Наталья Андреева Новое платье королевы = Эскорт
ПРЕДИСЛОВИЕ
Перед вами новая версия романа «эскорт». Литературный ремейк. Разумеется, у читателя возникает вопрос: а зачем это надо, переписывать книги, которые уже несколько лет продаются? Но представьте себе ситуацию. В крупное издательство приходит начинающий автор, приносит свою первую рукопись. Даже если роман неплох, ему все равно говорят: требуется серьезная доработка. И за дело берется редактор. В итоге, когда роман выходит, автор открывает его, читает, и приходит в смятение. Вроде бы я, а вроде бы и не я. Сюжет похож, герои до боли знакомы, место и время действия тоже. Но ведь я совсем не это хотел сказать! И меня там так мало. Но дело сделано, роман вышел в печать, его читают, у него есть поклонники. Проходят годы…
Контракт заканчивается, автор к этому времени стал известен, его книги покупают, к его мнению прислушиваются. И первые романы готовятся к переизданию. И тут автор понимает, что в таком виде это выйти не может. Его ведь там так мало, что ставить на обложке всем известное имя — это обмануть ожидания читателя. А ведь романы для автора все равно что дети. Одинаково дороги. И, чтобы продлить жизнь своему первенцу, он переливает в него свежую кровь. Прежде чем поставить на обложке свое имя, отсекает все чужеродное. «Приемные родители» остаются в прошлом, теперь это только его дитя, и ничье больше. Вот так появляется ремейк.
Скажу сразу: я не собираюсь перерабатывать все свои ранние романы. Есть тексты, к которым не вернусь никогда. Что сделано, то сделано. Там, где меня много, все равно ничего не прибавится. Но если в душе осталось чувство глубокого неудовлетворения своей работой, то я открываю рукопись и начинаю ее перечитывать. А потом делать поправки. И в конце концов появляется вариант, который меня целиком и полностью устраивает. Надеюсь, что и вы не обманетесь в своих ожиданиях. Даже если этот роман уже читали.
КОРОЛЕВА УМЕРЛА
Народу на перроне было мало, высокая шатенка в старом полушубке постоянно оглядывалась и не выпускала из рук чемодан. Поезд опаздывал, как, впрочем, и всегда. Девушка косилась на группку крикливых женщин с огромными клетчатыми сумками в руках, прикидывая, кто же из них окажется ее соседкой по купе. Сумки были пусты, женщины ехали в Москву, на Черкизовский рынок, за товаром. Всех их в городке хорошо знали, на рынок‑то хоть раз в неделю ходит каждый. Для женщин с огромными сумками поездка в Москву была делом привычным. Шатенка же боялась и предстоящей дороги, и шумных попутчиц, и туманного будущего, в котором не было ей обещано ни жилья, ни денег, ни работы. Но еще больше боялась, что скоро настанет весна, вместе с ней придет ожидание праздника и опять обманет. А потом наступит долгожданное лето и пролетит в одно мгновение. И снова осень, дождь, слякоть, тоска, и наконец опять — долгая, холодная зима. И — ничего. Год прошел, как сон пустой.
Девушка невольно содрогнулась. Что хуже? Неизвестность или расписанная на много лет вперед унылая, скучная жизнь? Гудок тепловоза. Наконец‑то поезд! Ее никто не хватился. Все на работе, она оставила на столе записку. Чтоб не искали. Деньги в доме были, хватило на билет до Москвы. Она рассчитывала, что хватит и на первое время. На скромное жилье и простую еду, пока не найдет работу. Но как же страшно, боже ты мой! Как же страшно… Ехать в никуда.
Войдя в тамбур, она еще раз оглянулась: а может, вернуться? Никто ничего не узнает. Сдать билет, порвать записку. Поддавшись порыву, девушка шагнула было назад — но уже напирали женщины с сумками, проталкивая ее в вагон. Поезд не задержался на маленькой станции. Минута — и перрон поплыл назад; выйти шатенка не успела. Она испуганно огляделась. Вагон чистенький, хотя и старый. Безликие двери купе. Какое же из них ее?
— Девушка, одеяло брать будете?
— А что, у вас холодно? — испуганно спросила она. Вдруг захотелось домой. Пусть однообразно, скучно. Зато тепло.
— Я вообще‑то топлю, — буркнула проводница и посмотрела на девушку с неприязнью. На студентку не похожа, студенты еще не возвращаются с каникул обратно в Москву. Чего этой‑то там делать? Болтаться по вокзалам в поисках хоть какого‑нибудь заработка? Хотя одета прилично, лицо не накрашено. Проводница сжалилась:
— Ну, чего стоишь? В купе заходи. Билет‑то есть у тебя?
— Да, конечно. — Девушка поспешно полезла в сумочку искать билет.
