Марина в коридоре чужой квартиры. Совсем иной квартиры - комнаты куда больше, и коридор не кишкой, а едва ли не вестибюлем. Двери в комнаты из коридора красиво застеклены. Книги, книги... Длинный, сухопарый старик в очках, в джемпере поверх свитера с высоким воротником, с замотанной шарфом шеей и в теплых лыжных брюках перебирает страницы машинописи. Страницы шуршат, их много. - Какая же вы умничка, Марина Николавна. И точно в срок, и, я смотрю, опечаток нет совсем... Как всегда... как в добрые старые времена. Честное слово, если вы рядом, никакой компьютер не нужен. - Ну что вы, Борис Моисеевич, - улыбается Марина. Ну губах улыбка, а глаза - затравленные и ждущие, собачьи. - Да и стар я уже компьютерам учиться... Мариночка Николавна, посидите хоть полчасика, развлеките старика. Раздеться не предлагаю, правда, идите так. У меня одиннадцать градусов в кабинете. - Ужас какой! - искренне сочувствует Марина. - Да, как говорят теперь молодые, не фонтан... Ну, это еще ничего. На первом этаже, у Красницких, вообще семь. Скоро уйдет за ноль, трубы полопаются вконец, и тогда уж мы до весны не оттаем... Так проходите, Мариночка. Вы такая веселая всегда, такая жизнерадостная. Попьем чайку с вами, чаек согревает... - Некогда мне, Борис Моисеевич. Спасибо вам. Правда некогда. - Ну, чем же мне вас... - мнется старик. - Понимаете, Марина Николавна... заплатить-то я вам сейчас не смогу. - Как? - после едва уловимой паузы, мгновенно совладав с собой, спрашивает Марина. - Почему? - Да вот... Нечем. Как только деньги появятся, я вам тут же позвоню, тут же! - Вы же обещали... - произносит Марина и осекается, сама понимая, что все слова бессмысленны. - Эхе-хе... - старик выравнивает кипу листов, укладывает их в принесенную Мариной папку. - Папочку мне обновили, спасибо... Чего теперь стоят наши обещания. Время такое. - Какое? - спрашивает Марина. Старик не отвечает. Несколько секунд они молчат. Старику совестно, он еще старой закалки, не может в наглую. Но это ничего не меняет. Потом Марина говорит: - Ну конечно, я понимаю... Поворачивается и пытается открыть лестничную дверь. У нее ничего не получается, она нервно, раз за разом все яростнее, дергает засов. - Нижний, нижний, - почти сварливо говорит старик. Теперь ему хочется поскорее остаться одному; присутствие женщины как укор, а с глаз долой из сердца вон. - Да не так! - с раздражением выкрикивает он. - Дайте я! Все открывается очень просто.
Марина выходит на лестницу - лестница тоже совсем иная. В широкие окна валит свет морозного солнца. Дверь с лязгом захлопывается за Мариной, и гулкое эхо просторной лестницы дробит и раскатывает звук. Марина делает шаг, и тут ее ведет в сторону, ноги подламываются. Она останавливается, медленно и глубоко вздыхает несколько раз. Достает из сумочки пластинку с валидольными капсулами, привычным движением выдавливает одну на ладонь и берет ее губами. Медленно начинает спускаться.
Местный центр, но - тоже гололед, снующие туда-сюда люди проскальзываются то и дело. Нескончаемыми рядами, один к одному - изобильные ларьки. Марина, натужно продавливаясь сквозь коловращение людей, продвигается вперед. На несколько секунд задерживается у хлебного ларька, не в силах отвести голодных глаз от лежащих по ту сторону запотевшего стекла батонов, маковых рулетов...
