Он размотал шарф, снял сильно пропитавшиеся кровью пальто и пиджак. Раздевался Стас со всеми возможными предосторожностями, но все равно каждое движение еще больше усиливало и без того резкую боль, так что вскоре, увидев его мучения, девочка принялась помогать ему. В четыре руки (или, точнее, в три с половиной, потому что левая рука Стаса шевелилась еле-еле) стало не в пример легче. Но когда дело дошло до рубашки, раненый и его добровольная помощница столкнулись с неразрешимой проблемой. Тонкая хлопковая ткань из белоснежной стала бурой и так сильно прилипла к плечу, что оторвать ее не представлялось возможным. После нескольких попыток, причинивших Стасу невыносимые страдания, девочка отказалась от этой затеи и, снова порывшись под столом, извлекла на свет божий небольшой кухонный нож, у которого отсутствовала одна из пластиковых накладок на рукоятке, и принялась кромсать им ткань вокруг раны. Нож никак нельзя было назвать острым, резать пришлось долго, но наконец старания «сестры милосердия» увенчались успехом. Бережно собрав из стоявшего в камине чайника остатки воды, девочка промыла рану.
– Посмотри, не осталась ли там пуля, – морщась, попросил Стас. – Если осталась, ее обязательно нужно вытащить…
– Пуля? – снова перепугалась девочка. – В тебя стреляли?
– Нет, блин, я сам ее себе туда засунул! – он сорвался было на крик, но заставил себя сдержаться невероятным усилием воли.
– Я ничего такого не вижу…
– Ладно, давай я сам…
Толком рассмотреть что-то при таком освещении было и впрямь невозможно, и он, чуть не воя от боли, заставил себя ощупать рану здоровой рукой. К счастью, пуля и вправду не обнаружилась. Стас был не слишком силен в медицине, но все же осмелился предположить, что его рана не слишком опасна. Кость, похоже, не задета. Очевидно, пуля прошла по краю, повредив лишь кожу и мышцу, а раз так, значит, еще можно жить. После этого открытия Стасу даже стало полегче, и они приступили к перевязке.
Тем же самым ножом девочка при содействии Стаса, который помогал ей здоровой рукой, отрезала полу его рубашки, которую решено было использовать вместо бинта. Опасения раненого оказались напрасны – девчонка довольно успешно справлялась с перевязкой.
– Кстати, если кому интересно, меня зовут Таня, – сообщила она, обматывая его плечо самодельным бинтом. – А тебя?
– Станислав Михайл… – начал было он, но тут же оборвал сам себя. – Стас. А тебе сколько лет, Таня?
– Летом исполнилось двенадцать.
– А где твои родители? – задал он вполне естественный для подобной ситуации вопрос.
– Умерли, – коротко отвечала девочка.
– Что, оба? И папа, и мама?
– Да, и бабушка тоже. Ну вот и все, – удовлетворенно заметила Таня, завязав узел на обрывке рубашки. – Давай помогу тебе одеться, а то замерзнешь.
Он принялся натягивать с ее помощью пиджак и пальто. Влезать в грязную и мокрую, перепачканную кровью и еще бог знает чем одежду было крайне неприятно, но из двух зол пришлось выбрать наименьшее. Лучше быть одетым хоть так, чем сидеть голышом в неотапливаемой комнате. Закончив мучительный процесс облачения, застегнув пуговицы, замотавшись в шарф и как можно глубже упрятав руки в карманы, совершенно обессиленный Стас прислонился спиной к стене и закрыл глаза. После перевязки боль в плече немного утихла, во всяком случае, ему очень хотелось в это верить.
– Ты как? – осторожно поинтересовалась Таня. Голос ее был полон сочувствия.
– Спасибо, благодаря тебе намного лучше, – отвечал он. – Вот только пить очень хочется.
Его давно уже мучила жажда, но не было случая сообщить об этом.
– Сейчас. Вот, возьми, – проговорила она после небольшой паузы.
Неохотно разлепив веки, Стас увидел, что девочка протягивает ему полулитровую пластиковую бутылку, заполненную примерно на треть каким-то фруктовым напитком ядовито-кислотного цвета.
– Может, дашь мне просто обычной воды? – поморщился Стас, который никогда в жизни не пил никакой сладкой газировки, включая пепси, колу и прочее. Не враг же он своему здоровью! – Хотя бы из-под крана?
– Извините, ваше величество, водопроводными кранами мой дворец не оборудован, – сердито отшутилась Таня. И тут же добавила, уже без ехидства в голосе:
– Вообще-то, вода – это самый большой дефицит. Еду еще можно найти, а вот питьевую воду только покупать приходится. Взять-то негде… В смысле, можно взять из трубы, тут неподалеку, но ее пить нельзя, она ржавая. Только если в камине вскипятить…
Скривившись, Стас сделал глоток приторно-сладкой газировки. Жажды это не утолило, наоборот, еще больше захотелось пить. Он глотнул еще и еще, но понял, что никогда не напьется этой бурдой, и отнял от губ бутылку.