Проводница внимательно осмотрела проездной документ и кивнула: проходи. Буркнула: второе купе. Девушка нерешительно дернула за ручку. То ли заело, то ли заперто.
— Не заперто, войдите! Дергайте сильней, — раздалось из‑за двери.
Шатенка сильнее потянула за ручку и, справившись наконец с дверью, вошла в купе. Где увидела два таких же испуганных глаза и светлую челку над ними.
— Ой, слава богу! — соседка вздохнула с облегчением, заговорила радостно: — А я думаю: вдруг купит билет в это купе мужчина, придется всю дорогу ехать с ним. Вдвоем. Хотела проводницу попросить, чтобы сразу переселила меня к женщинам. Ой, как же мне повезло!
Похоже, что повезло обеим. Девушки еще только присматривались друг к другу, но это уже была взаимная симпатия, а не взаимная неприязнь. Они были чем‑то похожими и одинаково хорошенькими — в меру. Не так чтобы одна была красавицей, а другая ей тут же позавидовала бы. Обе высокие, стройные, одна шатенка, другая блондинка, у одной глаза серо‑голубые, у другой серо‑зеленые.
— Наташа.
— Вика.
Они легко нашли общий язык, а вскоре и сами удивлялись, как это жили друг без друга до сих пор. Почему поехали в столицу на поиски счастья не вместе, а поодиночке? Но несправедливость была устранена, и теперь они взахлеб рассказывали свои биографии, делились сокровенным.
— Знаешь, мне так все надоело! Окончила курсы секретарей, потом бухгалтерские курсы, потом школу, где обучали на манекенщиц. У меня рост хороший, вот и решила попробовать. Но в нашем городке это сплошное надувательство. Заманивают девчонок вроде меня, берут деньги и внушают, что мы на что‑то годимся. А работы для нас в городе нет. Тем более моделями! Мать не пускала в Москву, но я все равно сбежала…
— Ужас, что за жизнь! Выскочила сдуру замуж в восемнадцать лет, в двадцать родила ребенка. Пробовала работать, но в государственных учреждениях денег платят мало, а частники все соки выжимают. У них не разбогатеешь! Окончила местный пединститут. И курсы секретарей, как и ты. Что толку‑то с этих курсов? Печатаю быстро…
— Ой, и я тоже!
— …а работы все равно нет. Муж приносит зарплату, ее, как всегда, не хватает. С мая месяца в огороде — сажаем, поливаем, пропалываем. Родители мужа деньгами почти не помогают. У меня же одна мать, отца нет. Не бедствуем, конечно, и с голоду не умираем, спасибо подсобному хозяйству, но тоска. Тоска страшная. А я жить хочу. Понимаешь? Жить.
— Ой, и я! Пусть не получится, так хоть посмотреть на нее, на Москву‑то. Какая она? Ты была там?
— Муж был. С родителями, в детстве. А я только слушала, что он рассказывал. Интересно. Ты где жить‑то собираешься?
— Квартиру снять. У меня тетка в Москве, так я с недельку у нее поживу, а потом найду квартиру или комнату. И работу.
— Давай вместе? А? На двоих дешевле.
— Ой, и правда!
— И работу вместе будем искать. И вообще, вдвоем не так страшно.
— Как нам повезло! Мы теперь вместе.
— Да. Повезло.
И они на радостях достали похищенные из дома съестные припасы. Обе ведь уехали нелегально, вопреки воле родных. На столе появился чай в термосе, бутылка дешевой минеральной воды, бутерброды с неаппетитной колбасой местного производства, горстка конфет, пряники и сушки. Но жажда общения была сильнее. Встретились родственные души. Сколько же им надо было сказать друг другу! Когда одна почти уже засыпала, другая тут же спрашивала:
— Ты не спишь? А я вдруг вспомнила…
И вновь рассказ о событиях прошлых лет и грезы о сказочном будущем. Им не терпелось делать что угодно, только бы не сидеть и не ждать. Действовать.
Они задремали уже под утро. Поспать удалось пару часов. Когда поезд остановился у перрона Казанского вокзала, две девушки уверенно ступили на московскую землю самыми близкими подругами, даже и не подозревая о том, как по‑разному сложится их судьба…
…Ричард Носков спросонья не понял, в чем дело. Так рано ему давно уже никто не звонил. Клиентки, обслуживаемые Ричардом, сами просыпались к полудню. Временное измерение, в котором существовали Носков и его дамы, находилось вне понимания людей, испытывающих недостаток в средствах, вынужденных зарабатывать в поте лица на хлеб насущный. Те с утра уже давились в общественном транспорте, в девять‑десять зевали на своих рабочих местах, к полудню начинали мечтать о том, как отведают в обеденный перерыв очередного дежурного супчика в ближайшем кафе. Носков же в это время видел сладкий сон, в котором не было места надрывающемуся телефону.