Тесная секретарская комнатка: стол, шкафы с папками всех мастей и сортов, допотопная электрическая пишущая машинка "Ядрань" - когда-то достижение советской техники, а теперь громадный, нелепый гроб. Жидкие цветочки да кактус на подоконнике, наледь на стекле окна. Масляный обогреватель на полу. Женщина, одетая, словно на зимовку, в накинутом на плечи пальто вынимает из большой железной кружки с носиком кипятильник; от кипятильника валит пар, и от кружки валит пар. Разливает чай по чашкам, вынимает из коробки чайные пакеты. Марина сидит напротив нее, пальто она тоже не сняла, только расстегнула. - Каждый день сюда мотаюсь... - говорит женщина, готовившая чай. - Но зато вот только нам наши гроши и выплатили, только вспомогательному персоналу... А научникам - ни фига... Ну, ты и задрогла, как я погляжу. Пей, пей... Марина пытается взять чашку за ручку, но у нее слишком дрожат пальцы. Она пытается взять ее обеими руками за бока - но слишком горячо. - Горячо, - говорит она. - Как твой? - осторожно спрашивает секретарша. - Все в порядке, - быстро отвечает Марина. - Пьет много? - осторожно спрашивает секретарша. Марина изумленно вскидывает на нее глаза. - Совсем не пьет. - Может, он... того? Ты не замечала? Может, он ширяется? - Да Господь с тобой, Татка! - Ну, не знаю... Все говорят, что кто из горячих точек вернулся, тот уже не... ну извини, извини. Не гуляет? - Нет, - решительно говорит Марина. Подруга внимательно вглядывается ей в лицо. - Либо ты скрываешь чего-то, либо... это просто чудеса... - Никаких чудес. Мы любим друг друга, вот и все. В приоткрывшуюся дверь вдруг заглядывает пожилой человек в шубе: - Наталья Семеновна, сам - у себя? - С минуты на минуту ждем! - отвечает подруга сварливо - ей неприятно, что разговор прервали на самом интересном месте. Заглянувший человек замечает Марину. - Здравствуйте, Марина Николаевна! - Здравствуйте, Олег Петрович. - Давненько вас не видно... Наверное, диссертацию заканчиваете наконец? Пора, пора... У вас же только статьи ваши замечательные сложить в кучку и дело в шляпе! Давайте, Мариночка, покуда я в силе... - с равнодушным добродушием он коротко улыбается и исчезает. - Значит, опять не выплатили... - говорит Марина. - А когда собираются, не говорят? Секретарша отрицательно качает головой. За нитяной хвостик, будто утонувшего мышонка, вытягивает из своей чашки чайный пакетик, болтает ложечкой. - Даже не слыхать ничего. А я, знаешь, как была пионеркой чокнутой, так и осталась. Только дали деньгу, сразу побежала в "Секонд Хэнд" и все спустила! Три часа рылась в шматье, все недорого так... Слушай, я там шарфик выкопала один, под горячую руку схватила, а дома-то как следует повертелась перед зеркалом - все-таки цвет не мой. Не перекупишь? - Да что ты, Татка, - с улыбкой пожимает плечами Марина. - Какой там шарфик... - Вот такой, - Татка подскакивает к шкафу с папками, открывает одному из створок и достает шарфик из глубины. Кидает Марине. - Вот глянь, глянь. Ну прямо на тебя. Марина примеривает, обматывается и так, и этак. Татка заботливо держит перед нею небольшое зеркало. Марина никак не может остановиться: хоть попримерять... - Тут даже ученый совет был на тему денег, но что они могут... пошуршали и отогреваться расползлись. Но... - она мнется. - Знаешь... Тут у нас... Марина снимает наконец шарф, протягивает Татке. - Нет, Таткин, - говорит она с сожалением. - Не смогу. - Жаль... тебе как раз к глазам... - Татка прячет сокровище. Марина наконец подносит чашку ко рту, пьет. - Печенюшку хочешь? Марина улыбается. - Да... Спасибо, Татка... Размачивает печенье в горячем чае. - А еще одну можно? - Да конечно, бери! Марина вынимает из коробки еще одно печенье и прячет в сумку, в небольшой целлофановый пакет. - Домой? - спрашивает Татка. Марина смущенно втягивает голову в плечи, взглядывает исподлобья, потом - кивает. - Так вот, я чего сказать-то хотела... - Татка вдруг заговорщически понижает голос. - У нас же тут несколько человек... голодовку объявили. - Что?! - Ну да! Сидели в бывшем партбюро... ночевали там и не жрали ни черта. Уж и милиция их растаскивала, и врачи... - И что? - Всех почти растащили помаленьку... Только... Я почему тебе и рассказываю... Там этот твой, - Татка усмехается едва уловимо, - сокурсник остался. Пока, говорит, не будет всем выплачено за лето хотя бы... Заперся изнутри и сидит, как сыч... - Сухая?! - с ужасом восклицает Марина. - Чего? А, ну... да не знаю я... С час назад был разговор, что ломать дверь будут, директора ждут и милицейского чина какого-то... Неотложку-то видела у входа? - Видела... только не поняла... думала, просто так стоит. - Время сейчас такое, что просто так не бывает ничего... - начинает Татка, но Марина потрясенно прерывает ее. - Ну, вы дикари. Человек там, может, умирает... Ради нас всех умирает! - Дурью он мается, а не умирает! - сразу принимает боевую стойку Татка. - В партбюро? - В бывшем, в бывшем... Марина вскакивает и выбегает из кабинета; чай едва не выплескивается из поспешно поставленной чашки.
