— Не сомневайтесь. Вы получите назад все свои анкеты, когда я сообщу вам, какие изменения необходимо внести. И еще — даю честное слово, что не стану использовать полученные сведения в собственных интересах.
Физик остановился в дверях.
— А вы не боитесь, что я вас разоблачу?
— А кто вам поверит, друг мой? — покачав головой, ответил нумеролог. — Даже если на минуточку представить себе, что вы кому-нибудь расскажете о своем визите ко мне.
Двадцатого Маршалл Жебатински стоял у облезлой двери, искоса поглядывая на маленькую табличку, гласившую: «Нумерология»; сквозь толстый слой пыли буквы были едва различимы. Жебатински осторожно заглянул внутрь, тайно надеясь, что там окажется какой-нибудь посетитель и тогда можно будет со спокойной совестью отправиться домой.
Он несколько раз пытался выбросить из головы мысли о своем первом визите сюда. Несколько раз принимался за анкету и откладывал ее в сторону. Почему-то это занятие его раздражало. Он чувствовал себя как-то глупо, переписывая имена друзей, отвечая на вопросы о том, сколько стоил дом и были ли у его жены выкидыши, а если были, то когда. Да, Маршалл Жебатински несколько раз откладывал анкету в сторону.
Но и забыть о ней окончательно и бесповоротно тоже не мог. И возвращался к ее дурацким вопросам каждый вечер.
Возможно, дело было в компьютере, в том, что наглый маленький человечек утверждал, будто у него есть компьютер. Жебатински не удержался перед соблазном рискнуть и посмотреть, что из всего этого получится.
В конце концов он послал сведения о себе почтой, решив, не взвешивая конверт, наклеить на него марок на девять центов. «Если письмо вернется, — решил он, — больше ничего делать не буду».
Письмо не вернулось.
А сейчас Жебатински стоял и заглядывал в лавку — там было пусто. Не оставалось ничего иного, как войти. Звякнул звонок.
Из-за занавески, прикрывавшей какую-то внутреннюю дверь, появился нумеролог.
— Да? Ах, это вы, доктор Жебатински.
— Вы меня помните? — Жебатински попытался улыбнуться.
— Конечно.
— Ну и каков приговор?
Старик потер руки с неровными шишковатыми пальцами.
— Прежде… сэр, одно маленькое дельце…
— Вы имеете в виду плату?
— Я же сделал работу, сэр. И заработал деньги.
Жебатински не стал возражать. Он был готов заплатить. Уж если он так далеко зашел, нет смысла поворачивать назад из-за денег.
Он достал пять десятидолларовых купюр и положил их на прилавок.
— Ну?
Нумеролог тщательно пересчитал деньги, а потом засунул их в ящичек кассы, стоявшей на прилавке.
— Ваш случай оказался невероятно интересным, — сказал он. — Я советую вам поменять имя на Себатински.
— Себа… Как это пишется?
— С-е-б-а-т-и-н-с-к-и.
Жебатински был искренне возмущен.
— Что, поменять первую, букву? Изменить «Ж» на «С»? И все?
— Да. Если такой маленькой замены оказывается достаточно, это просто замечательно, потому что вносить небольшие изменения всегда безопаснее.
— Послушайте, как может такая замена хоть на что-нибудь повлиять?
— А как вообще имя влияет на судьбу человека? — тихо спросил нумеролог. — Не знаю. И тем не менее это вполне возможно, больше мне нечего вам сказать. Я же вас предупреждал, что не даю никаких гарантий, не забыли? Естественно, если вы не хотите менять имя, оставьте все как есть. Но в этом случае я не верну вам ваших денег.
— И что же мне делать? — поинтересовался Жебатински. — Заявить всем, что теперь мое имя пишется с буквы «С»?
— Я бы посоветовал обратиться к адвокату. Измените имя законным путем. Адвокат посоветует, как это сделать.
— И сколько уйдет времени? Я имею в виду… ну, прежде чем моя жизнь станет другой?
— Откуда мне знать? Может быть, этого никогда не произойдет. А может быть, все изменится завтра.
— Но ведь вы же видели будущее. Вы утверждаете, что видели его.
— Ну, совсем не так, как вы думаете — будто ваше будущее предстало передо мной в мерцающем хрустальном шаре. Нет-нет, доктор Жебатински. Мой компьютер выдал серию закодированных цифр. Я могу сообщить вам о возможных вариантах, но никаких красочных картин я не видел.
Жебатински повернулся и быстро вышел из лавки. Пятьдесят долларов за то, чтобы поменять одну букву в фамилии! Пятьдесят долларов за «Себатински»! Господи, ну и имя! Еще хуже, чем Жебатински.
