Падение Порт-Артура 20 декабря 1904 года было с радостью встречено всеми левыми силами. Неважно, что во время штурма потери японцев были в семь раз больше наших. Главное — Россия отступила. Наконец-то появлялся повод говорить о поражении в войне и начинать переходить к вооруженному восстанию. В ряде городов проходят демонстрации под лозунгами: «Долой самодержавие!» и «Долой войну». Но для массового выступления нужен повод, нужно моральное оправдание. И повод готовится.
В морозный день — шинель никудышная защита от холода. Особенно если неподвижно сидеть, думая о предстоящем свидании и совсем не замечая, того, что твориться вокруг.
— Барин, дальше никак — голос извозчика вернул мичмана Сенцова в реальность — Эта, там солдаты. Не пущають!
— Что ж случилось? — искренне удивился мичман. Он и вправду ехал по Петербургу, как в тумане и не замечал ровным счетом ничего. Пока извозчик не уперся в ряд солдат, перегородивший путь на Петербургскую сторону. Немного поодаль, вблизи Троицкого моста гарцевало десятка два казаков.
— Подожди, я сейчас — сказал мичман и, соскочив с повозки, подошел к молодому офицеру что-то торопливо объяснявшему нижнему чину.
— Что случилось, господин поручик?
— Мичман, вы словно с луны свалились!
— Не с луны, а с Порт-Артура — горько усмехнулся Сенцов — И я действительно не знаю, что случилось.
— Вот, полюбуйтесь — сказал офицер, подводя мичмана, к передней шеренге молча стоявших солдат — Рабочие идут к царю.
Впереди сколько мог видеть Сенцов, колыхалось безбрежное людское море. Толпа медленно и величаво продвигалась по Каменностровскому проспекту к Троицкому мосту и через несколько минут должна была упереться в солдатскую шеренгу.
— И куда идут сами не знают — зло произнес поручик — Не ждет их никто.
— Сейчас начнется, черт знает что — громко воскликнул кто-то из солдатского строя.
— Соблюдать спокойствие — отдал команду офицер, и смело шагнул вперед строя своих подчиненных.
Толпа рабочих остановилась шагах в пятидесяти от шеренги. Вперед вышел здоровенный бородатый мужик с хоругвью, рядом мерно вышагивал какой-то штатский в телогрейке и помятой кепке.
— Демонстрация запрещена — громко и быстро отчеканил поручик — Прошу всех разойтись. Дальше вы не пройдете!
— Мы к царю идем, изверги — раздались голоса из толпы — Как же вы можете нас не пустить к нашему государю!
— Пропусти, поручик — сказал штатский — Слышишь — народ царя видеть хочет! Дело святое, мешать нельзя!
— Его императорское величество отсутствуют в городе, а демонстрация запрещена. Потому, расходитесь, православные — уже более миролюбиво крикнул поручик.
— Что за дурацкая идея — подумал Сенцов — В таком количестве идти к царю! Кто же их пропустит?
Шеренга солдат, чтобы согреться переминалась с ноги на ногу. Перетаптывались на месте и демонстранты.
— Товарищи, — повернулся к толпе штатский в телогрейке — Царские сатрапы не хотят нас пускать к государю. И если мы сейчас повернем назад, то он так и не узнает, в каком ужасе мы живем! Мы не можем повернуть назад — царь ждет нас!
— Прекратите провоцировать людей! — возмущенно воскликнул поручик — Иначе я Вас арестую!
— Вы слышите, что он говорит — еще громче начал кричать штатский — За то, что мы хотим видеть нашего государя, он нас арестует!
Бородатый мужик с хоругвью угрожающе двинулся на поручика:
— С дороги!
А штатский, не прерывая своего крика, повернулся к шеренге.
— Братья солдаты, вы такие же, как мы — пойдемте вместе к царю. Расскажем ему правду о нашей жизни!
Внезапно за его спиной появилось человек десять, пятнадцать которые медленно обтекали своего вожака, и, не говоря ни слова, приближались к стоящему впереди поручику.
— Стоять! — рявкнул офицер и схватился за кобуру — Назад!
Сенцов увидел, как в руках одного из боевиков, молодого парня, блеснул ствол нагана.
— Поручик у него оружие, берегитесь! — крикнул мичман и рванулся вперед, оттолкнув солдат.
Выстрел разорвал морозный январский воздух. Поручик покачнулся, схватился руками за грудь и рухнул на покрытую снегом мостовую.