Марина почти бежит по институтскому коридору - длинному, извилистому коридору старого здания, наверное, еще в первые десятилетия Советской власти отданного под научное учреждение, да так и оставшегося этим учреждением, покуда выпереть ученых ни у кого не дошли руки. Большие окна, высокие потолки; облупленная штукатурка, треснувшие и склеенные чуть ли не изолентой стекла. Бьются за Марининой спиной, отставая, полы расстегнутого пальто. Людей нет.
На пятачке перед бывшем партбюро единственное оживленное место в институте; но каково это оживление! Молча, с неподвижным лицом курит врач, глядя в пустоту перед собой. Вытирает тыльной стороной ладони пот со лба милицейский лейтенант в расстегнутой шинели. И два-три сотрудника института компактной кучкой стоят поодаль - им это все уже порядком обрыдло, но в то же время очень хочется досмотреть, чем кончится этот цирк. - Марина Николаевна! - кидается Марине навстречу долговязый парень. - А вас-то каким ветром? Другой шикает на него, вовремя схватив за локоть. Милиционер снова утирает лицо. Шапку он держит в левой руке. Правой пару раз ударяет в дверь. - Владислав Михайлович! - кричит он надсаживаясь, будто в горах. - Еще несколько минут - и мы просто выломаем дверь! У нас есть санкция! Сейчас прибудет начальство, и начнем ломать! Не теряйте последний свой шанс! Тишина. Милиционер выжидательно вытягивает короткую шею - ответа нет. - Поймите, одно дело - если вы выйдете сами, другое - если вас выволокут насильно! Это же верная психушка с принудительным кормлением! Ответа нет. Милиционер оборачивается к сотрудникам института: - Топор принесли? - Не нашли топора, - отвечает пожилой сотрудник, явный институтский завхоз. - Лом вон притащили... в углу стоит... Марина подходит к двери. - А это еще кто?.. - милиционер заступает ей дорогу, пихает в плечо. Марина едва не падает. Врач, казалось бы, и не смотревший в их сторону, поддерживает ее под локоть. - Пустите меня, - говорит Марина. - Я попробую его... уговорить. - Это из ваших, что ли? - оборачивается лейтенант к сотрудникам. Те хитро переглядываются и перешептываются, потом долговязый говорит: - Да-да, из наших. Грузный милиционер, совсем неповоротливый в шинели и портупее, неловко уступает Марине место у запертой двери. - Ну, попробуйте... - с сомнением говорит он. - Владик! - почти не повышая голоса, говорит Марина, нагнувшись к замочной скважине. - Это я, ты узнаешь голос? Узнаешь? Это я! Пауза. Милиционер безнадежно мотает головой. Врач прикуривает сигарету от сигареты, все так же пусто глядя перед собой. - Марина? - доносится голос изнутри. - Да, Владенька, да! - просияв, кричит Марина. Милиционер с явным облегчением вытирает пот со лба и смотрит на Марину почти благодарно. Открой мне, пожалуйста. Надо поговорить. А кричать при них при всех мне не хочется, ты же понимаешь! Пауза. - Они ввалятся вместе с тобой, - доносится изнутри. Марина резко оборачивается к стоящим позади нее. Глаза у нее горят, волосы всплескивают от резкого движения; она полна энергии. - Обещайте, что дадите нам поговорить спокойно. Все равно ваши начальники еще Бог знает где. - Да ладно, - говорит милиционер после паузы. - Они обещают! - кричит Марина; у нее срывается голос от волнения. Долгая пауза. Полная тишина. Потом под тяжелыми, неуверенными шагами отчетливо скрипит за дверью паркет. - Только ты, - говорит голос изнутри. - Все пусть отойдут. Крикни мне, когда отойдут. И звякает ключ. Милиционер непроизвольно делает шаг вперед; Марина, обернувшись, как орлица над орленком раскидывает в стороны руки: - Не смейте! Вы обещали! Чувствуется, что она готова и к рукопашной. - Ну-ну, - говорит лейтенант, отворачивается от Марины и отходит за угол коридора. За ним нехотя утягиваются остальные. - Можно! - громко говорит Марина. Дверь чуть приоткрывается. Марина входит.