– Почему?
– Да потому что все, б…дь, идеальные! – возопила Нинон. – Да потому что через две недели после родов Виктория Бэкхем выглядит лучше, чем ни разу не рожавшая я после посещения SPA-курорта! Потому что весь мир словно кричит мне в лицо: «Будь идеальной… Ты этого достойна… Гуд-бай, целлюлит!» Между прочим, моя бабушка, а тем более дедушка вообще не знают, что такое целлюлит. А современные мужчины… На прошлой неделе встречалась с одним. Вроде нормальный мужик, серьезный, в консалтинговой компании работает. И вот сидим мы в Боско-баре, и вдруг он начинает комментировать девушек, которые мимо ходят. Это он вроде как решил меня повеселить. «Смотри, – говорит, – вон та похожа на орангутанга, неужели она думает, что раз нацепила черные колготки, то никто не заметит ее небритых лап?!»
– Ничего себе, серьезный мужчина, – хмыкнула я.
– Вот именно! Я подавилась кофе. А он невозмутимо продолжает: «Посмотри во-он на ту, в белой юбке! Она целлюлитом до макушки заросла! Как же можно было так себя запустить, ей ведь не больше двадцати пяти!» Вера, за те полчаса, что мы пили кофе, он указал на отросшие корни волос официантки, необрезанную кутикулу у девчонки за соседним столом, неровный татуаж бровей какой-то несчастной прохожей…
– Может быть, маньяк? – предположила я. – Помешан на ухоженности?
– Если бы, – вздохнула Нинон. – Большинство городских мужчин такие и есть. И самое смешное, что мы же в этом и виноваты.
– В смысле? – удивилась я.
– Мы, городские перфекционистки нового формата, – снисходительно объяснила она, – мы объелись глянцевых журналов, рекламных роликов, клипов MTV, ток-шоу Даны Борисовой, блокбастеров с Анджелиной Джоли. Мы позволили производителям тампаксов-диоров-колгейтов зацементировать в наших головах лютые комплексы. Мы добровольно, по-овечьи, уступили арену Миле Йовович и Кейт Мосс. Мы не возмущались, когда модельеры-геи начали набирать в дефиле манекенщиц с классическими мальчишескими фигурами. Вспомни середину девяностых. На подиумах блистали истинные красавицы – Клаудиа Шиффер, Кристи Тарлингтон, Синди Кроуфорд, Наоми Кэмпбелл. А что мы видим сейчас? То одна вешалка от анорексии откинет копыта, то другая. Они похожи не на женщин, а на самок богомола – узкие, жилистые. Но мы покорно признаем, что они идеальны, а мы – нет. Мы запиваем таблетки для подавления аппетита диетической колой и вкалываем в морщинки яд, чтобы улыбка была замороженной, как у Снежной Королевы. Мы создаем в Интернете сообщества, посвященные похуданию. Мы не носим мини, потому что уверены, что с таким целлюлитом короткие юбки противопоказаны. И вот, наши мужчины привыкли к тому, что мы несовершенны. А у мужчин такой характер, им же подавай самое лучшее. Все хотят спать с клонами Кейт Мосс, никто не хочет среднестатистическую девочку, которая носит джинсы сорок шестого размера и делает интимную эпиляцию только перед отпуском на море.
– По-моему, ты утрируешь…
– Ничего подобного! – хмыкнула Нинон. – В последние годы Москва спятила. Конкретно свихнулась на перфекционизме. Тетки измучены, мужики избалованы. Но не принять правил игры невозможно.
– Значит, ты считаешь, что…
– С твоим задом шансов построить отношения с нормальным мужчиной практически нет. В современной Москве носить сорок шестой размер – это такой же моветон, как звучно пукнуть на приеме у английской королевы. Я уж не говорю о сорок восьмом.
– Нин, ну это же просто смешно! – вскипела я. – Тебя послушать, так мне вообще в пору идти вешаться на чулках Кейт Мосс. Как же я раньше жила? И между прочим, среди моих мужчин второсортных нет.
– Смотри пункт первый, – спокойно улыбнулась она. – Все изменилось в считаные секунды. Не принять правила игры невозможно – если, конечно, ты не хочешь остаться за бортом.
– Бред какой-то. Спорим, докажу тебе обратное?
– Ты уже доказала. На пляже. Неужели не помнишь, что он тебе сказал. «Отойди, толстожопенькая»!
– Я думала, никто не слышал, – обескураженно протянула я.
– Отойди, толстожопенькая! – смакуя, продекламировала Нинон. – Вот на что приходится рассчитывать таким девушкам, как ты.
– А по-моему, этот серфер просто самовлюбленный деградант. И вообще, мне он сразу не понравился, и я бы ни за что не подошла к нему, если бы не дурацкий спор.
