Плащаница колдуна - Грановский Антон страница 4.

– Про бурую пыль я знаю, – кивнул путешественник. – Чрез ваших торговых людей она и до нас дошла. Так, значит, вы ее в Гиблом месте добываете?

– Ясное дело, там. Все, что в нашем княжестве чудно́го есть, все оттудова. Так вот и послал князь отрядик в Гиблое место. Да только отрядик тот сгинул.

– Сгинул? Весь?

Хомыч покачал головой:

– Не, не весь. Остался Глеб. И еще один охоронец, что с ними увязался, по имени Крысун.

– А зачем он с ними увязался?

– Мысль хитрую имел. И не прогадал. Когда он из места Гиблого вернулся, много чудных вещей принес. Да и бурой пыли, сказывают, немало нашел. Пришел из Гиблого места – и враз разбогател.

Путешественник помолчал, обдумывая рассказ старого бродяги. Хомыч тем временем снова отхлебнул из бурдюка и подбросил в костер немного валежника. Пламя разгорелось ярче.

– Значит, полонцы погибли, – задумчиво проговорил путешественник. – А как же они погибли?

– Да кто как. Ваську Ольху, татарина и охотника газарцы лесные пиками проткнули. А старец Осьмий в упыря оборотился.

Глаза путешественника моргнули два или три раза за прозрачными кружочками слюды.

– Чудны́е дела у вас в княжестве творятся, – недоверчиво проговорил он.

– Это верно, – согласился бродяга и снова потянул бурдюк к губам.

Седой подождал, пока он отхлебнет, и спросил:

– Так что ж теперь с Гиблым-то местом? И отчего здесь град Порочный вырос?

– А это очень просто, – ухмыльнулся Хомыч. – После того как Крысун разбогател, много охочих нашлось в место Гиблое прогуляться. Да только обычный человек в Гиблом месте не уцелеет. Вот и стали люди для того ходоков нанимать. Вроде провожатых. Чтоб те им помогли из Гиблого леса чудных вещей принести.

– И что, в Гиблое место постоянно кто-то ходит? – поинтересовался седой.

Бродяга отрицательно качнул плешивой головой:

– Да нет, конечно. Вот только ходоки… Те только Гиблым местом и живут. Если людишек не водят, то на нечисть охотятся. Силки на упырей да волколаков ставят.

– Как силки? – не понял путешественник. – Зачем силки?

Бродяга насмешливо прищурился.

– А ты в местных кружалах еще не был?

Путешественник покачал головой:

– Нет.

– Зайдешь – поймешь. – Хомыч отхлебнул из бурдюка, вытер рот ладонью и, усмехнувшись, добавил: – Нечисть нынче в цене. Бава Прибыток и Крысун за хорошего оборотня могут целую жменю золотых денег отвалить.

– Зачем же им оборотни? – удивился путешественник.

– Да ясно зачем. В здешних кружалах твари лесные в клетках дерутся, а пришлые люди на них денежку ставят. И людям развлечение, и Баве с Крысуном доход.

Бродяга облизнул губы и, понизив голос, добавил:

– А есть еще такие, которые с нелюдью да волколаками любовными утехами занимаются. Это, конечно, дороже.

Лицо путешественника, освещенное пламенем костра, вытянулось от изумления. Слюдяные кружочки полыхнули рыжим огнем.

– Тут и это дозволено?

– Дозволено, – кивнул бродяга. – Волколачихи часто красивые попадаются. Не говоря уж про нелюдь.

Седой путешественник задумался. Было видно, что ему стоит огромного труда осмыслить слова Хомыча.

– Нда… – проговорил он наконец. – Скажи-ка, Хомыч, а кто из ходоков самый лучший?

– Лучший-то? Гм… Многих я ходоков знавал, которые из Черного бора да из Гнилой чащобы не вернулись. А с ними и людишки, что за чудесами отправлялись, сгинули. А Глеб-Первоход уже пять годков в Гиблое место ходит. И по сию пору жив.

Бродяга счел нужным подкрепить свои слова хорошим глотком водки. В голове у него уже слегка помутилось, и соображал он довольно туго, но зато на сердце с каждым глотком становилось теплее и радостнее.

Все-таки какой молодец этот Глеб-Первоход, что водку изобрел. Жаль только, что секрет ее приготовления он купцу Баве продал. Продал и условие жестокое вместе с деньгами взамен получил – более никому секрет тот не раскрывать.

Огонь в костре слегка поугас. Путешественник, продолжая о чем-то думать, поднял с земли парочку толстых палок и бросил их в костер. Пламя приподнялось, и слюдяные кружочки на глазах седого снова засверкали.

– Послушай, Хомыч, ежели Гиблое место такое страшное, почему же в него люди ходят?

Бродяга грустно улыбнулся.

– Эх, мил человек… Людишки – они ведь мечтами живут. Жизнь кругом обрыдлая. Неурожаи, поборы, хворобы, зверье. А хуже зверья – люди. То хазары набегут и села огнем пожгут, то соседнее княжество войной пойдет. И некуда простому человеку от бед и несчастий деваться.