Прошел еще целый месяц, прежде чем Жебатински решился отправиться к адвокату. Он убеждал себя, что всегда сможет еще раз изменить имя, получить свое старое назад.
Нужно попробовать, убеждал он себя.
Черт подери, это ведь не запрещено законом.
Генри Бренд просматривал папку страницу за страницей, он был профессионалом и посвятил Службе безопасности четырнадцать лет своей жизни. Ему не требовалось обращать внимание на каждое слово. Любое несоответствие, любая странность сами привлекли бы его внимание.
— Этот парень кажется мне абсолютно чистым, — сказал он.
Генри Бренд тоже был абсолютно чистым, большое симпатичное брюшко, розовое, тщательно выбритое, словно только что умытое, лицо. Точно тот факт, что ему приходится иметь дело с разного рода неблаговидными поступками, начиная от простого недомыслия и кончая возможным предательством, вынуждает его мыться чаще, чем это принято.
Лейтенант Альберт Квинси, который принес ему папку, был молод и исполнен чувства ответственности — он гордился тем, что является представителем Службы безопасности.
— Но почему Себатински? — настойчиво требовал он ответа.
— А почему бы и нет?
— Потому что это бессмыслица какая-то. Жебатински — иностранное имя, я бы и сам его изменил, но на что-нибудь англосаксонское. Если бы Жебатински сделал так, это было бы понятно, я бы даже и внимания на него не обратил. Но зачем менять «Ж» на «С»? Мне кажется, мы должны это выяснить.
— А его самого кто-нибудь спрашивал?
— Конечно. Естественно, в частной беседе. Я за этим проследил. Он говорил только, что ему ужасно надоело носить фамилию, которая начинается на последнюю букву алфавита [Z (Zebatinsky) — последняя буква английского алфавита].
— Почему бы и нет, лейтенант?
— Это возможно, но ведь он мог поменять имя на Сэндс или Смит, если ему уж так хотелось, чтобы его фамилия начиналась с «С». И вообще, коли парень так утомился от буквы «Ж», почему бы не изменить имя совсем и не взять букву «А»? Например… ну… Ааронс?
— Я бы сказал, что это не очень англосаксонское имя, — проворчал Бренд, а потом добавил: — Но ведь у нас ничего на него нет. Вряд ли мы можем предъявить ему обвинение только на том основании, что он хочет изменить фамилию, каким бы странным ни казалось нам его поведение.
У лейтенанта Квинси сделался ужасно несчастный вид.
— Ну-ка, выкладывайте, лейтенант, — проговорил Бренд, — у меня такое ощущение, что вас беспокоит что-то конкретное. Какие-то идеи? У вас есть теория относительно Жебатински? Признавайтесь, в чем дело?
Лейтенант нахмурился, светлые брови сошлись у переносицы, губы превратились в тонкую ниточку.
— Ну… проклятье, сэр, он же русский.
— Вовсе нет, — возразил Бренд. — Он американец в третьем поколении.
— Я хотел сказать, что у него русское имя.
Обманчиво мягкое выражение покинуло лицо Бренда.
— И снова ошибка, лейтенант. Это польское имя.
Лейтенант сердито вскинул руки, ладонями вверх.
— Какая разница!
Девичья фамилия матери Бренда была Вишевская, поэтому он повысил голос:
— Никогда не говорите этого поляку, лейтенант, — и, немного подумав, добавил: — Или русскому.
— Я только имел в виду, сэр, — лейтенант покраснел, — что поляки и русские находятся по другую сторону «железного занавеса».
— Кто же этого не знает?
— А у Жебатински или Себатински, неважно, как мы станем его называть, там могут быть родственники.
— Уже три поколения Жебатински живут в нашей стране. У него, конечно, могут быть там какие-нибудь троюродные братья. Ну и что из того?
— Само по себе это ничего не значит. Многие имеют там дальних родственников. Только вот Жебатински решил изменить имя.
— Продолжайте.
— Может быть, он хочет отвлечь внимание. Может быть, какой-нибудь троюродный брат Жебатински стал там слишком знаменит, и наш боится, что это помешает ему здесь, лишит его возможности продвижения по службе или еще что-нибудь в таком же духе.
— Изменение имени тут не поможет. Они же все равно останутся родственниками.
— Конечно, но он, возможно, думает, что это не будет так бросаться в глаза.
— Вы что-нибудь слышали о каком-нибудь Жебатински на той стороне?
— Нет, сэр.
— В таком случае вряд ли он очень знаменит. И откуда может наш Жебатински знать о нем?
— А почему бы ему не поддерживать связи со своими родственниками? Это, конечно, выглядело бы весьма подозрительно — он же физик-ядерщик.