– Это защитная реакция, – невозмутимо заметила Нинон. – Ты подсознательно выбираешь только тех мужчин, с которыми у тебя есть шанс… Но если тебе так нравится быть мазохисткой, можно предпринять попытку номер два. Но не обольщайся, она закончится тем же самым.
– Ладно… – нахмурилась я. – И с кем мне придется общаться на этот раз?
– На этот раз для чистоты экспреримента я предоставлю тебе полную свободу выбора, – насмешливо предложила Нинон. – Мы отправимся в ночной клуб, в какой-нибудь пафосный, в «Мост» или на «Крышу». Куда-нибудь, где много первосортных самцов с амбициями. И там ты выберешь того, кто не покажется тебе самовлюбленным деградантом. Можем заехать к тебе, приведешь себя в порядок, выберешь самое лучшее платье… Только, Вер, я тебя предупреждаю, не обольщайся. В клубе все будет точно так же, как на пляже.
– Посмотрим, – после паузы ответила я, впрочем, не совсем уверенно.
Ненавижу женские уловки – кокетливые, сучьи, такие предсказуемые. Платья с рюшами (всем известно, что за рюшами обычно прячут несовершенство раздавшихся бедер), выкручивающие сустав тонкие шпильки (а то непонятно, что у их обладательницы на самом деле не такие длинные ноги), лифчики вандер-бра (без комментариев). Прицельная перестрелка взглядами, закусывание нижней губы, кокетливое похлопывание завитыми ресницами. Игра в неопытную маленькую девочку. Игра в беспринципную стерву, которой не свойственны ревность и предрассудки. Игра в идеальную наседку-хозяюшку. Все это старо как мир. Невинная овечка в платье бэби-долл окажется прожженной гулякой, на которой пробу ставить негде. Пройдет пара месяцев, и та, что играла холодную стерву, будет маниакально читать эсэмэски любовника, а то и наймет частного детектива, чтобы выследить, с кем он ходит на бизнес-ланч. Хозяюшка, заманивавшая мужчин домашними котлетками и теплыми сырниками с вишневым сиропом, загадит кухню и перейдет на быстрорастворимое картофельное пюре. Самое смешное, что всем, переросшим пубертатный период, все это прекрасно известно. Но мы продолжаем снова и снова попадаться на тот же крючок. Охотно принимаем навязанные правила, думаем, что поигрывающий кустистыми бровями тип в косухе и в самом деле бесстрашный мачо, а златовласая красавица с космическим отблеском в глазах – сказочная принцесса, а не обычная блядоватая тусовщица, каких сотни в каждом вошедшем в моду ресторане.
Обычно я предпочитаю быть самой собой – ношу то, что удобно, говорю то, что думаю, смеюсь над тем, что действительно смешно. Но в ту ночь я поставила перед собой задачу – стать самой привлекательной женщиной в этом чертовом городе. Если уж мир изменился, то я смогу играть по его новым правилам, и, поверьте, для этого мне не придется мучить себя диетами.
Есть в моем гардеробе одно платье, как раз подходящее случаю. Я купила его в первый год жизни с Громовичем, да так ни разу и не надела. В свадебное путешествие мы отправились в Лондон. Гениальный Громович затащил меня на Portobello-road, самый знаменитый уличный антиквартный рынок в Европе. Он охотился за собранием сочинений какого-то малоизвестного эдинбургского социолога, вышедшим ограниченным тиражом в начале века. В букинистическом магазине на Fleet-Street ему сказали, что на Portobello есть хипповка, которая распродает библиотеку умершего деда-профессора, и у нее, кажется, есть интересующий моего фанатичного супруга объект. Пока Громович с горящими глазами расспрашивал продавцов, мое внимание привлекли похожие на привидения старинные платья, небрежно вывешенные возле одного из тентов. Я подобралась поближе и оказалась свидетельницей впечатляющей картины: девушка лет восемнадцати, похожая на модель, чуть ли не со слезами на глазах выторговывала попахивающую сгнившей половой тряпкой юбку. Кажется, за юбку просили двести пятьдесят фунтов, а у страдалицы было всего лишь сто. Я не могла не остановиться – меня всегда притягивало безумие. Юбка выглядела так, словно ее сняли с покойницы, лет пятьдесят пролежавшей в склепе. Некогда алый цвет достался безжалостному тлену, и теперь ткань имела колор выгоревшей на солнце кухонной занавески. Шелковой подкладкой изрядно полакомилась моль. Скажу честно: попадись мне такая юбка, я бы без тени жалости разодрала ее на половые тряпки. А эта чудачка готова выложить за нее целых сто фунтов, и ее острый кукольный подбородок уже трясется от подступающих слез, бедняжка боится, что вожделенная юбка уплывет в чужие руки.
– Простите, – тихонько обратилась я к ней, благо английский у меня великолепный. – А вы уверены, что эта юбка… хм… Стоит таких денег? За сто фунтов вы могли бы купить в Харродсе новую, самую модную.