— Боже мой, но что же случилось? — прошептала Жаннета, едва не плача.
— Вы это узнаете позже, а сейчас пошли! Не можем же мы и дальше торчать посреди этой дороги! Кстати, обратите внимание, к нам приближаются двое.
Слуги в красных ливреях подошли к приезжим. Гансевиль достал из-за пазухи камзола письмо и, не дожидаясь вопросов, сказал:
— От его светлости герцога де Бофора с нижайшим поклоном господину герцогу де Рецу!
Слуги поклонились; один из них взял письмо, а другой забрал у Жаннеты ее дорожную сумку.
— Прошу вас следовать за мной, — обратился к ним первый слуга. Затем путешественников передали в руки дворецкого, который сообщил им, что герцогская чета слушает мессу в дворцовой часовне и беспокоить ее невозможно.
Поэтому Гансевиль и Жаннета терпеливо ждали, погрузившись в почтительное молчание. Жаннету тем временем обуревало жгучее любопытство: ну где может быть малышка Сильви в этом громадном доме? Гансевиль, привыкший видеть, как перед его господином распахиваются все двери, ждал, как обыкновенный проситель. Наконец дверь открылась, и в сопровождении дворецкого появился герцог.
— Проводите девушку к госпоже герцогине. Она ждет ее у себя! — сказал герцог де Рец дворецкому. Потом, повернувшись к Гансевилю, воскликнул:
— Как я рад снова тебя видеть, мой мальчик! Надеюсь, вы добрались без приключений? Полагаю, у вас есть для меня новости? Следуйте за мной — мы поговорим в моем кабинете.
В свои тридцать шесть Пьер де Гонди, второй герцог де Рец, выглядел на десять лет старше: на его вытянутом, посмуглевшем от здешнего климата лице лежала печать скуки, которая была вызвана тем, что три года назад герцога отправили в отставку. Назначенный генералом галерного флота вместо своего отца, постригшегося в монахи после смерти жены в 1627 году, герцог де Рец был смещен с этого поста, которым очень дорожил, кардиналом Ришелье, посадившим на его место своего племянника, маркиза де Понкурле. После отставки герцог уединился в своем замке на острове Бель-Иль, с горечью переживая обиду. Нет нужды говорить о том, что он не питал теплых чувств к кардиналу-министру.
Когда Гансевиль рассказывал герцогу последние столичные новости, молодая камеристка-бретонка привела Жаннету в комнату герцогини.
Екатерина де Гонди была моложе мужа на десять лет и могла бы претендовать на красоту, если бы строгость ее нравов и чрезмерная скупость не придали некоторую холодность чертам ее лица, впрочем, тонким и нежным. Она приняла Жаннету как служанку, то есть не предложила сесть; сама она продолжала свою трапезу — макала хлеб в молоко, одновременно внимательно разглядывая гостью. Не ожидая другого приема, девушка не смутилась, но все-таки не могла не подумать о чашечке горячего молока, которое было бы весьма кстати после путешествия. Наконец герцогиня, тщательно вытерев рот кружевной салфеткой, спросила:
— Значит, вы и есть горничная малышки, которую поручил нашим заботам господин де Бофор? Откуда вы, дочь моя?
— Из Ане, госпожа герцогиня. Я там родилась, и меня девочкой взяли в прислуги к мадемуазель де Лиль. Потом я приехала с мадемуазель де Лиль ко двору, где она стала фрейлиной ее величества королевы…
— Оно и видно! В вас нет ничего от крестьянки. Хорошо, дочь моя, знайте же, что ваша госпожа находится в весьма жалком состоянии. Она была похищена, как говорят, подручным Ришелье, который когда-то преследовал ее мать своей грязной любовью; он насильно выдал ее замуж за другого подручного Ришелье, а тот сразу уступил супружеские права похитителю, злоупотребившему ими самым скверным образом…
Этот изложенный невозмутимым тоном рассказ привел Жаннету в ужас.
— О Боже! Я ничего не знала об этом! — в волнении воскликнула она. — Бедная… несчастная девочка! Но почему же господин Франсуа… Я хочу сказать, его светлость герцог де Бофор, привез ее сюда?
— Потому что герцог убил ее мужа… Теперь он намерен уничтожить главного злодея, а это совсем не просто сделать. Эта несчастная нуждается в удаленном от Парижа тайном убежище, но главное, она должна быть вне досягаемости людей кардинала. Островом Бель-Иль владеем мы, это неприкосновенная земля, и даже посланцы короля не могут ступить на нее без нашего дозволения!
Если бы Жаннета была от природы более проницательной, она бы нисколько не обрадовалась тому, что несчастная Сильви вверена попечению этой женщины, которая, несомненно, была примерной христианкой, но не отличалась склонностью к милосердию.