Таня, очевидно, неправильно его поняла, потому что поспешила его заверить:
– Да ты пей, пей, не жалей. Я эту бутылку не покупала, я ее на улице нашла…
Не сдержавшись, Стас смачно выплюнул газировку прямо на пол и с трудом подавил рвотный рефлекс. Таня с сожалением поглядела на него:
– Надо же, какой ты брезгливый… Только зачем плеваться-то было, продукт переводить? Не хочешь – оставил бы мне…
– Извини, – буркнул Стас, снова откидываясь назад и прислоняясь к стене. Ему снова стало хуже, голова закружилась, темная комната поплыла перед глазами. Уже плохо контролируя себя, Стас завалился на бок и снова впал в тревожное забытье, полное смутных пугающих видений. Несколько раз он словно бы выныривал из этого вязкого мутного омута и вновь проваливался в него, так и не успев осознать, что происходит. В какой-то из моментов частичного прояснения, очнувшись, но снова не полностью, Стас вдруг ощутил, что стало намного теплее, услышал тихое потрескивание и уловил запах гари, показавшийся ему самым приятным из всех ароматов на свете. Он поплотнее завернулся в свое пальто и вновь отключился. Кошмары больше не тревожили его, обморок превратился в крепкий сон – тяжелый, вязкий, но зато без всяких мучительных сновидений.
Глава четвертая За восемь дней до Нового года
Как раз в тот момент, когда Стас забылся мутным сном в развалинах особняка, доживающего свой век в тихом переулке рядом с Тверской, по другому переулку, выходящему на ту же улицу, только чуть подальше от центра и гораздо более оживленному, катил новенький «Бентли». За ним следовал по пятам (если такое выражение уместно для описания автомобиля, но не говорить же «по задним колесам»!) «Сабурбан» с охраной. Сбавив скорость, обе машины приблизились к кованой ограде, за которой виднелся в глубине двора недавно отреставрированный дом в стиле модерн. Ажурные ворота распахнулись, и автомобили въехали во двор, который даже в это затянувшееся слякотное межсезонье выглядел чистеньким и ухоженным – аккуратно подстриженные деревья, выложенные тротуарной плиткой сухие дорожки, скамейки с изящно изогнутыми спинками, оригинальной формы клумбы, заботливо укрытые на зиму. Имелся тут даже небольшой фонтан, который сейчас, конечно, не работал, но все равно очень украшал двор.
Когда «Бентли» остановился, из предупредительно открытой водителем двери вышла невысокая, стройная и по виду моложавая белокурая женщина, закутанная в соболиную шубку. Цокая острыми каблуками высоких серебристых сапог, она, сопровождаемая охраной, вошла в украшенный цветами и зеркалами подъезд, шагнула в лифт, где имелась даже бархатная скамеечка, и сама нажала третью кнопку маленькой рукой, затянутой в длинную перчатку под цвет сапог. Войдя в квартиру, занимавшую весь этаж, женщина небрежным движением руки отпустила секьюрити, кинула, не глядя, на столик серебристую сумочку-клатч, сбросила шубу и встала перед зеркалом. Теперь, в ярко освещенном холле, если бы какой-нибудь досужий наблюдатель вроде старого вяза во дворе полуразрушенного особняка заглянул ей через плечо, он сразу понял бы, что эта женщина совсем не так молода, как хочет казаться. Морщины в уголках глаз, дряблая кожа на шее, пятнышки на лице, предательски выглянувшие из-под стершегося за день слоя косметики – все это выдавало далеко, увы, не юный возраст. Но, к счастью для женщины, вяз находился далеко, и подглядывать за ней сейчас было некому.
Женщина, ее звали Раисой Ивановной Ветровой, опустилась на меховой пуфик, стянула с уставших ног сапожки, отшвырнула их и, как была, в одних колготках, прошла по теплому дубовому паркету через роскошно, но со вкусом обставленные комнаты в самую дальнюю – спальню. Упала без сил на огромную скругленную кровать с кисейным пологом, положила ноги на подушку и подняла взгляд к высокому, больше трех метров, потолку, расписанному цветами и амурами, как в дворянской усадьбе восемнадцатого столетия. Сам вид этой комнаты в бежевых и коричневых тонах, с обстановкой, почти полностью стилизованной под старину, с аутентичным трехстворчатым зеркалом, с туалетными столиками на гнутых ножках, с тяжелыми портьерами, бывшими точной копией так понравившихся ей штор в Версальском дворце (не только рисунок, но даже материал точно такой же), уже действовал на нее успокаивающе. Раиса удовлетворенно вздохнула и закрыла глаза. Как же все-таки хорошо быть состоятельной женщиной! Можно обладать всем, что понравится. Неважно, что это – вещи или люди…