Фриц Лейбер Под пальцами богов
Как-то ночью, потягивая крепкий напиток в «Серебряном Угре», Серый Мышелов и Фаврд принялись благодушно, не без наслаждения, вспоминать своих прежних возлюбленных и лихие амурные подвиги. Они даже похвастались друг перед другом последними эротическими приключениями (хотя не очень-то разумно бахвалиться по такому поводу, тем более громко: мало ли кто может услышать).
— Несмотря на то, что она была любовницей черта, — сказал Мышелов, — Хизвет всегда оставляла ребенка. Но что в этом удивительного? Черт, естественно, приходит к детям, для них это игра, и они не чувствуют стыда. Ее груди не крупнее грецких орехов или мелких лимонов, или очень маленьких мандаринов, которые оканчиваются земляными орешками — все восемь.
— Фрикс обожает драматизировать, — подхватил Фаврд. — Ты бы видел, как она балансировала на крепостной стене прошлой ночью, ее глаза восхищенно пылали, отыскивая звезды. Голая, за исключением нескольких украшений из небесной прохлады, розовая, как рассвет. Она выглядела так, словно была готова полететь — а ведь она может сделать это, ты знаешь.
В Земле Богов, или проще, Годслэнде, рядом с Полюсом Жизни Нехвона, который располагается в южном полушарии противоположно к Стране Теней (обители Смерти), трое богов, сидя в круге и сложив ноги по-турецки, выуживали голоса Фаврда и Мышелова из общего гула голосов своих почитателей, как праведных, так и грешных, которые вечно гудят в ушах любого бога, словно он приставил к уху морскую ракушку.
Один из трех богов был Айссек, которому Фаврд однажды исправно служил в течение трех месяцев. Он имел вид болезненного юноши, с переломанными или стойко изогнутыми под прямым углом запястьями и лодыжками. Во время своих крестных мук он подвергся жестокой пытке. Другой — Коз, которого Фаврд почитал в детские годы, проведенные в Холодной Пустыне, довольно приземистый, толстый и сильный бог, завернутый в узел из меховых шкур, с мрачным, чтобы не сказать злодейским, бородатым лицом.
Третьим был Мог, который походил на четырехрукого паука, с достаточно красивым, хотя и нечеловеческим ликом. Однажды девушка Ивриан, первая любовь Мышелова, увлеклась блестящей черной статуэткой Мога, украденной для нее возлюбленным, решив, наверное, из женского каприза, что Мог и Мышелов весьма похожи.
Теперь Серый Мышелов был вполне уверен, что всегда был и остается до сего времени законченным атеистом, но это не совсем так. Отчасти из-за Ивриан, которую он фантастически баловал, отчасти потому, что его грела мысль о том, что бог предпочел выглядеть, как он, в течение нескольких недель он изображал ревностную веру в Мога.
Итак, Мышелов и Фаврд были в сущности, верующими, хотя и грешниками, и потому трое богов вылавливали их голоса, но еще и потому, что они были самыми примечательными поклоняющимися, каких когда-либо знали эти три бога, а самое главное — потому что они хвастались. Ибо боги имеют очень острый слух на похвальбу или заявления о счастье и самоудовлетворении, на слишком пристрастное внимание к тому, что нужно сделать или утверждения о том, что то или иное должно обязательно случиться, или какие-либо другие слова, указывающие на то, что человек утратил контроль над своей судьбой. Тогда боги заботливо и не очень сильно сердятся, вмешиваются и расстраивают планы.
— Да они же высокомерные ублюдки! — прорычал Коз, покрываясь испариной под своими шкурами, ибо Годслэнд страна райская.
— Они годами не обращались ко мне — неблагодарные! — сказал Айссек, вскинув тонкий подбородок. — Мы бы умерли от такой заботы, если бы не другие наши почитатели. Но они не хотят знать этого — бессердечные.
— Они даже всуе не упоминают наших имен, — произнес Мог. — Мне кажется, джентльмены, пришло время для них узнать, что такое божественный гнев. Согласны?
Между тем, ведя сокровенные разговоры о Фриксе и Хизвет, Фаврд и Мышелов ощутили прилив внезапного и одновременного желания, вызванного отнюдь не безобидной и благодушной ностальгией.
— Ты что-то сказал, Мышелов? — лениво посмотрел Фаврд. — А не поискать ли нам теперь развлечений? Ночь только начинается.
— Стоит нам лишь пошевелиться, чтобы выказать интерес, как развлечения сами найдут нас. Мы любили и были всегда обожаемы таким количеством девочек, что не обязаны сейчас бегать за парочкой из них. Или даже двумя парами. Достаточно им поймать наши теперешние мысли, как они тотчас же явятся. Мы будем охотиться за девочками — и сами будем наживкой!