— Она должна считаться умершей… По крайней мере до тех пор, пока жив кардинал, — продолжала госпожа де Гонди, — и этот остров на краю света, наверное, показался идеальным местом господину де Бофору.
— Могу ли я попросить у госпожи герцогини разрешение отправиться к мадемуазель де Лиль? Мне не терпится позаботиться о ней и своими глазами увидеть, в каком она состоянии.
— Далеко не в блестящем. Вас проводят к ней. Что бы там ни думал господин де Бофор, у нас здесь часто бывают гости. По-моему, даже слишком часто, и может случиться так, что кто-то из них ее узнает — ведь она жила при дворе. По этой причине мы поместили ее в маленьком домике в глубине сада. Она живет там под охраной старухи Маривон, которая была служанкой у покойной госпожи де Гонди, моей мачехи. Корантен, что был слугой у ее дяди, тоже не спускает с нее глаз.
Сердце Жаннеты гулко забилось? Корантен тоже здесь! Ее любимый Корантен, ее суженый. И эта радостная новость заставила Жаннету забыть и о негостеприимном приеме герцогини, и о ее равнодушии к бедной Сильви.
Минуту спустя Жаннета уже спешила следом за молодой бретонкой сквозь рощу смоковниц, пальм и лавров. Внезапно деревья расступились, и на опушке показались домик и колодец, но Жаннета смотрела только на своего Корантена, который в эту минуту доставал из колодца ведра с водой. Не в силах больше сдерживаться, она опустила на землю дорожную сумку и бросилась к нему со словами:
— Корантен, милый! Я так боялась, что больше никогда тебя не увижу!
Он смотрел на Жаннету, не веря своим глазам, потом раскинул руки в радостном объятии:
— Жаннета? Как ты здесь оказалась?
— Меня привез господин де Гансевиль по приказу господина де Бофора.
— Господи Иисусе! — с волнением произнес он. — Ты внял моим молитвам! Я никогда не сумею отблагодарить тебя!
— Но расскажи мне, что же случилось? — спросила Жаннета, снова охваченная тревогой. — Как мадемуазель Сильви?
— Сама увидишь!
Когда Жаннета наконец встретила свою госпожу, ее сердце сжалось. Бледная и похудевшая, — казалось, Сильви способна только дышать, одетая в строгое черное платье, из-под подола которого выглядывал край нижней юбки, она молча полулежала в кресле, стоявшем у камина, где едва тлел огонь. Пышные каштановые волосы были спутаны и в беспорядке рассыпались по плечам, глаза девушки были прикрыты. В руках Сильви держала чашку с молоком, но не пила его, что ничуть не беспокоило старую крестьянку, сидевшую у очага с вязаньем в руках. Обстановка была весьма скромной: стол, четыре стула и маленький стенной шкаф. Не было ни гобеленов, ни коврика, чтобы немного согреть стены и пол; только распятие и поставленная под ним молитвенная скамеечка напоминали о том, что хозяева были набожными людьми. Глаза Жаннеты наполнились слезами. В порыве сострадания она припала к ногам своей юной госпожи, которая даже не заметила, что Жаннета вошла в комнату. Жаннета взяла у нее чашку с не выпитым молоком и сжала в руках хрупкие ладошки Сильви.
— Мадемуазель Сильви! Взгляните на меня! Это я — Жаннета!
Припухшие веки дрогнули, и красивые, орехового цвета глаза, покрасневшие от долгих слез, взглянули на девушку, и Сильви едва слышно прошептала:
— Это ты, милая Жаннета? Мне почудилось, будто я слышу твой голос во сне…
Голос у Сильви был слабый, словно это шестнадцатилетнее дитя было неспособно говорить громче. Тем временем Жаннета поднялась с колен и, уперев руки в бока, с растущим гневом осматривала убогую комнатку.
— Нет, моя дорогая госпожа, вам не почудилось! Я действительно здесь и считаю, что меня привезли сюда вовремя. Господи, и почему это его светлость Франсуа доверил вас этим людям? Эй вы, вязальщица! — окликнула она старуху крестьянку, которая не поднимала глаз от вязанья. — Значит, так это вы о бедняжке заботитесь? Ведь она больна, к тому же она — благородная дама и нуждается в деликатном обхождении!
— Зря стараешься, Жаннета, — остановил ее Корантен. — Она тебя не понимает, она говорит только по-бретонски. Госпожа де Гонди считает, что так лучше для безопасности мадемуазель Сильви, которую выдают за тяжелобольную. К счастью, по-бретонски говорю я…
— Выдают за больную? Она же по-настоящему больна! Сам видишь, в каком она состоянии. И чего вы все ждете, твоя госпожа де Гонди и ты? Чтобы она умерла тут?