— Мерзавец!
Сенцов прыгнул вперед, стараясь схватить стрелявшего, медленно отступавшего за спины своих товарищей и торопливо убиравшего револьвер за пазуху. Нож вошел в его тело мягко, почти ласково. Сначала мичман его и не почувствовал, но вдруг резкая боль пронзила его раненый в Порт-Артуре, левый бок. И тут же понял, что сил держаться на ногах, у него уже нет. Нет сил и жить.
Уже угасая рядом с распростертым поручиком, мичман Сенцов слышал шум, выстрелы и даже заметил упавшее рядом с ним тело штатского в кепочке, чья кровь медленно остывая перемешивалась с его собственной на холодной мостовой…
Началось все с того, что в конце декабря 1904 года на Путиловском заводе были уволены четыре рабочих. Завод выполняет важный оборонный заказ. Это специальный железнодорожный транспортер для транспортировки подводных лодок на Дальний Восток. Русские субмарины могут изменить неудачный ход морской войны в нашу пользу, но для этого их надо перевести на Дальний Восток через всю страну. Без заказанного Путиловскому заводу транспортера этого не сделать. Увольнение четырех товарищей, для рабочих, получающих «союзные» деньги от смутьянов, важнее. Три из них пострадали за реальные прогулы и лишь в отношении одного мастером, была действительно проявлена несправедливость. Но столь ничтожный повод был радостно подхвачен революционерами, и они принялись нагнетать страсти. К 3-му января 1905 года рядовой трудовой конфликт перерос в общезаводскую забастовку. Потом руководству завода вручили требования. Однако в рабочей петиции речь шла вовсе не о восстановлении на работе своих товарищей, а о вполне конкретных политических требованиях, выполнить которые администрация не могла по вполне понятным причинам. В мгновение ока «в знак солидарности» забастовал почти весь Питер. В сводках полиции говорилось об активном участии в распространении бунта японских и английских спецслужб, что привело к моментальной остановке оборонных заводов. Однако полиция отслеживала лишь видимую часть айсберга: забастовщикам из неизвестных фондов выплачивалось содержание, равное их заработной плате. Главной же целью «союзников» и революционеров было вовсе не прекращение производства патронов и снарядов, а создание повода, для будущего вооруженного восстания. Готовились те самые «близкие события», о которых говорил в своих мемуарах эсер Чернов.
Власти явно недооценили потенциал заговорщиков и ширину замысла «союзных» спецслужб. Речь шла уже о самом существовании монархии и страны. Начиная с 7-го января, руководитель рабочих союзов отец Георгий Гапон стал выдвигать идею подачи петиции со своими требованиями, не администрации предприятий, а самому царю. Однако содержание подаваемого документа до рабочих не доводилось, считалось, что они пойдут к батюшке царю рассказать о своей тяжелой жизни. На самом деле готовая петиция содержала в себе довольно разнообразные требования, внутри нее ловко перемежались политические и действительно «рабочие» пункты. Писали петицию профессионалы, и составлена она была так, чтобы принять ее целиком правительство не могло. Поскольку содержала она и вполне справедливые с точки зрения любого нормального человека пункты, то отвергнувший ее царь, тем самым представал перед обществом в самом дурном свете. Разумные требования и придают всей петиции не экстремистский, а цивилизованный вид. Но внесены они туда просто для «ассортимента»:
— Общее и обязательное народное образование на государственный счет;
— Исполнение заказов роенного и морского ведомств должно быть в России, а не за границей;
— Отмена косвенных налогов и замена их прямым прогрессивным подоходным налогом;
— 8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ
Главными среди требований были чисто «политические»:
— Немедленное освобождение и возвращение всех пострадавших за политические и религиозные убеждения, за стачки и крестьянские беспорядки;
— Немедленное объявление свободы и неприкосновенности личности, свободы слова, печати, свободы собрания, свободы совести в деле религии;
— Прекращение войны по воле народа; (!)
И чисто «демагогические»:
— Ответственность министров перед народом и гарантии законности правления;
— Свобода борьбы труда с капиталом — немедленно.
Много понаписали провокаторы в эту петицию. Конечно, всерьез никто и не помышлял, что правительство ее примет. Зато после гибели людей всегда можно было сказать, что император против 8-ми часового рабочего дня, а кровь неграмотные рабочие пролили «за свободу печати и свободу совести в деле религии».