отец постоянно промокает платком испарину, выступающую на лбу, а мама не знает, как ей лучше сложить руки: то ли замком на коленях, то ли как-нибудь половчее пристроить их около тарелки. А больше всего Марину раздражала Нонна, которая напропалую кокетничала с Борисом. Борис снисходительно улыбался, поглядывая на Маринину сестру, и за тонкую высокую ножку крутил в ловких пальцах пустой фужер.
* * *
Маринин сын, которого все-таки назвали Ванечкой, оказался очень слабеньким и болезненным. Он нырял из одной болезни в другую без всякого перерыва. Поначалу у него никак не хотела заживать пупочная ранка. Марина рыдала в голос, стирая крошечные окровавленные рубашечки и распашонки, без устали обрабатывала ранку дезинфицирующими растворами и посыпала антибиотиками. Не успела она победить эту напасть, как весь ротик малыша обкидала молочница. За молочницей последовала страшная воротниковая опрелость, потом началось кишечное расстройство, за ним — гнойный отит.
Марине с Павлом некогда было думать не только о гармонии собственных сексуальных отношений, но и вообще о чем-либо другом, кроме грязного белья, присыпок, притирок, лекарств и бутылочек прикорма. Они оба недосыпали и в самом буквальном смысле валились с ног от усталости. Стоило кому-нибудь из них присесть, временно сдав вахту другому, как сразу одолевал тяжелый дурной сон, после которого приходилось вставать еще более разбитым. Марина была благодарна мужу за то, что он безропотно нес этот крест. Он всегда вставал к малышу ночью, если она с дрожью в голосе шептала ему: