Аннотация: Друг Джорджа из рассказа Айзека Азимова «По снежку по мягкому» (серия рассказов о демоне Азазеле), писатель Септимус Джонсон, любил уединение, для чего купил себе отдаленную виллу в глухом уголке штата Нью-Йорк, где и писал свои романы. Но четыре месяца в году снег засыпал все пути и дороги, потому он не мог там жить и творить. Тут мог помочь только Азазел…
---------------------------------------------
Айзек Азимов
Мы с Джорджем сидели у окна в «Ла Богема» – французском ресторанчике, которому Джордж время от времени оказывал благодеяния за мой счет. Я выглянул и сказал:
– Похоже, снег пойдет.
Нельзя сказать, чтобы это было вкладом в мировую сокровищницу знаний. Весь день темные и низкие тучи плотно закрывали небо, температура болталась где-то ниже нуля и по радио предсказывали снег. Однако то пренебрежение, с которым к этому замечанию отнесся Джордж, несколько задело мои чувства.
Он сказал:
– Вот, например, мой друг Септимус Джонсон.
– А что такое? – спросил я. – Какое отношение он имеет к тому факту, что может пойти снег?
– Естественный ход мысли, – отрезал Джордж – Вы наверняка слыхали об этом процессе, несмотря на то что сами его не испытали ни разу.
Мой друг Септимус (говорил Джордж) был суровым молодым парнем, ходил всегда набычившись и постоянно шевелил глыбами бицепсов. Он был седьмым ребенком в семье, отсюда и имя. Его младшего брата звали Октавиус, а их младшую сестру – Нина.
Я не знаю, насколько далеко еще простирался этот счет, но думаю, что в детстве и юности он страдал от многолюдия и потому впоследствии до странности любил уединение и тишину.
Достигнув зрелости и добившись определенного успеха своими романами (почти как вы, старина, только его критики иногда хвалили), он скопил достаточно денег, чтобы потакать своим странностям. Короче говоря, он купил себе отдельно стоящий дом на заброшенном клочке земли в глухом углу штата Нью-Йорк и время от времени скрывался там для написания следующего романа. Это место не было очень уж далеко от всякой цивилизации, но до самого горизонта, казалось, простиралась нетронутая глушь.
Думаю, что только меня одного он когда-либо приглашал к себе в этот сельский угол. Я полагаю, что его привлекала моя исполненная спокойного достоинства манера, а также блеск и разнообразие моих разговоров. Он никогда ничего не говорил на эту тему, но трудно предположить что-либо другое.
Конечно, с ним надо было вести себя осторожно. Каждый, кому случалось получить дружеский шлепок по спине – любимая манера здороваться у Септимуса Джонсона, – знает ощущение от сломанного позвонка. Однако при нашей первой встрече случайное проявление силы с его стороны оказалось очень кстати.
На меня насела дюжина-другая бродяг, введенная в заблуждение моим полным достоинства видом, из-за которого они решили, что у меня непременно должны быть с собой несметные богатства наличными и драгоценностями. Я отчаянно защищался, потому что у меня с собой не было ни цента и я понимал, что, когда бродяги, это обнаружат, они, в силу естественного разочарования, обойдутся со мной весьма варварски. В этот момент и появился Септимус, погруженный в обдумывание своих творений. Свора негодяев как раз была у него на пути, и, поскольку он так глубоко задумался, что мог идти только по прямой, он механически раскидал их в стороны по двое и по трое. На дне кучи он обнаружил меня, и как раз тогда, у него что-то забрезжило и он увидел решение какой-то своей проблемы, какова бы она ни была. Сочтя меня счастливым талисманом, он пригласил меня пообедать. Сочтя, что обед за чужой счет гораздо лучше любого талисмана, я согласился.