– Ну, так и просили бы о помощи богов, – сказал на это седой странник. – Зачем в Гиблое место-то идти?

Хомыч горестно усмехнулся.

– На богов нынче уж никто не надеется. А из мест погиблых, коли живым вернешься, так и счастья с собой кусочек принесешь. Не всегда, конечно, но… Погоди-ка. А тебе самому-то Гиблое место зачем?

Путешественник снял с глаз кружочки, протер их краем рубахи и снова посадил на нос. Потом посмотрел сквозь эти кружочки на бродягу и сказал:

– Я, Хомыч, тоже чуда хочу.

– Вона как. – Бродяга крякнул. – А голову за чудо сложить не боишься?

Седой усмехнулся и проронил:

– Недорого она нынче стоит, голова-то моя.

– Что так? – прищурился бродяга.

– Да вот так.

Они немного помолчали, глядя на огонь. Седой хмурил брови, Хомыч улыбался. Языки пламени двоились и кружились в его глазах, и Хомычу это зрелище представлялось уморительно веселым.

Вдруг где-то неподалеку ухнул филин. Седой вздрогнул и рассеянно перекрестил себя щепоткой. Брови Хомыча взлетели вверх. Вон оно что! Этот седой чудак – христианин! Ну и дела. А с виду нормальный человек.

– Слышь-ка, – тихо заговорил Хомыч, глядя на путешественника любопытными глазами, – а ты часом не христианин?

– Христианин, – тихо и серьезно ответил путешественник. – А что?

– В единого бога веруешь?

– Верую.

– А правду говорят, что ваш бог к кресту прибит и плачет?

– Он не просто так плачет, – сказал седой. – Он о тебе и обо мне плачет.

Хомыч прищурил маленькие, насмешливые глазки:

– Чего ж он обо мне плачет? Жалеет, что ли?

– Жалеет, – согласился седой.

Хомыч усмехнулся. Он никогда не мог понять, как это один бог может управляться с огромным миром. У лешего вон каждый пень в лесу наперечет. А кто за Даждьбога солнце зажжет? А кто тучку над посевами растянет, ежели Стрибога не станет? А мертвецов кто для помощи людям снарядит, коли Чернобог в тень не уйдет? Хозяйство-то вокруг огромное. Одному богу никак не справиться.

И потом: куда ж все остальные боги подевались, если один Иисус остался? Нешто он их всех перебил?

Хомыч хотел было расспросить обо всем этом путешественника, да передумал. Вместо этого он сузил морщинистые глаза и сказал:

– Слышь-ка… Ты знай: у нас ваших не больно жалуют.

– Почему? – удивился седой.

– Потому, что вы своих мертвых в землю закапываете и дожидаться под землей второго пришествия заставляете. А мы наших мертвых на кострах погребальных сжигаем и чрез то – в небо отпускаем.

Путешественник улыбнулся.

– И что, хорошо вашим мертвым на небе?

Хомыч подумал и ответил:

– Пожалуй, что не очень.

– Это потому, что все они жили в грехах и ничего о другой жизни не ведали, – объяснил седой. – А грехи – они ведь как путы железные. Опутай ими голубя, высоко ли голубь взлетит?

Хомыч рассеянно сморгнул, но не нашелся, что на это сказать.

– Ну вот, – удовлетворенно кивнул седой. – А Иисус научил, как людям от этих пут избавиться.

Бродяга покачал головой:

– Ты лучше никому про Иисуса своего не сказывай. А то могут и убить. У нас тут народ лютый. Чиркнут ножичком по горлу да в овраг бросят.

– Кровь мучеников – семя христиан, – непонятно сказал путешественник. – Чем меня попусту пугать, ты лучше скажи: где мне Глеба-Первохода вашего найти?

– Да где и всегда, – с усмешкой ответил бродяга. – Небось в большом кружале сидит. Он там завсегда обитает, когда в Гиблое место не ходит.

– А узнать мне его как?

– Спроси, любой покажет.

Путешественник поднялся с бревна и слегка размял затекшие ноги.

– Пойду познакомлюсь, – сказал он.

– Познакомься, – кивнул бродяга. – Чего ж не познакомиться. Только, слышь-ка, ты с ним поосторожнее. Ольстра у него громовая, да и меч-всеруб на боку не для шутки висит.

Седой улыбнулся:

– Хорошо, что предупредил. У меня к тебе еще одна просьба, Хомыч. Покарауль, пожалуйста, мою подводу. Я человек небогатый, но отблагодарю.

– Это мы можем, – кивнул Хомыч. – А с бурдюком-то как? Оставишь, что ли?

– Оставлю. Только много не пей. Я слышал, от водки люди дуреют.

– Насчет этого не беспокойся, – заверил его Хомыч. – Я свою меру знаю.

Он подмигнул путешественнику и снова приложился к заметно отощавшему бурдюку.

Комнатка была небольшая. Из мебели только кровать, стул да шкаф. И еще бронзовое зеркальце на стене. Снизу доносились отзвуки непрекращающейся гулянки. Играла музыка, орали пьяные мужики. В Порочном граде жизнь не останавливалась ни на секунду.