— Итак, начнем, — сказал Фаврд, допив бокал и поднимаясь с легким креном.
— О, похотливые собаки! — взревел Коз, вытирая пот со лба, ибо Годслэнд место жаркое и весьма перенаселенное. — Но как мы накажем их?
— Они, похоже, сами выбрали наказание, — ответил Мог, криво улыбаясь из-за своей частично паукообразной челюсти.
— Страдание надежды! — угадав ход его мыслей воскликнул Айссек. — Мы даруем им их желания…
— А потом оставим слово за девочками, — закончил Мог.
— Но вы не можете доверять женщинам, — мрачно вмешался Коз.
— Наоборот, мой дорогой друг, — сказал Мог. — Когда бог в хорошей форме, он может спокойно доверить своим подданным, как мужского, так и женского пола, выполнить всю работу. А теперь, господа, оденем наши мыслящие шапки.
Коз энергично поскреб всклокоченную голову, смахнув при этом вошь, или две.
Из любви к гротеску, а возможно, для того чтобы положить препятствие между собой и девочками, которые, по-видимому, уже устремились к ним, Фаврд и Мышелов решили выйти из «Серебряного Угря» через дверь в кухне; нечто, чего они никогда не делали за все годы своего завсегдатайства.
Дверь была низкая и запертая на множество засовов, но когда их выдвинули, она даже не шелохнулась. Новый повар, оказавшийся глухонемым, оставил начинку из телячьего фарша и направился к ним, издавая кулдыкающие звуки, и размахивая руками то ли в отчаяньи, то ли в предупреждении. Но Мышелов жирной ручищей потянул наверх бронзовую ручку, а Фаврд пинком заставил дверь распахнуться. И они приготовились выйти на мрачный пустырь, захламленный развалинами той обители, в которой жили Мышелов и Ивриан (и она, и не менее дорогая Фаврду Влана сгорели), а также останками деревянного садового домика сумасшедшего Дьюка Дэниуса, которого они однажды ограбили и завладели его пространством — унылой зловещей территорией, о которой никто не слышал, чтобы она прежде была застроена.
Но когда они наклонили головы и шагнули в дверной проем, они обнаружили, что конструкция как будто продолжается, или же они всегда серьезно недооценивали глубину «Серебряного Угря», ибо вместо пустой земли под открытым небом они оказались в коридоре, освещенном факелами в медных подставках вдоль каждой из стен.
Неустрашимые, они двинулись вперед и миновали две закрытых двери.
— Это Ланкхмар, вот что, — заключил Мышелов. — Стоит тебе отвернуться, а они уже построили новый тайный храм.
— Хорошая вентиляция, однако, — заключил Фаврд по отсутствию дыма. Они пошли дальше по коридору, обогнули острый угол… и остановились, как вкопанные. Комната, которая предстала перед ними, была разделена на две части и имела странные очертания. Ее нижнее пространство отделялось от верхнего потолком, и во всех отношениях производило впечатление нахождения глубоко под землей, как если бы пол был не восьмью пальцами ниже поднимающейся секции, но восьмью ярдами. Ее обстановкой служила кровать с покрывалом из лилового шелка. Толстый желтый шелковый шнур свешивался сквозь дыру в низком потолке.
Верхняя половина комнаты казалась балконом или зубчатой стеной башни, уходящей высоко над Ланкхмарским густым туманом, ибо в просветах перекрытий и в черноте заднего плана были видны звезды.
На кровати серебристо-белокурой головкой в сторону, противоположную подушке, лежала, приподнявшись на вытянутых руках, худенькая Хизвет. Ее одежда из чудесного шелка, желтая, как пустыня в лучах восходящего солнца, обтягивала высокие маленькие груди, но дальше ткань спускалась широкими мягкими складками, оставляя нерешенным вопрос о местонахождении там еще трех пар нежных девичьих сосков.
Несмотря на чарующую звездную ночь (или ее имитацию), волосы другой женщины были туго переплетены блестящей медной проволокой, и Фрикс стояла, величественно высокая, с легкой поступью (хотя и неподвижная) в шелковых одеждах, лиловых, как пустынные сумерки в час между собакой и волком.
Фаврд чуть не выпалил:
— Фрикс, мы только что говорили о тебе.
И Мышелов был близок к тому, чтобы шагнуть на цыпочках, лишь бы казаться более простодушным, когда Хизвет крикнула ему:
— Опять ты! — блудливый кинжалоносец. Я же сказала тебе забыть и думать о свиданиях со мной сроком на два года.